! В нем
чувствовалось нечеловеческое, несомненная угроза, нездешняя
жестокость. Шиншилла... куда девалась сережка в ухе, кружева? Он
сидел в тренировочном трико, прямой, как хлыст, суровый, острый,
и все было вранье, и покровитель, и розочки, а ведь он защищался
от роты начальников своего ведомства балетного, от господ
офицеров с наклонностями гомосеков, и он разыгрывал педераста
при высокопоставленном покровителе, каков актер, чего не
сделаешь из любви к искусству? Если и пылал он патологической
страстью, так разве к фотографии Нижинского на стене над
кроватью, этот девственник, фанатик; батман, еще батман, прыжок,
носок тяни, держи спину! Слева от него сидел модный беллетрист
Леснин. В форме чекиста. Скрипя кобурой. В правой руке карты, в
левой круглая печать -- для чего? Опечатывать квартиры
обреченных? Украшать акты, протоколы допросов, постановления об
арестах, приказы? Куда подевались улыбка, артистизм, леность,
прекраснодушие? То был человек железный, гвозди бы делать из
этих людей, желваки на скулах играли, ни жалости, ни совести,
только -- цель. За Лесниным в три четверти, вполоборота абрис
темноликий, сияющий провалами очей, крылатое нечто, складки
облачных одежд -- ангел? призрак? Эммери! И ко мне спиной, в
пудреном парике и камзоле вельможи осьмнадцатого века, --
Хозяин. Все при картах. Играть так играть.
Время встало. Я не могла сдвинуться с места.
Кататония либо каталепсия. Я превратилась в статую из комедии
дель арте.
Эммери посмотрел в мою сторону.
Слух отказывал, видимо, Эммери произнес что-то, сказал им,
положил карты. Они продолжали играть без него, а он пошел в
библиотеку.
Я не могла шевельнуться. Я уже не боялась, что меня поймают, мне
было все равно.
Я знала: Эммери видит меня сквозь занавески. Но мне не надо было
опасаться его. Он мне был не враг.
Шумя крылами, вошел невесомо, взял меня за запястье, подвинул к
бюро, снял с меня маску, защелкнул тайник, зажег свечи в руках у
бегущих арапчат. У него был бокал шампанского, он заставил меня
глотнуть, усадил за бюро, молниеносно достал с полки книгу,
раскрыл, положил передо мною. Вид у Эммери теперь был вполне
обычный. Серьезен. Чуть печален. В аккуратном, не очень новом
сером костюме. Вошел Камедиаров. Без щупальцев.
-- Позовите Николая Николаевича, -- сказал Эммери, -- Лене
нехорошо.
Николай Николаевич щупал мне пульс, заглядывал в глаза.
-- Странно, -- сказал он, -- дистония у нее, конечно, имеется, а
зрачки широкие, бледная, выражение лица... Ленхен, вы не
наркоманка, часом?
-- Нет, -- сказала я. -- Я читала. Мне стало плохо.
-- Спазм аккомодации? -- с сомнением сказал Николай Николаевич.
-- Плюс еще что-нибудь минус свежий воздух.
-- Плюс недосыпание, -- сказал Хозяин без парика и в
партикулярном платье.
-- Окна настежь, ее на диван, к ногам грелку, валидолу бы нам, и
пусть полежит.
Свечи задули в комнате, окна на Фонтанку открыли; Шиншилла
принес мне воды, я выпила, схватила его за руку и то ли уснула,
то ли, наконец, упала в обморок, провалилась куда-то и выплыла,
вынырнула при свете дня, закутанная пледом, грелка в ногах, окна
настежь, машины носятся под окнами, у окна в качалке Эммери
смотрит в оконный проем. Он поворачивается ко мне.
-- Как себя чувствуете, Лена?
-- Нормально. Чуть-чуть голова кружится.
-- Сейчас я чаю принесу, выпьете, полежите, и я отведу вас
домой. Хозяин на работе. Как вы всех напугали.
