Она рассказывала, как впервые встретила Артура и чуть было не отлупила его на первом свидании. Все смеялись до слез. Я заметил, что Марта как-то странно посматривает на меня сегодня, совсем прямо как Арчер тогда. Она завернула в тесто печеночный фарш, смазала будущие пироги щеточкой со сливочным маслом, задвинула противни в раскаленную духовку. Прищурившись, она посмотрела на огонь, довольно кивнула и подошла ко мне.
— Ты мне нужен, Аль. Нужно достать чистые скатерти и столовые приборы, — сказала она мне.
Я как раз домывал последнюю грязную тарелку. Я кивнул ей в ответ и вытер руки полотенцем.
— Так, девочки, поторапливаемся. Скоро будут гости. И кто-нибудь присмотрите за моими пирогами, — выдала команду Марта.
— Я посмотрю, — отозвалась моя Рива.
Она была очень хорошенькой в этот момент — разрумянившаяся от жара плиты, ее глаза блестели, волосы были повязаны пестрым платком, который я подарил ей вчера. На ней была длинная юбка в складку, белая блузка без рукавов и передник, который она сама себе сшила.
Марта, улыбаясь, кивнула головой.
— Да уж, присмотри за ними как следует. Твой-то до смерти любит пирожки с печенкой.
Я смущенно откашлялся, а Рива покраснела.
— Он не мой.
— Ага, рассказывай. Он «немой» и глухой, да только не слепой, когда таращится на тебя, — крикнула Роза, отрываясь от приготовления салата с помидорами.
Девчонки, конечно, сразу начали смеяться, а Рива, покраснев еще больше, только махнула головой, как жеребенок взмахивает гривой на бегу. Она смущенно посмотрела на меня из-под густых и длинных ресниц, а в глазах ее прыгали золотистые искорки. Эти лукавые огоньки начали появляться в ее глазах совсем недавно, и это было хорошо, потому, что я любил, чтобы ей было весело. По сравнению с той печальной девочкой в приютском саду, теперешняя Рива была совсем другой и в то же время такой же, той же девочкой, которая первой обняла меня в темной башенке.
Как уже понятно, мы с Ривой вошли в ту стадию, где нас начали дразнить друг другом. Я был не очень-то стыдливым тогда, но мне было приятно, что нас дразнят.
— Пошли, пошли. Вам бы только хихикать, — добродушно проворчала Марта и мы направились в кладовку.
Мы перебирали с ней белье в кладовой, вернее, Марта искала скатерть покрасивее, а я искал корзинку с праздничными вилками и столовыми ножами, и никак не мог найти. Такие вещи всегда трудно найти, они как будто сами прячутся по темным углам.
Марта выбрала три скатерти, накрахмаленные так, что они казались жестяными и поинтересовалась:
— Ну что, нашел?
Я как раз двинулся головой о низкую полочку и чертыхался про себя, потирая макушку.
— Да ты что, уснул там?
— Нет. Найти не могу.
— Ох, мужики, — проворчала Марта для порядка и мы начали совместные поиски пропавшей корзины.
Как и следовало ожидать, я нашел ее на самом верху между двух ящиков с посудой.
— Фу, заморилась я совсем сегодня, — Марта присела на сундук со старой одеждой и вытянула ноги.
— Ножки, мои ножки, — выдохнула она, — потирая колени, — отдохнуть бы надо.
— Надо, — согласился я.
— Тебе бы только отдыхать, — сказала Марта, улыбаясь.
— Ага, я такой, — улыбнулся я ей в ответ.
— Лоботряс.
— Точно.
— Балбес.
— Правда, старушка, правда. Я балбес.
— Не зови меня старушкой.
— Не зови меня балбесом.
— А как же тебя еще по-другому называть, если ты и есть самый настоящий балбес? — поинтересовалась Марта.
— Красавцем, — выдал я.
— «Красавцем», ха! Не могу. «Красавец», — фыркнула Марта, — да какой ты красавец?! Балбес самый настоящий, да к тому же везучий балбес — какую девушку умудрился украсть.
— Да ну? — деланно удивился я.
— Вот тебе и ну. Помимо шуток, Аль, она — молодец. Сама всегда вызывается мне помогать, аккуратная, я таких аккуратных страсть как люблю. Шить умеет, вязать — за ней уже девчонки бегают — «Рива, покажи, как то сделать, как это сделать», а она всегда поможет, покажет, объяснит. Никто ее никогда хмурой не видел. По дому помогала мне прибраться — так казалось, что усталости не знает, все у нее кипит. Самой грязной работы не боится. И хлеб она печет лучше меня, — наклонилась ко мне Марта.
Это признание немного удивило меня — Марта обычно редко позволяла кому-нибудь печь хлеб, не доверяла, говорила, что тонкое это дело. А теперь получается, что Риве она доверилась. Вот это да!
— Добрая она, наивная, — немного огорченно продолжила Марта, — плохо ей будет, если не поддержат ее в жизни. Таких надо хранить и оберегать, Аль. Того я и боюсь, что наломаешь ты дров, — сумрачно посмотрела она на меня.
