Он наклонился, чтобы вернуть кляп на место, но с изумлением увидел, что его жертва уже спит.
Он не торопясь зашагал к дому. Но когда он вышел к дороге, порыв холодного ветра несколько отрезвил его, и он странным образом вспомнил холодную распорядительность, с которой Николь готовила их первое свидание.
Он подумал, что при той практичности, которую она проявила, она, видимо, и ранее неоднократно хаживала этим путем наслаждения…
Тут он резко остановился, удивившись тому, как неприятно поразила его эта мысль.
– Жан Поль Марен, – твердо сказал он себе, – ты сентиментальный осел!
Но мысль эта все равно огорчала его. Он прошел через холл, направляясь к задней лестнице. Когда он проходил мимо большого зала, то услышал, что шум попойки стал вдвое громче.
“Прекрасно, – подумал он, – нам не помешают…”
Но когда он вновь оказался в спальне, то не нашел там Николь. Он рассчитывал, что она уже к этому времени присоединится к нему, но комната была пуста. Потом услышал – ошибиться было невозможно, – кто-то плакал. Звуки слышались со стороны большой постели.
Он подошел и отодвинул балдахин. Николь лежала лицом вниз, не обращая внимания на то, что мнет накидку из тяжелого прекрасного белого шелка с широким кринолином, украшенную сзади складками и усеянную мелким жемчугом.
– Ушел, – рыдала она, – ушел, и я никогда его не увижу, но я скорее умру! Nom de Dieu, зачем ты вообще явился сюда? Это несправедливо… я встретила его и говорила с ним, а потом…
Она на мгновение затихла и только всхлипывала.
Жан стоял, глядя на нее, и насмешливая улыбка над самим собой искривила его рот.
Разберись хорошенько, ядовито попрекнул он себя, сколько во всем этом подлинного чувства и сколько винных паров, разберись прежде, чем окажешься отравленным лестью…
Потом он наклонился и нежно коснулся ее обнаженного плеча.
Она перевернулась и посмотрела на него, глаза ее в отблесках огня, наполненные слезами, казались сапфировыми звездами.
– О! – яростно выкрикнула она. – И давно вы тут стоите и слушаете меня?
– Некоторое время, – пробормотал он и, вновь наклонившись, поцеловал ее, очень медленно, нежно, лаская своим ртом, так что, когда он в конце концов оторвался от ее губ, она застыла в том же положении, в каком он ее оставил, – с запрокинутой головой над выгнутой тонкой шеей, ее рот, мягкий, полураскрытый, словно она все еще продолжала ощущать его поцелуй, тянулся к нему, а из-под прикрытых век катились по щекам крупные, как бриллианты, слезы.
– Слишком давно! – прошептала она.
Он сел рядом с ней на постель и притянул ее к себе. Она подалась без всякого протеста, и ее тонкие руки простерлись и обвили его шею.
– Очень жаль, что ты слышал меня, Джио, Джио… О, Боже, не могу как следует выговорить твое имя!
– Называй меня Жан, – прошептал он. – Это одно и то же…
– Жан, мне нравится это имя. – Она прижалась щекой к его щеке и стала смотреть на огонь. – Скажи мне, Жан, – заговорила она, – может ли женщина полюбить мужчину, которого она увидела в первый раз и всего на несколько минут? Или я люблю тебя, или я сошла с ума, а в общем-то это одно и то же.
– Вино помогает, – пошутил он.
– Я… я тоже так подумала, – огорчилась Николь. – Поэтому, когда ты пошел наверх, я вернулась на кухню и приказала служанке приготовить мне целый кофейник черного кофе. И все выпила. Вот почему задержалась. А когда я допила кофе, твое лицо в моем сознании стало еще яснее, чем раньше, и я поняла, что виновато не вино. Я поднялась сюда и обнаружила, что ты ушел…
Она неожиданно вздрогнула, вспомнив все.
Он повернул ее к себе, увидел, как она в ожидании откинула голову, глаза ее закрылись, рот… и вдруг понял, что все идет не так. Это была не та месть, которую он задумал. Все оказалось сложнее, и убийство тоже задумано опрометчиво, потому что еще несколько минут, и он будет не способен его совершить.
Он целовал ее неистово, давя ртом ее губы, причиняя ей боль, которая таилась в нем, так, что она замерла от удивления, пытаясь отстраниться от него, но он прижимал ее яростно, чувствуя себя мошенником, испытывая безграничную ненависть к себе; она снова прильнула к нему, страстно целуя, вонзая ногти в парчу его краденого камзола; наконец он просунул руку в этот ворох шелка и кружев, скорее со злости на шутку, которую сыграла с ним судьба, чем из страсти, пока не добрался до ее тела, и стал грубо тискать ее, как какую-нибудь простую крестьянку.