Я все вспомнила. Чохом, так сказать. Нечто от кийяфы во мне
осталось: я знала точно, что от Эммери не обязательно скрывать
происшедшее. А от остальных следует скрыть.
-- Как вы все напугали меня, -- сказала я.
-- Страшно смотреть правде в глаза, -- сказал Эммери. -- Еще
страшнее, чем истине.
-- Что это было?
-- Сначала чай.
-- Чай, да; я только схожу в библиотеку и посмотрю, какую книжку
вы мне вынули случайно с полки; они так тут интересно случайно
вынимаются...
-- Не вставайте. Я вам сам принесу.
Но читать мне было трудно, изображение и текст плыли,
расфокусированные.
-- У вас еще зрачки широковаты. Пройдет. Завтра все пройдет.
-- Что пройдет? Ароматы Аравии?
-- Да, и ароматы, и магия Аравии, и последствия взгляда правде в
глаза.
-- Дрянь какая эта правда, -- сказала я. -- А я-то, дура, прежде
вранье не любила. И не понимала выражения "ложь во спасение".
Эммери, кто вы такой? Ангел?
-- Это вы здесь говорите "ангелы", "так сказать, чохом". -- Он
улыбнулся. -- Я вестник. И страж проходящих по меже. Человек
межи всегда может рассчитывать на меня. Скажем, на мою помощь.
Поддержку. Присутствие. Иногда на мою защиту.
-- Межи? А что размежевали?
-- Межа разделяет миры. Или времена. Разделяет, но и соединяет.
-- Миры? Инопланетные цивилизации одну от другой?
-- Нет. Иной мир и этот, видимый.
-- Иной мир -- в смысле "тот свет"?
-- Тот свет? Вы его воспринимаете с кладбищенским оттенком. А я
говорю о незримом, невещественном, непреходящем, потустороннем
(по ту сторону межи...) мире. Иной -- и есть иной. Если хотите,
мы поговорим об этом в другой раз, когда в себя придете.
-- В какой другой раз? -- спросила я. -- Как я теперь буду сюда
приходить? Смогу ли я разговаривать с Лесниным? А с Николаем
Николаевичем? А с Камедиаровым? Кстати, он кто? Марсианин?
-- Вроде того, -- сказал Эммери.
-- Он для меня опасен?
-- Только потому, что вы знаете про тайник.
-- Он мне враг?
-- Нет, пока нет, -- сказал Эммери. -- Это мне он враг. И
Хозяину.
-- Он мне, Лене, не враг. Мне как человеческому существу -- враг
точно. А почему вам и Хозяину?
-- Хозяин -- человек межи. Я ее страж. А цель Камедиарова
уничтожить межу и разделить миры. Не дать людям возможность
общаться с высшим миром. Замкнуть их на земное существование.
Изменить человеческую породу и искоренить самую ее суть, лучшее,
что в ней есть. Превратить людей даже не в животных -- в
механизмы, в роботов, в ничто. Почему вы сказали, что отчасти он
и вам -- враг? Поэтому? Так ощущаете?
-- Да.
-- Я вашим ощущениям верю.
Мы вышли на набережную. Меня не покидало чувство, что я не всю
маску сняла, то есть не полностью снял ее с меня Эммери, словно
невидимый слой на лице остался, и хотя окрестности не были
подвержены таким переменам, как библиотека, комната и игроки
сквозь прорези маски, смещение происходило. О людях, идущих мне
навстречу, я кое-что знала, без информации формальной, без
слухов и сплетен, без физиономистики и дедукции; безошибочно
знала с первого взгляда. Кийяфа. Ясновидение бедуина.
-- Я забыла книжку, -- сказала я.
