— У вас что, нет дубликатов? — разгневанно спросила Памела.
— Вот он, дубликат. Исчезает у нас на глазах, — ответил бледный, дрожащий вице-президент.
— Боже мой, нам снова придется вести учет на бумаге — простонал другой.
— А что это такое — бумага? — спросил третий.
— Это что-то вроде того, на чем напечатаны наличные доллары, только она не зеленая и на ней делают пометки.
— Чем?
— Не знаю. Чем-то Ручками, карандашами. Палочками.
— А как мы узнаем, что кому принадлежит? — спросил один из вице-президентов, и все они с осуждением уставились на Римо и Памелу.
Памела сидела перед огромным экраном, а вереница имен и чисел мелькала перед ней со скоростью молнии, направляясь в вечное компьютерное небытие.
Потом появилась последняя запись. Она на какое-то мгновение задержалась на экране:
«ВСЕ ЗАПИСИ ЧИСТЫ. ДОБРОЙ НОЧИ, МАЛИБУ».
А потом машина отключилась.
Те из вице-президентов, которые еще стояли на ногах, застонали.
— Похоже, это мы натворили, — произнесла Памела.
— Будет достаточно просто извиниться? — спросил Римо.
Трое банкиров, избежавших инфаркта миокарда при виде исчезновения всех банковских записей в череде маленьких зеленоватых вспышек, тупо покачали головами.
— Мы разорены, — пробормотал один. — Полностью разорены. Тысячи людей лишились работы. Тысячи людей — банкроты. Разорены, все разорены.
— Я же сказал, извините, — буркнул Римо. — Что вам еще от меня надо?
* * *
В штабе Командования стратегической авиации, располагавшемся глубоко в толще Скалистых гор, во всех отчетах службы безопасности содержался один зловещий вывод: ядерная война неизбежна, потому что что-то или кто-то проник в систему управления как русскими, так и американскими ракетами и — другого слова не было — играет.
Президент выслушал дискуссию членов кабинета по поводу возникшего кризиса и не произнес ни слова. Потом по красному телефону, стоящему у него в спальне, он связался с доктором Харолдом В. Смитом.
— Как наши дела с этим... этой штукой, связанной с атомными бомбами? — спросил он.
— Мы занимаемся этой проблемой, — ответил Смит и посмотрел на свою левую руку.
Рука онемела и плохо его слушалась. Он все еще пребывал в состоянии шока, потому что всего несколько минут назад ему позвонили из одного нью-йоркского издательства и попросили подтвердить сведения о том, что санаторий Фолкрофт является местом подготовки тайных убийц-ассассинов.
Смит заставил себя рассмеяться.
— Это приют для душевнобольных, — ответил он. — Судя по вашему вопросу, вы недавно беседовали с одним из наших пациентов.
— Да, все это похоже на бред. Люди, чьим основным занятием в течение тысяч лет было только убийство, приезжают в Америку, и им поручают подготовить тайного ассассина. Впрочем, это был очень милый пожилой джентльмен. Так, значит, он ваш пациент?
— Вполне возможно, — ответил Смит. — А он не говорил, что он Наполеон?
— Нет. Просто Мастер.
— У нас таких — девять, — сообщил Смит. — А еще четырнадцать Наполеонов, если это вам чем-нибудь поможет. Хотите, чтобы я поговорил с ним?
— Он ушел. Впрочем, он оставил свою рукопись. Совершенно потрясающая штука.
— Вы собираетесь ее издать? — спросил Смит.
— Пока не знаем, — ответил редактор.
— Мне бы хотелось ее прочитать, — сказал Смит, мобилизовав все силы, чтобы казаться спокойным. — Разумеется, вы понимаете, что нам придется подать на вас в суд, если вы упомянете название нашего заведения.
— Мы думали об этом. Поэтому-то мы вам и позвонили.
Именно тогда у Смита отказала левая рука. Мир собирался взлететь на воздух в облаке атомной пыли, а он не мог установить контакт с Римо, который, возможно, вообще не понял, в чем заключается задание, а теперь он не мог установить контакт и с Чиуном, который смог бы понять, в чем заключается задание, но который не собирался беспокоить себя этим, потому что в данный момент он пытался опубликовать историю своей жизни.
Автобиография Чиуна. А всего несколько месяцев назад именно Чиун пытался создать организацию общенациональных масштабов под лозунгом «Долой ассассинов-любителей».
Так или иначе, но во всех случаях КЮРЕ оказывалась скомпрометирована. Единственная утешительная мысль состояла в том, что, вероятно, скоро не останется никого, кого может взволновать вопрос о том, существовала ли на свете маленькая команда, пытавшаяся спасти Америку от падения во мрак пропасти, где цивилизацию ждет конец. Нельзя быть скомпрометированным, если нет никого, кто об этом может узнать.
Смит взглянул на залив за окнами кабинета. Несмотря на то, что окна были из темного стекла, мир казался невероятно солнечным — таким живым, таким ярким. С какой стати мир должен быть таким прекрасным именно в этот момент? С какой стати он, Смит, должен это замечать?
А больше ему ничего и не оставалось — только замечать. Как и во всем остальном. Он сидел во главе самого мощного, самого осведомленного агентства в истории человечества, и на службе у него были два ассассина, превосходящие любое изобретение Запада, и тем не менее — он был беспомощен. На какое-то мгновение ему пришла в голову мысль о цветах, запах которых ты ощущаешь, когда проходишь мимо. Такой совет дал ему однажды партнер по гольфу, нюхайте цветы, когда проходите мимо.
Он редко следовал этому совету. Вместо этого он посвятил свою жизнь обеспечению безопасности цветов для других проходящих мимо.
Смит помассировал онемевшую руку. У него есть таблетка. У него есть таблетки от всех болезней.
Тело его увядает, и миру тоже предстоит увянуть.
Смит еще раз попытался разыскать Римо или Чиуна по всем возможным контактным телефонам. Единственное место, куда ему удалось дозвониться, — это отель в Нью-Йорке, но и там ему ответили лишь гудки в так и не снятой трубке телефона в пустой комнате.
Нюхайте цветы. Ему никогда не нравилось нюхать цветы. Ему нравилось добиваться успеха. Ему нравилось, что его страна в безопасности. Ему нравилась его работа. Он даже не допускал никаких цветов у себя в кабинете. Пустая трата денег. Цветам место где-нибудь в поле. Или в вазе.
— Где вы, Чиун? — пробормотал он. — Где вы, Римо?
И тут, словно его молитва дошла до неба, зазвонил телефон.
— Смитти, — раздался голос Римо. — Я не могу ничего понять — концы с концами не сходятся.
— Концы чего? Где вы? Где Чиун? Что происходит?
Римо свистнул, как судья на поле.
— Попридержите, попридержите. Время вышло. Я первый.
— Ладно, — вздохнул Смит. — Что у вас?
— Этой ночью мы начали было приближаться к тому, кто забавляется этими компьютерами и все такое прочее, а он взял да и стер у меня на глазах все банковские записи. А напоследок оставил послание «Доброй ночи, Малибу». Как вы думаете, что бы это значило?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49