Он слышал ее прерывистое дыхание, однако она не делала попыток остановить его. Она высвободила рот и принялась шептать ему на ухо:
– Жан, мой Жан, мой самый дорогой, пожалуйста, Жан, о, мой дорогой, пожалуйста, послушай меня: я не буду останавливать тебя, я не могу остановить себя я… я… Боже, помоги мне, я так хочу этого. Только послушай, дорогой… пожалуйста, Жан… Жанно, послушай меня…
Это имя остановило его, это нежное уменьшительное “Жанно” – так всегда звала его Люсьена. Он выпрямился и сел, глядя на нее, растрепанную, с голыми руками и ногами, опухшим ртом и заплаканным лицом. Она стремительно поднялась с постели и снова с плачем обняла его:
– Не отпускай меня! Никогда не отпускай меня… о, Жанно, Жанно, я сошла с ума, я больна от любви к тебе! Я не хотела, чтобы это случилось вот так… Я думала, что, когда я наконец полюблю мужчину, это будет навсегда, что будут клятвы перед священником и на виду у людей… Я никогда не хотела грешной, постыдной любви, но, Жан, любовь моя, Жанно, сердце мое, душа моя, если это все, чем я могу быть для тебя, – тогда возьми меня!
Он оцепенело сидел, глядя на нее, ощущая в сердце торжество смерти и шевелящийся хаос.
– Ты хочешь сказать, – резко произнес он, – что никогда не знала мужчины?
Ее глаза застыли, но, когда она заговорила, голос ее звучал нежно.
– Конечно, нет, Жан, – сказала она и потом продолжила: – А ты именно так обо мне подумал?
– Да, – передразнил он ее, – именно так я и подумал…
– О, – прошептала она, и на глаза у нее вдруг навернулись слезы, – я… я заслужила это, наверное. По тому, как я вела себя там, внизу. Я старалась выглядеть смелой. Сейчас модно казаться смелой…
Она не лгала, и он знал это. Он внезапно поднялся и какое-то мгновение стоял, вглядываясь в нее.
“Все пропало, кончилось, – с горечью подумал он, – все, что я хотел совершить. Я не могу сделать ее орудием мести, не могу, воспользовавшись ее чувством, нанести удар Жерве ла Муату, а затем бросить ее раздавленной. И теперь, о, Боже, в твоей несказанной милости, пожалей меня, я не могу убить его, рожденного тем же чревом, что и она!”
– Прощай, – произнес он наконец.
– Прощай? – как эхо, переспросила она. – Даже не до свидания?
– Нет, маленькая Николь, – прошептал он. – Не до свидания, именно прощай. Ибо это невозможно…
Она спрыгнула с постели и схватила его за плечи, прижалась к нему, целуя его рот, шею, глаза и шепча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Он не торопясь зашагал к дому. Но когда он вышел к дороге, порыв холодного ветра несколько отрезвил его, и он странным образом вспомнил холодную распорядительность, с которой Николь готовила их первое свидание.
Он подумал, что при той практичности, которую она проявила, она, видимо, и ранее неоднократно хаживала этим путем наслаждения…
Тут он резко остановился, удивившись тому, как неприятно поразила его эта мысль.
– Жан Поль Марен, – твердо сказал он себе, – ты сентиментальный осел!
Но мысль эта все равно огорчала его. Он прошел через холл, направляясь к задней лестнице. Когда он проходил мимо большого зала, то услышал, что шум попойки стал вдвое громче.
“Прекрасно, – подумал он, – нам не помешают…”
Но когда он вновь оказался в спальне, то не нашел там Николь. Он рассчитывал, что она уже к этому времени присоединится к нему, но комната была пуста. Потом услышал – ошибиться было невозможно, – кто-то плакал. Звуки слышались со стороны большой постели.
Он подошел и отодвинул балдахин. Николь лежала лицом вниз, не обращая внимания на то, что мнет накидку из тяжелого прекрасного белого шелка с широким кринолином, украшенную сзади складками и усеянную мелким жемчугом.
– Ушел, – рыдала она, – ушел, и я никогда его не увижу, но я скорее умру! Nom de Dieu, зачем ты вообще явился сюда? Это несправедливо… я встретила его и говорила с ним, а потом…
Она на мгновение затихла и только всхлипывала.
Жан стоял, глядя на нее, и насмешливая улыбка над самим собой искривила его рот.
Разберись хорошенько, ядовито попрекнул он себя, сколько во всем этом подлинного чувства и сколько винных паров, разберись прежде, чем окажешься отравленным лестью…
Потом он наклонился и нежно коснулся ее обнаженного плеча.
Она перевернулась и посмотрела на него, глаза ее в отблесках огня, наполненные слезами, казались сапфировыми звездами.
– О! – яростно выкрикнула она. – И давно вы тут стоите и слушаете меня?
– Некоторое время, – пробормотал он и, вновь наклонившись, поцеловал ее, очень медленно, нежно, лаская своим ртом, так что, когда он в конце концов оторвался от ее губ, она застыла в том же положении, в каком он ее оставил, – с запрокинутой головой над выгнутой тонкой шеей, ее рот, мягкий, полураскрытый, словно она все еще продолжала ощущать его поцелуй, тянулся к нему, а из-под прикрытых век катились по щекам крупные, как бриллианты, слезы.