-- Нет, я ее захватил. Придется привыкать, Лена, к лишнему
знанию, и зрению, и слуху. А что до того, как разговаривать с
Лесниным... вы не думали, как вы сами смотритесь через маску
цвета граната?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
чувствовалось нечеловеческое, несомненная угроза, нездешняя
жестокость. Шиншилла... куда девалась сережка в ухе, кружева? Он
сидел в тренировочном трико, прямой, как хлыст, суровый, острый,
и все было вранье, и покровитель, и розочки, а ведь он защищался
от роты начальников своего ведомства балетного, от господ
офицеров с наклонностями гомосеков, и он разыгрывал педераста
при высокопоставленном покровителе, каков актер, чего не
сделаешь из любви к искусству? Если и пылал он патологической
страстью, так разве к фотографии Нижинского на стене над
кроватью, этот девственник, фанатик; батман, еще батман, прыжок,
носок тяни, держи спину! Слева от него сидел модный беллетрист
Леснин. В форме чекиста. Скрипя кобурой. В правой руке карты, в
левой круглая печать -- для чего? Опечатывать квартиры
обреченных? Украшать акты, протоколы допросов, постановления об
арестах, приказы? Куда подевались улыбка, артистизм, леность,
прекраснодушие? То был человек железный, гвозди бы делать из
этих людей, желваки на скулах играли, ни жалости, ни совести,
только -- цель. За Лесниным в три четверти, вполоборота абрис
темноликий, сияющий провалами очей, крылатое нечто, складки
облачных одежд -- ангел? призрак? Эммери! И ко мне спиной, в
пудреном парике и камзоле вельможи осьмнадцатого века, --
Хозяин. Все при картах. Играть так играть.
Время встало. Я не могла сдвинуться с места.
Кататония либо каталепсия. Я превратилась в статую из комедии
дель арте.
Эммери посмотрел в мою сторону.
Слух отказывал, видимо, Эммери произнес что-то, сказал им,
положил карты. Они продолжали играть без него, а он пошел в
библиотеку.
Я не могла шевельнуться. Я уже не боялась, что меня поймают, мне
было все равно.
Я знала: Эммери видит меня сквозь занавески. Но мне не надо было
опасаться его. Он мне был не враг.
Шумя крылами, вошел невесомо, взял меня за запястье, подвинул к
бюро, снял с меня маску, защелкнул тайник, зажег свечи в руках у
бегущих арапчат. У него был бокал шампанского, он заставил меня
глотнуть, усадил за бюро, молниеносно достал с полки книгу,
раскрыл, положил передо мною. Вид у Эммери теперь был вполне
обычный. Серьезен. Чуть печален. В аккуратном, не очень новом
сером костюме. Вошел Камедиаров. Без щупальцев.
-- Позовите Николая Николаевича, -- сказал Эммери, -- Лене
нехорошо.
Николай Николаевич щупал мне пульс, заглядывал в глаза.
-- Странно, -- сказал он, -- дистония у нее, конечно, имеется, а
зрачки широкие, бледная, выражение лица... Ленхен, вы не
наркоманка, часом?
-- Нет, -- сказала я. -- Я читала. Мне стало плохо.
-- Спазм аккомодации? -- с сомнением сказал Николай Николаевич.
-- Плюс еще что-нибудь минус свежий воздух.
-- Плюс недосыпание, -- сказал Хозяин без парика и в
партикулярном платье.
-- Окна настежь, ее на диван, к ногам грелку, валидолу бы нам, и
пусть полежит.
Свечи задули в комнате, окна на Фонтанку открыли; Шиншилла
принес мне воды, я выпила, схватила его за руку и то ли уснула,
то ли, наконец, упала в обморок, провалилась куда-то и выплыла,
вынырнула при свете дня, закутанная пледом, грелка в ногах, окна
настежь, машины носятся под окнами, у окна в качалке Эммери
смотрит в оконный проем. Он поворачивается ко мне.
-- Как себя чувствуете, Лена?
-- Нормально. Чуть-чуть голова кружится.
-- Сейчас я чаю принесу, выпьете, полежите, и я отведу вас
домой. Хозяин на работе. Как вы всех напугали.
