Такие сообщения следовало отсылать предпочтительно с курьером, поскольку Карла против излишнего использования радио». – Это правда, Джордж? – спросил как бы между прочим Эндерби.
– Мы таким образом поймали его в Индии, – отозвался Смайли, не поднимая головы от бумаг. – Мы раскрыли его шифр, и он потом поклялся никогда больше не пользоваться радио. Как от большинства обещаний, которые дает человек, от этого тоже можно было отступить.
Эндерби вытащил спичку и почесал тыльную сторону ладони.
– А вы не хотите снять пальто, Джордж? – поинтересовался он. – Сэм, спросите, что он хочет выпить?
Сэм спросил, но Смайли ушел с головой в бумаги и не ответил.
Эндерби возобновил чтение вслух:
– «Мне было велено также не упоминать о КОМЕТЕ в ежегодных отчетах о расходах в странах Западной Европы, которые я, как аудитор, подписывал и представлял Карле, а он, в свою очередь, передавал их по окончании каждого финансового года на рассмотрение коллегии Московского Центра… Нет, я никогда не встречался с агентом КОМЕТА, как не знаю и того, что с ней сталось или в какой стране она действует. Знаю только, что она живет под именем Александры Остраковой, чьи родители получили французское гражданство…» – Снова пропускается несколько страниц. – «Ежемесячная выплата десяти тысяч долларов производилась не лично, я переводил деньги в банк в Туне – это в Бернском кантоне, в Швейцарии. Переводил их на счет некоего доктора Адольфа Глазера. Номинально Глазер является владельцем счета, но, я думаю, доктор Глазер – это рабочее имя человека, с которым Карла держит связь в Советском посольстве в Берне, настоящее имя его – Григорьев. Дело в том, что однажды я перевел деньги в Тун, а в результате ошибки банка деньги на счет не поступили; когда это стало известно Карле, он приказал мне – пока банки разбираются – немедленно выслать эту сумму вторично на имя Григорьева. Я так и сделал, а потом мне вернули первоначально посланную сумму. Это все, что я знаю. Отто, друг мой, прошу тебя: сохрани это в тайне, не то меня убьют». – И он, черт возьми, прав. Так они и поступили. – Эндерби швырнул записи на стол, и они упали с глухим стуком. – Можно сказать, последняя воля и завещание Кирова. Это все, Джордж?
– Да, Сол.
– В самом деле не хотите выпить?
– Благодарю вас. Я вполне ублаготворен.
– Я тем не менее выложу все до конца, потому что меня переполняет информация. Следите за счетом, который я буду вести. Правда, в арифметике мне далеко до вас. Следите за каждым поворотом моей мысли. – Вспомнив Лейкона, он поднял левую руку и растопырил пальцы, готовясь по ним считать. – Первое: Остракова пишет Владимиру. Ее письмо вызывает в памяти старые воспоминания. По всей вероятности, Михель перехватил его и прочитал, но мы этого никогда не узнаем. Мы могли бы поднажать на него, но сомневаюсь, чтобы это помогло, и мы наверняка наделаем шуму в стане Карлы, если на это пойдем. – Он загнул второй палец. – Второе: Владимир посылает копию письма Остраковой Отто Лейпцигу, убеждая его в самом срочном порядке возобновить отношения с Кировым. Третье: Лейпциг мчится в Париж, встречается с Остраковой, подкатывается к своему дорогому старому приятелю Кирову, уговаривает его поехать в Гамбург, а Киров вполне может туда поехать, поскольку Лейпциг все еще значится в списках Карлы как агент Кирова. Теперь возникает один вопрос, Джордж.
Смайли ждал.
– В Гамбурге Лейпциг спалил Кирова с потрохами. Правильно? Доказательство – здесь, в наших потных руках. Но мне интересно знать – как?
В самом ли деле Смайли не следил за ходом мысли Эндерби или просто хотел, чтобы тот немного сам потрудился? Так или иначе он предпочел воспринять вопрос Эндерби как риторику.
– Каким все-таки путем спалил его Лейпциг? – не отступался Эндерби. – С помощью чего на него надавил? С помощью грязных снимочков – что ж, о'кей. Карла – пуританин, Киров – тоже. Но ведь, Господи, это же не пятидесятые годы, верно? Всякому теперь разрешается немножко погладить ножки, что такого?
