Вот будет история!
Но люди пришли. В таком количестве, что Норман схватился за голову: куда он их всех денет?
Это было последней каплей в чаше его терпения. Ему не улыбалось уйти с важной лекции, чтобы стоять у дверей и лично предупреждать посетителей, что свободных комнат не осталось. Ведь он же велел вахтеру никого больше не впускать!
Норман удивлялся, почему эти вахтеры никогда не подчинялись инструкциям. Вот и на этот раз, нарушив все запреты, они впустили тележурналистку Патти Шиа.
Она была известна как автор ироничных репортажей о необычных сборищах, происходящих в мире. Норман не мог понять, что она делает на научной конференции; он так и сказал ей.
— Ты найдешь для меня комнатку, а? — спросила она. — У меня ужасно болит голова...
Патти приложила ко лбу маленькую хрупкую ручку, и ее грудь под желтой водолазкой всколыхнулась. Ее фигура в красной мини-юбочке выражала крайнее изнеможение.
Норман Беливе заглянул в список гостей и пробормотал, что свободных комнат осталось очень мало.
— А вон тот симпатичный домик? — спросила Патти, указывая на небольшой коттедж и прислоняясь к Беливе. Она навалилась на него всем телом, чтобы преодолеть сопротивление грубой хлопчатобумажной ткани.
Норман оторвался от списка.
— Ммм... — пробормотал он, чувствуя легкое головокружение. — Мы могли бы предоставить вам этот домик... Я не буду возражать...
Он в самом деле не возражал. Ведь, в конце концов, это его коттедж, и он может распоряжаться им по собственному усмотрению. А он несколько дней поживет в общежитии университета, там очень даже неплохие комнаты, если не обращать внимания на грязь и на жуткий шум по ночам...
Но вот его опять вызвали вниз, несмотря на строгий приказ вахтеру впускать только тех, для кого заранее забронированы комнаты. Что же делать? Второго домика у него нет!
Какая нерациональная трата времени! У него было еще столько дел помимо преподавания. Он мог бы пойти в студенческую столовую и проследить, вовремя ли повара приготовили для студентов макароны с сыром, и поторопить их с говяжьей грудинкой для гостей.
Норман волновался, успеет ли говядина разморозиться, не выйдет ли она слишком сухой. Вдруг она не понравится делегатам конференции?
Когда же он увидел, что в ворота въезжает большой черный лимузин, он забеспокоился о своем здоровье и застыл как вкопанный.
Из автомобиля вылез китаец в водительской униформе и огромной малопривлекательный человек в мешковатом костюме, оттопыривающемся на груди и под мышками.
Норман Беливе заволновался: может быть, стоит убежать?
Но у него ноги приросли к земле, когда верзила подошел к нему и прорычал:
— Это ты — Бельвю?
Норман забеспокоился, стоит ли сказать, что его фамилия произносится немного иначе? Но вместо этого он молча кивнул.
Верзила постучал по заднему стеклу лимузина, за которым не было ничего видно, кроме занавески.
Беливе подумал, что вряд ли через пятнадцать лет он выйдет на пенсию.
Задняя дверца автомобиля открылась, и оттуда высунулась голова.
Лицо мужчины было бесстрастным, а темные глаза, казалось, прожигали Беливье насквозь.
Человек высунулся из машины, и зеленоватый отсвет телеэкрана на его лице померк.
Артур Грассьоне посмотрел на Нормана Беливье и сказал:
— Вы дадите мне и моим людям комнаты.
Норман заволновался, подойдут ли новым гостям комнаты, которые он для них выберет.
Глава седьмая
Бар «Тьюзди» не был похож на остальные старинные заведения такого рода.
Когда-то он носил название таверны Святого Луиса и напоминал вполне заурядный кабачок. Там угощали в разлив знаменитым илуокским пивом, которым и славилась таверна Св. Луиса.
Но в один прекрасный день некий предприимчивый малый из деловой части города сообразил, что бар находится близко от вокзала, рядом с автобусной остановкой и неподалеку от аэропорта и, следовательно, является неплохим объектом для вложения капитала.
И пока старожилы бара смотрели в серое будущее сквозь золотистое содержимое стаканов, кабачок был преображен, одет в пластик и стал называться, бар «Тьюдзи».
Главной проблемой было отсутствие посетителей. Округа превратилась а трущобы раньше, чем кабачок смог стать коктейль-баром, и его владельцы остались всего лишь хозяевами помещения с необычным названием, с новой, но уже потрескавшейся пластиковой мебелью и малопривлекательной публикой, посещающей это заведение.
Когда доктор Харолд Смит открыл дверь в бар «Тьюдзи», он сразу погрузился в атмосферу пьяной дружбы и товарищества. В воздухе витали смешанные запахи дерева, пластика и мочи, ставшие привычными для аборигенов.
