– Жив ли буду, или разнесут волки да вороны кости по полям – все одно услышит государь о победе над орденской силой. Давно пора покончить с Ливонией. Будь по-доброму, тем еще летом испустило бы дух гнездо тевтонское.
Назгул все же не удержался. Больно тяжело было смотреть на человека, свято уверовавшего, что «еще напор – и враг бежит», конец войне, Русь на Балтике, поют сердца! ..
– А что у ляхов делается и литвинов?
– Почто пытаешь? – нахмурился воевода.
– Ведь их совсем не порадует, что мы у моря утвердимся, когда ордену шею скрутим.
– А кто об их радости печется? Только изменщики государевы. Помаются, полают, да хвосты прижмут.
«Эх, слабовата разведка в России, – вздохнул на-згул. – Или сильна она у Батория. Ведь скрыл, шельмец, подготовку к войне. А начни я разглагольствовать на эту тему – сразу на дыбу вздернуть. Откуда, мил человек, у тебя такие точные сведения о положении дел у братьев-славян? А откуда ты вообще знаешь про пока еще мало кому известного трансильванского магната? И не поможет ни папа Сау ни ссылка на школьный курс истории. Сгнию в недрах Разбойного приказа, откуда даже Басманов не вытащит».
Басманов… Назгул опять задумался об их благодетеле.
Этот верно чует недоброе, мучительно вглядывается в творящееся вокруг польско-литовского трона копошение. Но и он вряд ли представляет себе хотя бы отдаленно контуры будущей катастрофы.
«Как бы извернуться и перекроить все по-другому? Ведь и нас в истории не предусмотрено. Или – мы „были“? Разве найдут археологи двадцатого и последующих веков наши могилы? Да и чем кости легионеров будут отличаться от костей других павших в полувековой ливонской эпопее? А парочку пластиковых расчесок и мою зажигалку могут не найти или резонно принять за деталь „более позднего культурного напластования“.
– Пес с ними, с литвинами, – сказал ангмарец. – Когда люди подойдут?
– На заре Аника явится. А следом и сотня с за-сечниками.
Вскоре князь Никита Романович Серебряный отправился навстречу великой славе.
* * *
Неожиданный удар Чернокрылого Легиона спутал все планы ливонцев. Отряд, посланный задержать продвижение русских, оказался смят и отброшен с дороги. Русские полки стремительным маршем вклипились в тевтонские земли и соединились на тирзенс-ком поле, где грянуло страшное сражение.
Не дал князь немцу возможность развернуться на равнине, навязал бой в холмистой местносщ изрезанной оврагами и ямами. Храбрый Фелькензам и четыре сотни рыцарей попали в плен, тысячи вражьих трупов достались воронам.
Свершилась месть за Ринген и павших воинов. Так в 1559 году наступил перелом в ходе войны России с
Орденом.
Но это – совсем другая история, о которой сказ еще впереди.
Пешка в чужих руках, рыцарь Фелькензам. Яко тот мавр, сделал свое дело, и ушел в небытие…
Магистр Кестлер, отвлеченный от правления чарами Гретхен, пытался продлить агонию свой страны, но сила русского оружия и предательство в самой Ливонии сделали свое дело.
Катастрофа под Тирзеном доказала Литве и Польше, а так же Швеции и Дании, что Ордена больше не существует как серьезной силы. А мощь России и те возможности, что открывались перед ней в связи с присоединением прибалтийских земель, напугали европейских владык.
Сломав хребет псам-рыцарям, Россия оказалась перед лицом мощной коалиции враждебно настроенных стран.
В хаосе, воцарившемся на десятилетия, хаосе запросто могли затеряться наши герои. И мало кто пока видел встающую над Восточной Европой страшную тень «трансильванского душегубца», знаменитого по сей день короля Стефана Батория. Его появление на исторической арене сулило бездну страха и ужаса десяткам тысяч ничего не ведающим людям самого различного корня и вероисповедания…
Глава 5
В землях ляхов
На самом краю так называемого Дикого Поля гордо стояла усадьба Жигеллонов. Давно отселились все соседи, ища под крылом коронных маршалов защиты от набегов беспощадных татар и дикой ненависти украинских гайдамаков. А жители усадьбы остались. Вероятно, имелся на то особый резон у хозяина, сорокалетнего Збигнева, прозванного Громобоем.
Хоть и называлась группа строений, обнесенная частоколом, усадьбой, однако по тем временам позавидовали бы ей и иные крепости и города Западной
Европы.
Плескались лягушки в затянутом ряской рве, глубоком и оснащенном весьма покатыми бережками, на которых дыбились в сторону степи заостренные дубовые рогатки. Тонкий слой навезенного телегами дерна скрывал волчьи ямы с кольями на дне – неприятный сюрприз как для штурмующих, так и для ночных незваных гостей-лазутчиков.
Угловые башни, неказистые на вид, являли собой весьма грозную силу, оснащенные не только мощными стрелометами и чанами со смолой, но и затинными, си-речь тяжелыми пищалями. Важные усатые воины прохаживались по парапету, бренча кирасами и алебардами, кидая взоры на восток, откуда в любой день и час мог хлынуть пресловутый Потоп, который век сотрясающий польскую землю.
Явился в тот час к опущенному подъемному мосту богато одетый всадник на вороной кобыле, убранной на татарский манер в парчу и иные цветастые тряпки с серебряными шнурами да кистями. За сим вельможей прогрохотали по доскам мостка две дюжины золотых гусар. При виде пышного и грозного эскорта ратники на стенах и башнях вмиг растеряли свою ухарскую важность, выцвели, словно моль на свету.
Сияли шишаки и латы столичной работы, гордо топорщились перья на гусарских спинах. Краса и гордость ляхской тяжелой кавалерии могла внушить трепет кому угодно.
– Не иначе вспомнили о нас наверху, – проворчал старый рубака, с натугой отворяя обитые стальными листами ворота. – И без них плохо, и с ними тошно. Чую – не к добру сии перемены.
Более молодые воины гарнизона ничего говорить не стали, во все глаза разглядывая въезжающую кавалькаду.
– Хороши фазаны, нечего сказать, – проворчал сквозь зубы ветеран. – А где они были прошлым летом, когда татарва ярилась прямо под стенами? Ясное дело – жрали краковские колбаски и мальвазией запивали далече отсюда.
Вельможа спрыгнул с коня и едва ли не бегом ринулся к хозяйской домине, придерживая на боку саблю. При этом он каким-то образом умудрился не терять достоинства и приличествующей королевскому посланнику важности.
– Что за манеры, – вновь проворчал старик, щуря левый глаз, превращенный ударом татарской сабли в подобие узкой щелочки. – Нет бы к панам офицерам подойти, ведь знает же – пропал наш хозяин в Степи, третий месяц как ищем.
Навстречу кавалеру вышла ведавшая хозяйством племянница Громобоя, Маржанка, одетая в странную смесь траурных одежд и последней шведской моды.
– Пани, – сорвал с головы кавалер щегольскую шапку с алым пером, – я есть посланник к владыке вашему, за доблесть именуемому Громобоем, грозой Дикой Степи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76