Смайли никак не комментировал мораль русских, но по поводу метода давления Лейпцига на Кирова оказался столь же дальновиден, как был бы дальновиден Карла:
– Дело в других этических нормах, нежели наши. Их этика не признает дураков. Мы считаем, что легче уступаем давлению, чем русские. Это неправда. Неправда – и все. – Он был, казалось, очень в этом уверен. И казалось, в последнее время немало об этом думал. – Киров проявил некомпетентность и болтливость. За одну только болтливость Карла уничтожил бы его. У Лейпцига были доказательства его болтливости. Вы, возможно, вспомните, что, когда мы первоначально проводили операцию против Кирова, он напился и наговорил лишнего про Карлу. Он рассказал Лейпцигу, что Карла приказал ему лично придумать легенду для женщины-агента. В то время вы скептически отнеслись к этой истории, но это оказалось правдой.
Эндерби был не из тех, кто краснеет, но снизошел до кривой улыбки и полез в карман за новой спичкой.
– «И кто покатит вверх камень, к тому он воротится», – заметил он с удовлетворением, хотя не ясно было, относил ли он это на собственный счет или на счет Кирова. – Расскажи-ка нам и остальное, приятель, а не то я сообщу Карле, что ты мне уже рассказал, говорит маленький Отто своей мухе. Иисусе, вы правы, он действительно держал Кирова за горло.
Желая несколько притушить страсти, Сэм Коллинз вставил:
– Я думаю, то, что сказал Джордж, довольно точно совпадает с тем, что указано на странице два, шеф, – сказал он. – Тут, где Лейпциг ссылается на «наши разговоры в Париже». Отто повернул нож Карлы в теле Кирова – это несомненно. Верно, Джордж?
Но Сэм Коллинз все равно что говорил из соседней комнаты – столь мало внимания двое других обратили на его слова.
– Лейпциг также располагал еще и письмом Остраковой, – добавил Смайли. – Оно не слишком хорошо характеризовало Кирова.
– Еще одно, – вымолвил Эндерби.
– Да, Сол?
– Четыре года, верно? Прошло целых четыре года с тех пор, как Киров сделал первый подход к Лейпцигу. И вдруг он принялся обхаживать Остракову, добиваясь того же. Четыре года спустя. Вы намекаете на то, что он все это время ходил вокруг да около с тем же поручением от Карлы и ни на йоту не продвинулся?
Ответ Смайли оказался на редкость бюрократическим.
– Можно только предположить, что Карла снял свое требование, а потом его возобновил, – официальным тоном ответил Смайли, и Эндерби не стал на него нажимать.
– Суть в том, что Лейпциг спалил Кирова и сообщил Владимиру об этом, – возобновил свой монолог Эндерби и снова растопырил пальцы, приготовясь считать. – Владимир посылает Виллема в качестве курьера. Тем временем в московском хозяйстве Карла либо почувствовал неладное, либо Михель донес ему – скорее, последнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Мы таким образом поймали его в Индии, – отозвался Смайли, не поднимая головы от бумаг. – Мы раскрыли его шифр, и он потом поклялся никогда больше не пользоваться радио. Как от большинства обещаний, которые дает человек, от этого тоже можно было отступить.
Эндерби вытащил спичку и почесал тыльную сторону ладони.
– А вы не хотите снять пальто, Джордж? – поинтересовался он. – Сэм, спросите, что он хочет выпить?
Сэм спросил, но Смайли ушел с головой в бумаги и не ответил.
Эндерби возобновил чтение вслух:
– «Мне было велено также не упоминать о КОМЕТЕ в ежегодных отчетах о расходах в странах Западной Европы, которые я, как аудитор, подписывал и представлял Карле, а он, в свою очередь, передавал их по окончании каждого финансового года на рассмотрение коллегии Московского Центра… Нет, я никогда не встречался с агентом КОМЕТА, как не знаю и того, что с ней сталось или в какой стране она действует. Знаю только, что она живет под именем Александры Остраковой, чьи родители получили французское гражданство…» – Снова пропускается несколько страниц. – «Ежемесячная выплата десяти тысяч долларов производилась не лично, я переводил деньги в банк в Туне – это в Бернском кантоне, в Швейцарии. Переводил их на счет некоего доктора Адольфа Глазера. Номинально Глазер является владельцем счета, но, я думаю, доктор Глазер – это рабочее имя человека, с которым Карла держит связь в Советском посольстве в Берне, настоящее имя его – Григорьев. Дело в том, что однажды я перевел деньги в Тун, а в результате ошибки банка деньги на счет не поступили; когда это стало известно Карле, он приказал мне – пока банки разбираются – немедленно выслать эту сумму вторично на имя Григорьева. Я так и сделал, а потом мне вернули первоначально посланную сумму. Это все, что я знаю. Отто, друг мой, прошу тебя: сохрани это в тайне, не то меня убьют». – И он, черт возьми, прав. Так они и поступили. – Эндерби швырнул записи на стол, и они упали с глухим стуком. – Можно сказать, последняя воля и завещание Кирова. Это все, Джордж?