Смит задержался на пороге, пока его глаза не привыкли к полутьме. В отутюженном сером костюме, белой рубашке и строгом галстуке, с чемоданчиком, выдерживающим падение с высоты двадцатиэтажного дома, доктор Смит сразу привлек к себе внимание завсегдатаев бара.
— Смотри, каков гусь, — сказал кто-то в глубине зала.
— Ух ты, вылитый профессор. Наверно, он думает, что здесь музей.
— Нет, — громко произнес Смит, — не думаю.
И он прошел мимо пьянчужек в заднюю комнату, где за столиком сидели Римо с Чиуном. Римо смотрел в потолок, а Чиун наблюдал за игрой в дартс.
Смит сел на свободный стул напротив Римо, который продолжал разглядывать что-то вверху.
— Куда это вы меня зазвали?
Римо не прервал своего полезного занятия. Чиун поприветствовал Смита кивком.
— Римо, прибыл император Смит!
Римо, не отрывая глаз от потолка, произнес:
— Ну как, принесли деньги для покупки дома?
— Как я мог их взять в такое место?
— Не надо пудрить мне мозги. Деньги при вас?
— Могу принести их через десять минут. Но сначала расскажите, в чем дело.
Пока Римо объяснял Смиту, как ему надоело быть чересчур совершенным, Чиун продолжал наблюдать за игрой.
Игроки имели в своем распоряжении старомодную американскую доску для игры в дартс: большой круг, как пирог, разделялся на двадцать одинаковых секторов; каждый сектор, в свою очередь, делился на три части. Попадание в большую часть, ближе к центру доски, означало одно очко; в соседнюю с ней, красного цвета, — два очка, в самую маленькую, белую, с внешней стороны сектора — три очка.
Играли двое. Они бросали по очереди три дарта в часть сектора с единицей.
Один из игроков, готовящийся метнуть свои дарты, заметил пристальный взгляд Чиуна и, качнувшись на каблуках, повернулся к старику.
— Ты что на меня уставился?
— Просто смотрю, как вы бросаете иголки, — дружелюбно ответил Чиун.
Игрок, удовлетворенный ответом, повернулся к доске.
— ...и думаю: а почему вы не делаете это правильно? — продолжал Чиун.
Игрок засмеялся, взглянув на своего партнера, который, в свою очередь, тоже захихикал и сказал Чиуну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но люди пришли. В таком количестве, что Норман схватился за голову: куда он их всех денет?
Это было последней каплей в чаше его терпения. Ему не улыбалось уйти с важной лекции, чтобы стоять у дверей и лично предупреждать посетителей, что свободных комнат не осталось. Ведь он же велел вахтеру никого больше не впускать!
Норман удивлялся, почему эти вахтеры никогда не подчинялись инструкциям. Вот и на этот раз, нарушив все запреты, они впустили тележурналистку Патти Шиа.
Она была известна как автор ироничных репортажей о необычных сборищах, происходящих в мире. Норман не мог понять, что она делает на научной конференции; он так и сказал ей.
— Ты найдешь для меня комнатку, а? — спросила она. — У меня ужасно болит голова...
Патти приложила ко лбу маленькую хрупкую ручку, и ее грудь под желтой водолазкой всколыхнулась. Ее фигура в красной мини-юбочке выражала крайнее изнеможение.
Норман Беливе заглянул в список гостей и пробормотал, что свободных комнат осталось очень мало.
— А вон тот симпатичный домик? — спросила Патти, указывая на небольшой коттедж и прислоняясь к Беливе. Она навалилась на него всем телом, чтобы преодолеть сопротивление грубой хлопчатобумажной ткани.
Норман оторвался от списка.
— Ммм... — пробормотал он, чувствуя легкое головокружение. — Мы могли бы предоставить вам этот домик... Я не буду возражать...
Он в самом деле не возражал. Ведь, в конце концов, это его коттедж, и он может распоряжаться им по собственному усмотрению. А он несколько дней поживет в общежитии университета, там очень даже неплохие комнаты, если не обращать внимания на грязь и на жуткий шум по ночам...
Но вот его опять вызвали вниз, несмотря на строгий приказ вахтеру впускать только тех, для кого заранее забронированы комнаты. Что же делать? Второго домика у него нет!
Какая нерациональная трата времени! У него было еще столько дел помимо преподавания. Он мог бы пойти в студенческую столовую и проследить, вовремя ли повара приготовили для студентов макароны с сыром, и поторопить их с говяжьей грудинкой для гостей.
Норман волновался, успеет ли говядина разморозиться, не выйдет ли она слишком сухой. Вдруг она не понравится делегатам конференции?
Когда же он увидел, что в ворота въезжает большой черный лимузин, он забеспокоился о своем здоровье и застыл как вкопанный.