– Слишком давно! – прошептала она.
Он сел рядом с ней на постель и притянул ее к себе. Она подалась без всякого протеста, и ее тонкие руки простерлись и обвили его шею.
– Очень жаль, что ты слышал меня, Джио, Джио… О, Боже, не могу как следует выговорить твое имя!
– Называй меня Жан, – прошептал он. – Это одно и то же…
– Жан, мне нравится это имя. – Она прижалась щекой к его щеке и стала смотреть на огонь. – Скажи мне, Жан, – заговорила она, – может ли женщина полюбить мужчину, которого она увидела в первый раз и всего на несколько минут? Или я люблю тебя, или я сошла с ума, а в общем-то это одно и то же.
– Вино помогает, – пошутил он.
– Я… я тоже так подумала, – огорчилась Николь. – Поэтому, когда ты пошел наверх, я вернулась на кухню и приказала служанке приготовить мне целый кофейник черного кофе. И все выпила. Вот почему задержалась. А когда я допила кофе, твое лицо в моем сознании стало еще яснее, чем раньше, и я поняла, что виновато не вино. Я поднялась сюда и обнаружила, что ты ушел…
Она неожиданно вздрогнула, вспомнив все.
Он повернул ее к себе, увидел, как она в ожидании откинула голову, глаза ее закрылись, рот… и вдруг понял, что все идет не так. Это была не та месть, которую он задумал. Все оказалось сложнее, и убийство тоже задумано опрометчиво, потому что еще несколько минут, и он будет не способен его совершить.
Он целовал ее неистово, давя ртом ее губы, причиняя ей боль, которая таилась в нем, так, что она замерла от удивления, пытаясь отстраниться от него, но он прижимал ее яростно, чувствуя себя мошенником, испытывая безграничную ненависть к себе; она снова прильнула к нему, страстно целуя, вонзая ногти в парчу его краденого камзола; наконец он просунул руку в этот ворох шелка и кружев, скорее со злости на шутку, которую сыграла с ним судьба, чем из страсти, пока не добрался до ее тела, и стал грубо тискать ее, как какую-нибудь простую крестьянку.
Он слышал ее прерывистое дыхание, однако она не делала попыток остановить его. Она высвободила рот и принялась шептать ему на ухо:
– Жан, мой Жан, мой самый дорогой, пожалуйста, Жан, о, мой дорогой, пожалуйста, послушай меня: я не буду останавливать тебя, я не могу остановить себя я… я… Боже, помоги мне, я так хочу этого. Только послушай, дорогой… пожалуйста, Жан… Жанно, послушай меня…
Это имя остановило его, это нежное уменьшительное “Жанно” – так всегда звала его Люсьена. Он выпрямился и сел, глядя на нее, растрепанную, с голыми руками и ногами, опухшим ртом и заплаканным лицом. Она стремительно поднялась с постели и снова с плачем обняла его:
– Не отпускай меня! Никогда не отпускай меня… о, Жанно, Жанно, я сошла с ума, я больна от любви к тебе! Я не хотела, чтобы это случилось вот так… Я думала, что, когда я наконец полюблю мужчину, это будет навсегда, что будут клятвы перед священником и на виду у людей… Я никогда не хотела грешной, постыдной любви, но, Жан, любовь моя, Жанно, сердце мое, душа моя, если это все, чем я могу быть для тебя, – тогда возьми меня!
Он оцепенело сидел, глядя на нее, ощущая в сердце торжество смерти и шевелящийся хаос.
– Ты хочешь сказать, – резко произнес он, – что никогда не знала мужчины?
Ее глаза застыли, но, когда она заговорила, голос ее звучал нежно.
– Конечно, нет, Жан, – сказала она и потом продолжила: – А ты именно так обо мне подумал?
– Да, – передразнил он ее, – именно так я и подумал…
– О, – прошептала она, и на глаза у нее вдруг навернулись слезы, – я… я заслужила это, наверное. По тому, как я вела себя там, внизу. Я старалась выглядеть смелой. Сейчас модно казаться смелой…
Она не лгала, и он знал это. Он внезапно поднялся и какое-то мгновение стоял, вглядываясь в нее.
“Все пропало, кончилось, – с горечью подумал он, – все, что я хотел совершить. Я не могу сделать ее орудием мести, не могу, воспользовавшись ее чувством, нанести удар Жерве ла Муату, а затем бросить ее раздавленной. И теперь, о, Боже, в твоей несказанной милости, пожалей меня, я не могу убить его, рожденного тем же чревом, что и она!”
– Прощай, – произнес он наконец.
– Прощай? – как эхо, переспросила она. – Даже не до свидания?
– Нет, маленькая Николь, – прошептал он. – Не до свидания, именно прощай. Ибо это невозможно…
Она спрыгнула с постели и схватила его за плечи, прижалась к нему, целуя его рот, шею, глаза и шепча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106