Значит…
– Это ничего не значит. Просто я достал своего сержанта. Он согласился упрятать Лозадо на то время, пока мы расставляем ловушки. Если нам повезет – а с Лозадо нам никогда не везет, – появится что-нибудь, уличающее его в этих преступлениях.
– То есть пока у вас ничего нет. Он рассеянно пожал плечами:
– Мы не можем держать его бесконечно, если не предъявим обвинения. Но мы постараемся продержать его как можно дольше. Если мы найдем улики, подтверждающие предположение Вика, мы сможем пойти в суд. Если, конечно, не будет возражать областной прокурор.
– Он не будет, если Вик сможет опознать в Лозадо нападавшего.
– Окружному прокурору наверняка будет мало одних показаний Вика, ведь придется иметь дело с большим жюри. Они обязательно узнают об истории отношений Вика и Лозадо, и в свете этой истории показания Вика не вызовут большого доверия. Кроме того, они его не очень-то любят.
– Почему?
Полицейский просунул голову в дверь и обратился к Уэсли:
– Он уже на пути в кутузку.
– Я тоже сейчас еду.
Полицейский удалился. Релни прошла за Уэсли в гостиную, где все еще горели свечи. От их запаха мутило. Она подошла к окну и открыла его, чтобы впустить свежий воздух. Несколько патрульных машин отъезжали от дома, сверкая проблесковыми маячками.
На тротуаре собрались соседи в пижамах. Они оживленно беседовали между собой. В центре внимания находился мистер Уильяме, который что-то рассказывал, иллюстрируя свой рассказ театральными жестами.
– Откуда вы узнали, что Лозадо здесь, детектив? Все еще следите за моим домом?
– Нет. Нам позвонили. Ваш сосед, мистер Уильямс. Сказал: тут происходит что-то странное.
Господи, какой кошмар.
Уэсли стоял в центре комнаты и медленно оглядывался. Разумеется, он не мог не заметить розы. Когда он наконец повернулся к Ренни, то сказал:
– Говорят, вы согласились занять должность, освободившуюся после смерти доктора Хоуэлла.
Ренни насторожилась:
– Да. И что? Я подумала, что нет никакой разницы, приму я это предложение или нет. Вы все равно не перестанете думать, что я наняла Лозадо, чтобы убить Ли.
Уэсли показал на розы.
– Примите поздравления, – усмехнулся он.
– Они уже были здесь, когда я приехала из больницы. Лозадо снова проник в мой дом, – заявила Ренни.
– Вы не позвонили и не сообщили.
– У меня не было возможности. Уэсли взглянул на ее помятую одежду.
– Он меня терроризировал! – воскликнула Ренни. – У него безумная идея, что я должна стать его большой любовью. – Она рассказала ему все, что говорил Лозадо, даже самые стыдные вещи. – Он применил ко мне силу. Думал, что я где-то спрятала «жучок».
– «Жучок»?
– Когда я упомянула об убийстве Ли Хоуэлла, он меня обыскал. Боялся, что я работаю на вас и хочу заманить его в западню.
– Что же, мы оба знаем, как он ошибается.
Ей не понравился его ехидный тон, и она сказала:
– Детектив Уэсли, я его сюда не приглашала. Почему вы так сразу решили, что он здесь с моего согласия?
– Вы что-нибудь разбивали? – спросил Уэсли, не отвечая ей.
– Вазу в ванной комнате. Он оставил там еще один букет. Я так разозлилась, что сбросила его в ванну.
– Мистер Уильяме выгуливал собаку на заднем дворе. Он услышал грохот, попытался вам позвонить, узнать, все ли у вас в порядке. – Уэсли заметил радиотелефон на журнальном столике.
Ренни взяла его и протянула Уэсли. Никаких гудков. Телефон был отключен так давно, что даже перестал пищать, возвещая о севших батареях.
– Думается, Лозадо не хотел, чтобы нам помешали, – тихо заметила она.
– Судя по всему.
Ренни положила трубку на стол и испуганно отдернула руку.
– Наверное, мне не следовало его трогать, – сказала она.
– У Лозадо нет отпечатков пальцев. Да это и не имеет значения. Мы и так знаем, что он был здесь, но ведь это не преступление.
– С каких пор проникновение в чужой дом перестало быть преступлением? Он вошел и чувствовал себя, как дома.
– Ну да. Мистер Уильямс как раз и сказал дежурной по 911, что Лозадо чувствует себя вольготно. После сообщения о шуме он добавил: «Подождите, я вижу ее и этого мужчину через кухонное окно. Такое впечатление, что все нормально, она его отлично знает». Что-то в этом духе. Однако диспетчер оказалась надежной, узнала ваш адрес и сообщила мне.
– Шпионите за мной.
– И позвонила мне, – продолжал Уэсли как ни в чем не бывало. – Сказала, что получила странный звонок от вашего соседа. Похоже, вы не очень-то сопротивлялись.
– Я боялась, что, если стану сопротивляться, закончу, как Салли Хортон.