— Не наломаю, — буркнул я в ответ.
— Ты не торопи ее, Аль. Пускай девчонка пообвыкнется, жизнью спокойной поживет, тогда и будет толк. Вы, мужики по молодости, все кобеля, а ей не кобель нужен, а муж, опора. Я тебе ничего не говорю, только не гони волну. Пускай все идет, как есть.
— Хорошо, Марта, я обещаю.
— Ну, и ладно, и хорошо. А она тебя любит, Аль, — улыбнулась Марта, — любит, да только сама еще не знает. Девчонки по ней немножко прошлись — в том смысле, как насчет парней, мол, знают они и богатых, и красивых, а она в ответ краснеет только, да отвечает «не надо мне ни богатых, ни красивых». Девчонки ей — «а кто ж тебе нужен?», а она — «есть один».
Марта толкает меня локтем в бок.
— Понял?
— Да, — шепчу я в ответ.
— Ну, нашим девчонкам пальца в рот не клади, они сразу стали на твой счет проезжаться, ругать тебя по всякому — и молодой, и ветер в голове, и выпить не дурак, а она только улыбается — «не такой он, неправда». Наши и отстали, видят — девка при уме, да при сердце незлом горячем, теперь дразнят ее по-доброму, она не обижается, понимает, что не со зла, и ты тоже не обижайся.
— Да я и не обижаюсь.
— Вот и хорошо. Давно мы уже так хорошо с тобой не говорили, Алька.
— Да, старушка, давно.
— Сам ты «старушка», — поднялась с сундука Марта.
— Тяжело в городе было? — спросила она меня, когда мы шли в зал, где парни уже расставляли столы и стулья.
— Да так, — неопределенно протянул я.
— Ты пойми, Аль, я в ваши дела мужские не мешаюсь, я и так знаю, кто вы да что, знаю, чем мой Артур занимается и Арчер, господи его прости, и что тебе довелось тем же заняться. Ты не бери в голову, иногда жизнь тебя не спрашивает, что дальше делать. Когда ногой пнет в брюхо, когда и звездочку с неба кинет. Весь вопрос в том, чтобы разбирать, где злоба, где добро и где ты. Можно делать то, чем вы занимаетесь, и остаться тем самым пацаном, который ревел, маму вспоминая.
Это Марта говорила о том случае, когда давно я плакал ночью, а Марта услышала, как я маму звал, и пожалела меня, и утешила, как могла.
— Терпи, Алька, терпи все, как надо. Жизнь, конечно, стерва порядочная, но ведь подкинула же она тебе звездочку твою новую. Так что держись и давай расставляй тарелки поскорей, а то мы так до завтрашнего утра проваландаемся, — сказала Марта и направилась на кухню проверить, как там дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Ты мне нужен, Аль. Нужно достать чистые скатерти и столовые приборы, — сказала она мне.
Я как раз домывал последнюю грязную тарелку. Я кивнул ей в ответ и вытер руки полотенцем.
— Так, девочки, поторапливаемся. Скоро будут гости. И кто-нибудь присмотрите за моими пирогами, — выдала команду Марта.
— Я посмотрю, — отозвалась моя Рива.
Она была очень хорошенькой в этот момент — разрумянившаяся от жара плиты, ее глаза блестели, волосы были повязаны пестрым платком, который я подарил ей вчера. На ней была длинная юбка в складку, белая блузка без рукавов и передник, который она сама себе сшила.
Марта, улыбаясь, кивнула головой.
— Да уж, присмотри за ними как следует. Твой-то до смерти любит пирожки с печенкой.
Я смущенно откашлялся, а Рива покраснела.
— Он не мой.
— Ага, рассказывай. Он «немой» и глухой, да только не слепой, когда таращится на тебя, — крикнула Роза, отрываясь от приготовления салата с помидорами.
Девчонки, конечно, сразу начали смеяться, а Рива, покраснев еще больше, только махнула головой, как жеребенок взмахивает гривой на бегу. Она смущенно посмотрела на меня из-под густых и длинных ресниц, а в глазах ее прыгали золотистые искорки. Эти лукавые огоньки начали появляться в ее глазах совсем недавно, и это было хорошо, потому, что я любил, чтобы ей было весело. По сравнению с той печальной девочкой в приютском саду, теперешняя Рива была совсем другой и в то же время такой же, той же девочкой, которая первой обняла меня в темной башенке.
Как уже понятно, мы с Ривой вошли в ту стадию, где нас начали дразнить друг другом. Я был не очень-то стыдливым тогда, но мне было приятно, что нас дразнят.
— Пошли, пошли. Вам бы только хихикать, — добродушно проворчала Марта и мы направились в кладовку.
Мы перебирали с ней белье в кладовой, вернее, Марта искала скатерть покрасивее, а я искал корзинку с праздничными вилками и столовыми ножами, и никак не мог найти. Такие вещи всегда трудно найти, они как будто сами прячутся по темным углам.
Марта выбрала три скатерти, накрахмаленные так, что они казались жестяными и поинтересовалась:
— Ну что, нашел?
