Два генерала КГБ помогли ему сесть в ЗИЛ, и все отправились в помещение карцера.
Командир сидел на стуле в камере и, судя по мрачно склоненной голове, размышлял о вероятности провести остаток жизни в сибирских лагерях или оказаться расстрелянным. Когда вошел Земятин, он даже не поднял головы. Но увидев за стариком людей в темно-зеленой форме КГБ, плюхнулся на колени.
— Прошу вас, прошу вас. Я обо всех доложу. Все, что угодно сделаю. Только не расстрел!
— Вы опозорили все ракетные войска, — сказал младший офицер. — Вас давно следовало убрать. — И, повернувшись к Земятину, добавил: — Это дерьмо не достойно защищать нашу Родину.
— Я не виноват! Я не виноват! Я хороший офицер! — рыдал прежний командир.
И еще целый час он говорил полуправду, пытался обелить себя. Все это было так жалко и низко, что даже офицерам КГБ было за него стыдно.
Когда он наконец замолчал, фельдмаршал Земятин ткнул в него пальцем и сказал:
— Он останется командиром.
А потом повернулся к пораженному младшему офицеру.
— А его расстрелять. Немедленно!
— Но командир оказался предателем и трусом, — не выдержал один из генералов, который давно знал Земятина.
— И тебя расстрелять. Сейчас же! — ответил Земятин, глядя на своего давнего соратника. А потом обратился к охране: — Мне что, самому это делать?
В камере загрохотали выстрелы, кровавые ошметки полетели в разные стороны. Когда стрельба затихла, командиру помогли выбраться из камеры. Рубаха его была в крови, а штаны — в собственных экскрементах.
— Ты не только восстановлен в должности, ты повышен в звании, — сказал ему Земятин. — Будешь докладывать обо всем, что происходит на базе, о любых пустяках мне лично. С базы никого не выпускать. Переписку запретить. Я хочу знать обо всем. О каждой мелочи. И хочу, чтобы каждый занимался своим делом, будто ничего не произошло.
— Надо ли заменить электронику, товарищ фельдмаршал?
— Нет. Это укажет на то, что она пришла в негодность. А все работает отлично. Ясно?
— Так точно. Совершенно ясно!
— Продолжайте рапортовать как обычно. Никаких аварий не было.
— А люди? Некоторые умирают. Те, кто был у ракет, уже умерли...
— Сифилис, — сказал Земятин.
На пути в Москву оставшийся в живых генерал осмелился заговорить с Земятиным, когда тот пил чай с простым сухарем.
— Разрешите спросить, почему вы велели расстрелять преданного солдата, а потом заставили стоять и смотреть, как вы прощаете низкого труса?
— Не разрешаю, — ответил Земятин. — Потому что, если я скажу тебе, ты можешь прошептать это во сне. Я должен был расстрелять генерала, потому что он был нерасторопен.
— Знаю.
— Ты должен набрать людей, которые будут принимать сообщения от этого низкого труса. Он будет сообщать мне о каждой букашке, свалившейся с неба. Но ищем мы только одно. Нас интересует кто-то или что-то, интересующийся тем, что произошло на базе. Ни командир, ни его подчиненные не должны об этом знать. Если это случится, немедленно мне сообщить.
Генерал КГБ коротко кивнул. Он тоже умел выживать. Он не знал, почему Великий Земятин вернул в должность труса и заставил расстрелять героя, но понимал, почему ему этого не объяснили. Потому же, почему ему приказали расстрелять другого генерала, того, кто начал задавать вопросы. Алексей Земятин прежде всего требовал беспрекословного подчинения. И требование это исходило от человека, который в течении семидесяти лет, со времен Великой Октябрьской революция приходил к вождям и велел им сначала думать, а потом подчиняться. Теперь все было наоборот. Почему-то все переменилось в этом мире.
Земятин велел, чтобы из аэропорта Внуково его везли не в Кремль, а к Генеральному домой, за город. Охране, встретившей их у двери, он приказал разбудить Генерального, прошел за ними в спальню и присел на край кровати. Генеральный в ужасе открыл глаза, решив, что это переворот.
Алексей Земятин взял руку Генерального и положил себе на грудь. Рубашка у него была почему-то жесткая. В спальне Генерального стоял сильный запах французских духов. Видно, вечером у него опять была какая-нибудь дешевая шлюшка, к которым он в последнее время пристрастился. Земятин хотел, чтобы тот понял, насколько велика опасность. Он как мог сильно сжал руку Генерального.
— Это засохшая кровь. Кровь честного и преданного офицера. Мне пришлось расстрелять его сегодня, — сказал Земятин. — Мне пришлось расстрелять и генерала, который счел, что это неправильно. А потом я выдвинул самого мерзкого труса, назначив его командиром.
— Зачем же ты это сделал, Великий? — спросил Генеральный, пытаясь найти очки.
— Потому что боюсь, что в ближайшее время нам придется обрушить на Америку ракетный удар. Да прекрати ты искать свои очки, старый дурак. Мне нечего тебе показать. Мне нужны твои мозги.
И он объяснил. Что-то, возможно, какое-то новое оружие, вывело из строя целую ракетную базу. Молча. Без звука.
— То, что произошло — просто катастрофа. Русский Перл-Харбор. Бесшумно, как будто осенний лист упал. Где-то, возможно, в Америке, есть оружие, способное вывести из строя наше.
— Нам конец! — сказал Генеральный.
— Нет. Пока нет. Видишь ли, у нас есть одно преимущество. Только одно. Америка еще не знает, что может так легко нас уничтожить.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что, если бы они об этом знали, они бы это уже сделали. У меня есть подозрение, что то, что произошло, это только испытание. Если Штаты не будут знать, как оно работает, они не смогут провести полномасштабную атаку.
— Да, да, конечно. А ты в этом уверен?
— Я уверен, что пока они не знают, как это работает, мы в безопасности. Люди жмут на спусковые крючки ружей, потому что всем известно, что при этом из ствола в указанном направлении вылетают свинцовые пули. Но если бы никто не знал, что это происходит, никто бы, друг мой, на спусковой крючок не нажимал.
— Так. Хорошо.
— Поэтому я и не мог сохранить жизнь человеку, который один раз уже сказал правду. Он мог совершить какой-нибудь безумный поступок, например, предупредить кого-то, что наша ракетная база пришла в негодность. Конечно, он бы сделал это из лучших побуждений. Но из-за его лучших побуждений мы все могли оказаться мертвы. Поэтому я заменил его на другого, который будет рад сохранять только видимость и управлять базой, выведенной из строя так, как будто все идет нормально. И, конечно, мне пришлось расстрелять генерала, который разучился думать. Сейчас, как никогда, нам нужно повиновение.
Генеральный сосредоточенно заморгал, стараясь привести в порядок свои мысли. Сначала он решил, что это сон. Но даже ему не мог присниться Алексей Земятин, вот так очутившийся в его спальне.
— Сейчас для нас главная опасность — это если они обнаружат, что их оружие сработало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66