– Весьма вероятно.
– Тогда почему вы вечно заставляете меня обороняться?
Уэсли лишь взглянул на нее и повернулся к выходу.
– Мне пора.
Он направился к двери, но Ренни догнала его, схватила за руку и повернула к себе лицом.
– Я заслуживаю ответа, детектив.
– Ладно, вот вам мой ответ, – сердито сказал он. – Вы не дали мне ни малейшего повода доверять вам, доктор, зато есть целая куча причин, по которым я не должен вам доверять.
– Как я могу убедить вас, что говорю правду? Вы поверили бы мне, если бы Лозадо меня сегодня убил?
– Не думаю, – ответил Уэсли, пожав плечами. – Салли Хортон, прежде чем стать его жертвой, была его любовницей.
20
– Он всего лишь хотел, чтобы она была счастлива.
– Ты шутишь?
– Перестань на меня так смотреть, Вик, – обиделся Орен. – Я этого не говорил. Доктор Ньютон повторила его слова.
Вик пролежал в реанимации два дня. Последние пять дней он находился в отдельной палате с видом на центр города из окна. Он уже мог лежать на спине. Рана до сих пор чертовски болела, особенно когда он вынужден был подниматься и ходить.
Каждая из этих прогулок, как он их называл, была равносильна восхождению на Эверест. Требовалось пять минут только на то, чтобы подняться с кровати. Сначала он с трудом ходил по палате, но сегодня рискнул выйти в холл и пройти туда и обратно. Медсестры оценили это, как величайшее достижение. Аплодировали ему. Он выругался и спросил, где они прячут свои нацистские униформы. Когда Вик вернулся в постель, он был весь мокрый от пота и слабый, как новорожденный.
Он с нетерпением ждал приема обезболивающего, которое получал регулярно. Оно не избавляло от боли, но делало ее терпимой. Он мог существовать с ней, если не слишком много об этом думал и сосредоточивался на чем-то другом. Например, на Лозадо.
В это утро убрали капельницу. Вик был ужасно рад от нее избавиться, но теперь сестры заставляли его как можно больше пить. Носили ему фруктовый сок в маленьких стаканчиках с крышкой из фольги. Ему пока еще не удалось открыть хотя бы одну, не разлив половины.
– Ты ешь? – поинтересовался Орен.
– Немного. Не хочется. К тому же, ты не поверишь, какое дерьмо они здесь выдают за еду.
Его щека все еще имела цвет протухшего яйца, но опухоль немного спала, и он мог смотреть обоими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Это ничего не значит. Просто я достал своего сержанта. Он согласился упрятать Лозадо на то время, пока мы расставляем ловушки. Если нам повезет – а с Лозадо нам никогда не везет, – появится что-нибудь, уличающее его в этих преступлениях.
– То есть пока у вас ничего нет. Он рассеянно пожал плечами:
– Мы не можем держать его бесконечно, если не предъявим обвинения. Но мы постараемся продержать его как можно дольше. Если мы найдем улики, подтверждающие предположение Вика, мы сможем пойти в суд. Если, конечно, не будет возражать областной прокурор.
– Он не будет, если Вик сможет опознать в Лозадо нападавшего.
– Окружному прокурору наверняка будет мало одних показаний Вика, ведь придется иметь дело с большим жюри. Они обязательно узнают об истории отношений Вика и Лозадо, и в свете этой истории показания Вика не вызовут большого доверия. Кроме того, они его не очень-то любят.
– Почему?
Полицейский просунул голову в дверь и обратился к Уэсли:
– Он уже на пути в кутузку.
– Я тоже сейчас еду.
Полицейский удалился. Релни прошла за Уэсли в гостиную, где все еще горели свечи. От их запаха мутило. Она подошла к окну и открыла его, чтобы впустить свежий воздух. Несколько патрульных машин отъезжали от дома, сверкая проблесковыми маячками.
На тротуаре собрались соседи в пижамах. Они оживленно беседовали между собой. В центре внимания находился мистер Уильяме, который что-то рассказывал, иллюстрируя свой рассказ театральными жестами.
– Откуда вы узнали, что Лозадо здесь, детектив? Все еще следите за моим домом?
– Нет. Нам позвонили. Ваш сосед, мистер Уильямс. Сказал: тут происходит что-то странное.
Господи, какой кошмар.
Уэсли стоял в центре комнаты и медленно оглядывался. Разумеется, он не мог не заметить розы. Когда он наконец повернулся к Ренни, то сказал:
– Говорят, вы согласились занять должность, освободившуюся после смерти доктора Хоуэлла.
Ренни насторожилась:
– Да. И что? Я подумала, что нет никакой разницы, приму я это предложение или нет. Вы все равно не перестанете думать, что я наняла Лозадо, чтобы убить Ли.
Уэсли показал на розы.
– Примите поздравления, – усмехнулся он.
– Они уже были здесь, когда я приехала из больницы. Лозадо снова проник в мой дом, – заявила Ренни.
– Вы не позвонили и не сообщили.
