Жар нарастал. Раскаленные ядра катались по полу туннеля, искры
огненного града летели с потолка. Как ни странно, ожогов Ганс не
чувствовал. Туннель проходил сквозь вязкое вещество цвета
красной меди и оканчивался уже совсем в ином мире. Это было
пространство без конца и края, заливаемое в гипотетическом низу
волнами жидкого базальта, пронизываемое пароксизмами извержений,
подернутое, насколько мог видеть глаз, клубами дыма, освещаемое
снопами огня, в котором тысячи воплей слились в один вопль,
усиленный эхом, отраженный гипотетическим каменным сводом
наверху, окутанным испарениями, но нависающим неотвратимо
твердью.
С карниза, на котором стоял вышедший из туннеля Ганс, перекинуто
было в окутанную дымом даль сияющее лезвие моста, на которое
предстояло ступить теням, ибо то был мост в рай.
Остолбенев, стоял Ганс с ненужной лампой в руках, совершенно не
представляя, что ему делать дальше.
Тут подлетел к нему маленький огненно-белый нетопырь и стал
взмывать над его головою, касаясь крыльями щек, отлетая и
возвращаясь, словно приглашая следовать за ним. Ганс пошел за
сияющим мурином по карнизу вдоль бездны. Когда добрались они до
белой скалы, белый нетопырь грянул оземь у ног Ганса, и камень
разверзло, и поток воды хлынул, пенящийся поток, подхвативший
Ганса и повлекший его по жерлу узкого канала в неизвестность.
Ганс изо всех сил старался не захлебнуться, не пойти на дно и не
удариться головой о низкий потолок каменной трубы; постепенно
забрезжил свет, вода стала сперва темно-зеленой, потом
светло-желтой, потом прозрачной, затем Ганса вышвырнуло с волною
на яркий солнечный свет, и, ослепленный, обессилев, он впал в
беспамятство.
-- Как, однако, внимательно слушали меня нынче. Никто не
перебивал. До чего народ на будущем зациклился. Какой интерес к
ожидающей нас геенне, а? И ни тени сомнения, что ожидает именно
она!
-- Чует кошка, чье мясо съела, -- сказал Шиншилла.
-- Помните анекдот, -- сказал Николай Николаевич, -- про еврея,
спросившего раввина про рай и ад и получившего ответ: "В раю
оно, конечно, климат, а в аду опять-таки общество"?
-- Я ожидал описаний пыток и адских мучений, -- сказал Леснин.
-- У вас материалистическое представление о геенне, -- сказал
Сандро, -- я бы сказал, вульгарно-материалистическое.
-- Неужели все присутствующие должны непременно попасть в
геенну? -- спросил Шиншилла. -- Меня вообще смущает в постановке
вопроса бинарность, либо-либо, или-или, либо тебе спутник ангел,
либо твой собеседник черт; а ежели я всего-навсего человек, и во
мне намешано и добро, и зло, и чаша весов колеблема ежедневно и
еженощно?
-- Чем колеблема? -- спросил Камедиаров.
-- Кто разберет-то, -- сказал Николай Николаевич. -- Кстати,
насчет бинарности вы не вполне правы. Помните дантовский лимб? И
у мусульман существует нечто подобное, о чем и в Коране имеется
запись со слов Магомета, то есть Мухаммада; "люди преграды" --
так именовал он тех смертных, которым после Страшного Суда
суждено пребывать на возвышенности между адом и раем: не имея
доступа в рай, адским мукам они не подвергаются.
-- За какие заслуги? -- спросил Леснин.
-- За то, что они души хоть и не просвещенные верою, но
невинные. Кстати, Сандро, над вашим Гансом ведь адское пламя не
властно; помнится, вы говорили, что ожогов он не чувствовал.
-- Все-то вы, Николай Николаевич, знаете, -- сказал Шиншилла.
-- Потому и пребываю во многих скорбях.
-- Это вы-то в скорбях? -- спросила я. -- При вашем аппетите,
любви к фаршированным рябчикам и прочим радостям мирским?
-- Откуда у тебя, медхен Ленхен, такой прокурорский тон берется?
-- спросил Хозяин. -- Если тема ада склоняет тебя неисповедимо к
юриспруденции, вспомни хотя бы о презумпции невиновности:
говорит, что пребывает, так, стало быть, и вправду в скорбях.
-- А если врет? -- спросила я.
-- Бог -- Тот, Кто знает всю правду, -- сказал Эммери, --
остальные видят только часть ее, поэтому врут все, Лена,
исключений нет.
-- Вольно или невольно, -- сказал Сандро.
-- Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, --
сказал Камедиаров, улыбаясь, -- а также натурой глубоко
чувствующей и весьма последовательной, Лена, видимо,
сверхчувствительна ко лжи и называет этим словом всякую
неточность выражений и словесных фигур. А заодно и то, чего
просто не понимает.
Продолжая улыбаться и глядя на меня, он налил себе коньяка и не
спеша пригубил.
Собирался ли он выполнить свою угрозу теперь, когда унесенные
домой письма находились на прежнем месте, и, стало быть, никаких
доказательств моих подвигов у него не было?
-- А вот я не понял, -- быстро сказал Шиншилла, -- страшен ли
был Гансов ход в ад, или так, серединка на половинку, умеренные
ужасы? Кто-нибудь почувствовал страх? Для вас самого, Сандро,
было ли там что-нибудь пугающее?
-- У кого какое воображение, -- отвечал Сандро, -- меня лично
пугает картина перевернувшегося мира: обычно наверху у нас небо,
воздух, облака, звезда Зуххаль, а внизу твердь, паркет,
булыжник; а там, напротив, под ногами провал с лавою, огнем и
пропащими душами, а над головой каменные своды.
-- Подумаешь, каменные своды, -- сказал Камедиаров, -- и в
каземате каменные своды, и в тюрьме, и в подземелье. Человек
подымает глаза, отчаявшись, к небу, а видит свод из глыб
гранитных, и то в лучшем случае.
-- Что же в худшем? -- спросил Николай Николаевич.
-- В худшем -- грязный отсыревший потолок, беленый, плоский.
День. Неделю. Десять лет.
Я зажмурилась, представив нары, Шиншиллу, уголовников, Хозяина в
ватнике, промерзшие бараки, будь оно все проклято. Камедиаров
вертел в длинных пальцах рюмку коньяку, Леснин развалился в
уютном старом кресле, я не принимала его на работу, не
устанавливала время и место действия, ярость затапливала меня,
поднимаясь к вискам, закладывая уши, бессмысленная, бессильная
ярость, срывающая тормоза, не дающая времени рассудить,
досчитать до ста, сдержаться.
-- Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, --
сказала я, -- не могу не отметить то наслаждение, с которым
Камедиаров поминает тюрьму. Предвкушая отправить в таковую хотя
бы двоих из присутствующих. Причем с помощью знаменитого нашего
беллетриста Леснина.
-- Лена! -- воскликнул Сандро.
-- Являясь по совместительству натурой глубоко чувствующей, --
продолжила я, -- не скрою, что с Камедиарова, в конечном итоге,
взятки гладки, поскольку он из нелюдей, тварь из другого
измерения, ряженая в человеческое тело, у него свои дела, ему
наши сантименты -- грязь одна и глупость, мы для него никто, да
ведь и он для нас ничто, какие претензии! А уж Леснина-то не
откажу себе в удовольствии всем присутствующим представить,
правда, по недостатку информации чина не знаю, вы кем в своей
чрезвычайке-то состоите, писатель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27