Из автомобиля вылез китаец в водительской униформе и огромной малопривлекательный человек в мешковатом костюме, оттопыривающемся на груди и под мышками.
Норман Беливе заволновался: может быть, стоит убежать?
Но у него ноги приросли к земле, когда верзила подошел к нему и прорычал:
— Это ты — Бельвю?
Норман забеспокоился, стоит ли сказать, что его фамилия произносится немного иначе? Но вместо этого он молча кивнул.
Верзила постучал по заднему стеклу лимузина, за которым не было ничего видно, кроме занавески.
Беливе подумал, что вряд ли через пятнадцать лет он выйдет на пенсию.
Задняя дверца автомобиля открылась, и оттуда высунулась голова.
Лицо мужчины было бесстрастным, а темные глаза, казалось, прожигали Беливье насквозь.
Человек высунулся из машины, и зеленоватый отсвет телеэкрана на его лице померк.
Артур Грассьоне посмотрел на Нормана Беливье и сказал:
— Вы дадите мне и моим людям комнаты.
Норман заволновался, подойдут ли новым гостям комнаты, которые он для них выберет.
Глава седьмая
Бар «Тьюзди» не был похож на остальные старинные заведения такого рода.
Когда-то он носил название таверны Святого Луиса и напоминал вполне заурядный кабачок. Там угощали в разлив знаменитым илуокским пивом, которым и славилась таверна Св. Луиса.
Но в один прекрасный день некий предприимчивый малый из деловой части города сообразил, что бар находится близко от вокзала, рядом с автобусной остановкой и неподалеку от аэропорта и, следовательно, является неплохим объектом для вложения капитала.
И пока старожилы бара смотрели в серое будущее сквозь золотистое содержимое стаканов, кабачок был преображен, одет в пластик и стал называться, бар «Тьюдзи».
Главной проблемой было отсутствие посетителей. Округа превратилась а трущобы раньше, чем кабачок смог стать коктейль-баром, и его владельцы остались всего лишь хозяевами помещения с необычным названием, с новой, но уже потрескавшейся пластиковой мебелью и малопривлекательной публикой, посещающей это заведение.
Когда доктор Харолд Смит открыл дверь в бар «Тьюдзи», он сразу погрузился в атмосферу пьяной дружбы и товарищества. В воздухе витали смешанные запахи дерева, пластика и мочи, ставшие привычными для аборигенов.
Смит задержался на пороге, пока его глаза не привыкли к полутьме. В отутюженном сером костюме, белой рубашке и строгом галстуке, с чемоданчиком, выдерживающим падение с высоты двадцатиэтажного дома, доктор Смит сразу привлек к себе внимание завсегдатаев бара.
— Смотри, каков гусь, — сказал кто-то в глубине зала.
— Ух ты, вылитый профессор. Наверно, он думает, что здесь музей.
— Нет, — громко произнес Смит, — не думаю.
И он прошел мимо пьянчужек в заднюю комнату, где за столиком сидели Римо с Чиуном. Римо смотрел в потолок, а Чиун наблюдал за игрой в дартс.
Смит сел на свободный стул напротив Римо, который продолжал разглядывать что-то вверху.
— Куда это вы меня зазвали?
Римо не прервал своего полезного занятия. Чиун поприветствовал Смита кивком.
— Римо, прибыл император Смит!
Римо, не отрывая глаз от потолка, произнес:
— Ну как, принесли деньги для покупки дома?
— Как я мог их взять в такое место?
— Не надо пудрить мне мозги. Деньги при вас?
— Могу принести их через десять минут. Но сначала расскажите, в чем дело.
Пока Римо объяснял Смиту, как ему надоело быть чересчур совершенным, Чиун продолжал наблюдать за игрой.
Игроки имели в своем распоряжении старомодную американскую доску для игры в дартс: большой круг, как пирог, разделялся на двадцать одинаковых секторов; каждый сектор, в свою очередь, делился на три части. Попадание в большую часть, ближе к центру доски, означало одно очко; в соседнюю с ней, красного цвета, — два очка, в самую маленькую, белую, с внешней стороны сектора — три очка.
Играли двое. Они бросали по очереди три дарта в часть сектора с единицей.
Один из игроков, готовящийся метнуть свои дарты, заметил пристальный взгляд Чиуна и, качнувшись на каблуках, повернулся к старику.
— Ты что на меня уставился?
— Просто смотрю, как вы бросаете иголки, — дружелюбно ответил Чиун.
Игрок, удовлетворенный ответом, повернулся к доске.
— ...и думаю: а почему вы не делаете это правильно? — продолжал Чиун.
Игрок засмеялся, взглянув на своего партнера, который, в свою очередь, тоже захихикал и сказал Чиуну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27