– У меня не было возможности. Уэсли взглянул на ее помятую одежду.
– Он меня терроризировал! – воскликнула Ренни. – У него безумная идея, что я должна стать его большой любовью. – Она рассказала ему все, что говорил Лозадо, даже самые стыдные вещи. – Он применил ко мне силу. Думал, что я где-то спрятала «жучок».
– «Жучок»?
– Когда я упомянула об убийстве Ли Хоуэлла, он меня обыскал. Боялся, что я работаю на вас и хочу заманить его в западню.
– Что же, мы оба знаем, как он ошибается.
Ей не понравился его ехидный тон, и она сказала:
– Детектив Уэсли, я его сюда не приглашала. Почему вы так сразу решили, что он здесь с моего согласия?
– Вы что-нибудь разбивали? – спросил Уэсли, не отвечая ей.
– Вазу в ванной комнате. Он оставил там еще один букет. Я так разозлилась, что сбросила его в ванну.
– Мистер Уильяме выгуливал собаку на заднем дворе. Он услышал грохот, попытался вам позвонить, узнать, все ли у вас в порядке. – Уэсли заметил радиотелефон на журнальном столике.
Ренни взяла его и протянула Уэсли. Никаких гудков. Телефон был отключен так давно, что даже перестал пищать, возвещая о севших батареях.
– Думается, Лозадо не хотел, чтобы нам помешали, – тихо заметила она.
– Судя по всему.
Ренни положила трубку на стол и испуганно отдернула руку.
– Наверное, мне не следовало его трогать, – сказала она.
– У Лозадо нет отпечатков пальцев. Да это и не имеет значения. Мы и так знаем, что он был здесь, но ведь это не преступление.
– С каких пор проникновение в чужой дом перестало быть преступлением? Он вошел и чувствовал себя, как дома.
– Ну да. Мистер Уильямс как раз и сказал дежурной по 911, что Лозадо чувствует себя вольготно. После сообщения о шуме он добавил: «Подождите, я вижу ее и этого мужчину через кухонное окно. Такое впечатление, что все нормально, она его отлично знает». Что-то в этом духе. Однако диспетчер оказалась надежной, узнала ваш адрес и сообщила мне.
– Шпионите за мной.
– И позвонила мне, – продолжал Уэсли как ни в чем не бывало. – Сказала, что получила странный звонок от вашего соседа. Похоже, вы не очень-то сопротивлялись.
– Я боялась, что, если стану сопротивляться, закончу, как Салли Хортон.
– Весьма вероятно.
– Тогда почему вы вечно заставляете меня обороняться?
Уэсли лишь взглянул на нее и повернулся к выходу.
– Мне пора.
Он направился к двери, но Ренни догнала его, схватила за руку и повернула к себе лицом.
– Я заслуживаю ответа, детектив.
– Ладно, вот вам мой ответ, – сердито сказал он. – Вы не дали мне ни малейшего повода доверять вам, доктор, зато есть целая куча причин, по которым я не должен вам доверять.
– Как я могу убедить вас, что говорю правду? Вы поверили бы мне, если бы Лозадо меня сегодня убил?
– Не думаю, – ответил Уэсли, пожав плечами. – Салли Хортон, прежде чем стать его жертвой, была его любовницей.
20
– Он всего лишь хотел, чтобы она была счастлива.
– Ты шутишь?
– Перестань на меня так смотреть, Вик, – обиделся Орен. – Я этого не говорил. Доктор Ньютон повторила его слова.
Вик пролежал в реанимации два дня. Последние пять дней он находился в отдельной палате с видом на центр города из окна. Он уже мог лежать на спине. Рана до сих пор чертовски болела, особенно когда он вынужден был подниматься и ходить.
Каждая из этих прогулок, как он их называл, была равносильна восхождению на Эверест. Требовалось пять минут только на то, чтобы подняться с кровати. Сначала он с трудом ходил по палате, но сегодня рискнул выйти в холл и пройти туда и обратно. Медсестры оценили это, как величайшее достижение. Аплодировали ему. Он выругался и спросил, где они прячут свои нацистские униформы. Когда Вик вернулся в постель, он был весь мокрый от пота и слабый, как новорожденный.
Он с нетерпением ждал приема обезболивающего, которое получал регулярно. Оно не избавляло от боли, но делало ее терпимой. Он мог существовать с ней, если не слишком много об этом думал и сосредоточивался на чем-то другом. Например, на Лозадо.
В это утро убрали капельницу. Вик был ужасно рад от нее избавиться, но теперь сестры заставляли его как можно больше пить. Носили ему фруктовый сок в маленьких стаканчиках с крышкой из фольги. Ему пока еще не удалось открыть хотя бы одну, не разлив половины.
– Ты ешь? – поинтересовался Орен.
– Немного. Не хочется. К тому же, ты не поверишь, какое дерьмо они здесь выдают за еду.
Его щека все еще имела цвет протухшего яйца, но опухоль немного спала, и он мог смотреть обоими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88