Я все вспомнила. Чохом, так сказать. Нечто от кийяфы во мне
осталось: я знала точно, что от Эммери не обязательно скрывать
происшедшее. А от остальных следует скрыть.
-- Как вы все напугали меня, -- сказала я.
-- Страшно смотреть правде в глаза, -- сказал Эммери. -- Еще
страшнее, чем истине.
-- Что это было?
-- Сначала чай.
-- Чай, да; я только схожу в библиотеку и посмотрю, какую книжку
вы мне вынули случайно с полки; они так тут интересно случайно
вынимаются...
-- Не вставайте. Я вам сам принесу.
Но читать мне было трудно, изображение и текст плыли,
расфокусированные.
-- У вас еще зрачки широковаты. Пройдет. Завтра все пройдет.
-- Что пройдет? Ароматы Аравии?
-- Да, и ароматы, и магия Аравии, и последствия взгляда правде в
глаза.
-- Дрянь какая эта правда, -- сказала я. -- А я-то, дура, прежде
вранье не любила. И не понимала выражения "ложь во спасение".
Эммери, кто вы такой? Ангел?
-- Это вы здесь говорите "ангелы", "так сказать, чохом". -- Он
улыбнулся. -- Я вестник. И страж проходящих по меже. Человек
межи всегда может рассчитывать на меня. Скажем, на мою помощь.
Поддержку. Присутствие. Иногда на мою защиту.
-- Межи? А что размежевали?
-- Межа разделяет миры. Или времена. Разделяет, но и соединяет.
-- Миры? Инопланетные цивилизации одну от другой?
-- Нет. Иной мир и этот, видимый.
-- Иной мир -- в смысле "тот свет"?
-- Тот свет? Вы его воспринимаете с кладбищенским оттенком. А я
говорю о незримом, невещественном, непреходящем, потустороннем
(по ту сторону межи...) мире. Иной -- и есть иной. Если хотите,
мы поговорим об этом в другой раз, когда в себя придете.
-- В какой другой раз? -- спросила я. -- Как я теперь буду сюда
приходить? Смогу ли я разговаривать с Лесниным? А с Николаем
Николаевичем? А с Камедиаровым? Кстати, он кто? Марсианин?
-- Вроде того, -- сказал Эммери.
-- Он для меня опасен?
-- Только потому, что вы знаете про тайник.
-- Он мне враг?
-- Нет, пока нет, -- сказал Эммери. -- Это мне он враг. И
Хозяину.
-- Он мне, Лене, не враг. Мне как человеческому существу -- враг
точно. А почему вам и Хозяину?
-- Хозяин -- человек межи. Я ее страж. А цель Камедиарова
уничтожить межу и разделить миры. Не дать людям возможность
общаться с высшим миром. Замкнуть их на земное существование.
Изменить человеческую породу и искоренить самую ее суть, лучшее,
что в ней есть. Превратить людей даже не в животных -- в
механизмы, в роботов, в ничто. Почему вы сказали, что отчасти он
и вам -- враг? Поэтому? Так ощущаете?
-- Да.
-- Я вашим ощущениям верю.
Мы вышли на набережную. Меня не покидало чувство, что я не всю
маску сняла, то есть не полностью снял ее с меня Эммери, словно
невидимый слой на лице остался, и хотя окрестности не были
подвержены таким переменам, как библиотека, комната и игроки
сквозь прорези маски, смещение происходило. О людях, идущих мне
навстречу, я кое-что знала, без информации формальной, без
слухов и сплетен, без физиономистики и дедукции; безошибочно
знала с первого взгляда. Кийяфа. Ясновидение бедуина.
-- Я забыла книжку, -- сказала я.
-- Нет, я ее захватил. Придется привыкать, Лена, к лишнему
знанию, и зрению, и слуху. А что до того, как разговаривать с
Лесниным... вы не думали, как вы сами смотритесь через маску
цвета граната?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27