Я как раз двинулся головой о низкую полочку и чертыхался про себя, потирая макушку.
— Да ты что, уснул там?
— Нет. Найти не могу.
— Ох, мужики, — проворчала Марта для порядка и мы начали совместные поиски пропавшей корзины.
Как и следовало ожидать, я нашел ее на самом верху между двух ящиков с посудой.
— Фу, заморилась я совсем сегодня, — Марта присела на сундук со старой одеждой и вытянула ноги.
— Ножки, мои ножки, — выдохнула она, — потирая колени, — отдохнуть бы надо.
— Надо, — согласился я.
— Тебе бы только отдыхать, — сказала Марта, улыбаясь.
— Ага, я такой, — улыбнулся я ей в ответ.
— Лоботряс.
— Точно.
— Балбес.
— Правда, старушка, правда. Я балбес.
— Не зови меня старушкой.
— Не зови меня балбесом.
— А как же тебя еще по-другому называть, если ты и есть самый настоящий балбес? — поинтересовалась Марта.
— Красавцем, — выдал я.
— «Красавцем», ха! Не могу. «Красавец», — фыркнула Марта, — да какой ты красавец?! Балбес самый настоящий, да к тому же везучий балбес — какую девушку умудрился украсть.
— Да ну? — деланно удивился я.
— Вот тебе и ну. Помимо шуток, Аль, она — молодец. Сама всегда вызывается мне помогать, аккуратная, я таких аккуратных страсть как люблю. Шить умеет, вязать — за ней уже девчонки бегают — «Рива, покажи, как то сделать, как это сделать», а она всегда поможет, покажет, объяснит. Никто ее никогда хмурой не видел. По дому помогала мне прибраться — так казалось, что усталости не знает, все у нее кипит. Самой грязной работы не боится. И хлеб она печет лучше меня, — наклонилась ко мне Марта.
Это признание немного удивило меня — Марта обычно редко позволяла кому-нибудь печь хлеб, не доверяла, говорила, что тонкое это дело. А теперь получается, что Риве она доверилась. Вот это да!
— Добрая она, наивная, — немного огорченно продолжила Марта, — плохо ей будет, если не поддержат ее в жизни. Таких надо хранить и оберегать, Аль. Того я и боюсь, что наломаешь ты дров, — сумрачно посмотрела она на меня.
— Не наломаю, — буркнул я в ответ.
— Ты не торопи ее, Аль. Пускай девчонка пообвыкнется, жизнью спокойной поживет, тогда и будет толк. Вы, мужики по молодости, все кобеля, а ей не кобель нужен, а муж, опора. Я тебе ничего не говорю, только не гони волну. Пускай все идет, как есть.
— Хорошо, Марта, я обещаю.
— Ну, и ладно, и хорошо. А она тебя любит, Аль, — улыбнулась Марта, — любит, да только сама еще не знает. Девчонки по ней немножко прошлись — в том смысле, как насчет парней, мол, знают они и богатых, и красивых, а она в ответ краснеет только, да отвечает «не надо мне ни богатых, ни красивых». Девчонки ей — «а кто ж тебе нужен?», а она — «есть один».
Марта толкает меня локтем в бок.
— Понял?
— Да, — шепчу я в ответ.
— Ну, нашим девчонкам пальца в рот не клади, они сразу стали на твой счет проезжаться, ругать тебя по всякому — и молодой, и ветер в голове, и выпить не дурак, а она только улыбается — «не такой он, неправда». Наши и отстали, видят — девка при уме, да при сердце незлом горячем, теперь дразнят ее по-доброму, она не обижается, понимает, что не со зла, и ты тоже не обижайся.
— Да я и не обижаюсь.
— Вот и хорошо. Давно мы уже так хорошо с тобой не говорили, Алька.
— Да, старушка, давно.
— Сам ты «старушка», — поднялась с сундука Марта.
— Тяжело в городе было? — спросила она меня, когда мы шли в зал, где парни уже расставляли столы и стулья.
— Да так, — неопределенно протянул я.
— Ты пойми, Аль, я в ваши дела мужские не мешаюсь, я и так знаю, кто вы да что, знаю, чем мой Артур занимается и Арчер, господи его прости, и что тебе довелось тем же заняться. Ты не бери в голову, иногда жизнь тебя не спрашивает, что дальше делать. Когда ногой пнет в брюхо, когда и звездочку с неба кинет. Весь вопрос в том, чтобы разбирать, где злоба, где добро и где ты. Можно делать то, чем вы занимаетесь, и остаться тем самым пацаном, который ревел, маму вспоминая.
Это Марта говорила о том случае, когда давно я плакал ночью, а Марта услышала, как я маму звал, и пожалела меня, и утешила, как могла.
— Терпи, Алька, терпи все, как надо. Жизнь, конечно, стерва порядочная, но ведь подкинула же она тебе звездочку твою новую. Так что держись и давай расставляй тарелки поскорей, а то мы так до завтрашнего утра проваландаемся, — сказала Марта и направилась на кухню проверить, как там дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97