– Да, Сол.
– В самом деле не хотите выпить?
– Благодарю вас. Я вполне ублаготворен.
– Я тем не менее выложу все до конца, потому что меня переполняет информация. Следите за счетом, который я буду вести. Правда, в арифметике мне далеко до вас. Следите за каждым поворотом моей мысли. – Вспомнив Лейкона, он поднял левую руку и растопырил пальцы, готовясь по ним считать. – Первое: Остракова пишет Владимиру. Ее письмо вызывает в памяти старые воспоминания. По всей вероятности, Михель перехватил его и прочитал, но мы этого никогда не узнаем. Мы могли бы поднажать на него, но сомневаюсь, чтобы это помогло, и мы наверняка наделаем шуму в стане Карлы, если на это пойдем. – Он загнул второй палец. – Второе: Владимир посылает копию письма Остраковой Отто Лейпцигу, убеждая его в самом срочном порядке возобновить отношения с Кировым. Третье: Лейпциг мчится в Париж, встречается с Остраковой, подкатывается к своему дорогому старому приятелю Кирову, уговаривает его поехать в Гамбург, а Киров вполне может туда поехать, поскольку Лейпциг все еще значится в списках Карлы как агент Кирова. Теперь возникает один вопрос, Джордж.
Смайли ждал.
– В Гамбурге Лейпциг спалил Кирова с потрохами. Правильно? Доказательство – здесь, в наших потных руках. Но мне интересно знать – как?
В самом ли деле Смайли не следил за ходом мысли Эндерби или просто хотел, чтобы тот немного сам потрудился? Так или иначе он предпочел воспринять вопрос Эндерби как риторику.
– Каким все-таки путем спалил его Лейпциг? – не отступался Эндерби. – С помощью чего на него надавил? С помощью грязных снимочков – что ж, о'кей. Карла – пуританин, Киров – тоже. Но ведь, Господи, это же не пятидесятые годы, верно? Всякому теперь разрешается немножко погладить ножки, что такого?
Смайли никак не комментировал мораль русских, но по поводу метода давления Лейпцига на Кирова оказался столь же дальновиден, как был бы дальновиден Карла:
– Дело в других этических нормах, нежели наши. Их этика не признает дураков. Мы считаем, что легче уступаем давлению, чем русские. Это неправда. Неправда – и все. – Он был, казалось, очень в этом уверен. И казалось, в последнее время немало об этом думал. – Киров проявил некомпетентность и болтливость. За одну только болтливость Карла уничтожил бы его. У Лейпцига были доказательства его болтливости. Вы, возможно, вспомните, что, когда мы первоначально проводили операцию против Кирова, он напился и наговорил лишнего про Карлу. Он рассказал Лейпцигу, что Карла приказал ему лично придумать легенду для женщины-агента. В то время вы скептически отнеслись к этой истории, но это оказалось правдой.
Эндерби был не из тех, кто краснеет, но снизошел до кривой улыбки и полез в карман за новой спичкой.
– «И кто покатит вверх камень, к тому он воротится», – заметил он с удовлетворением, хотя не ясно было, относил ли он это на собственный счет или на счет Кирова. – Расскажи-ка нам и остальное, приятель, а не то я сообщу Карле, что ты мне уже рассказал, говорит маленький Отто своей мухе. Иисусе, вы правы, он действительно держал Кирова за горло.
Желая несколько притушить страсти, Сэм Коллинз вставил:
– Я думаю, то, что сказал Джордж, довольно точно совпадает с тем, что указано на странице два, шеф, – сказал он. – Тут, где Лейпциг ссылается на «наши разговоры в Париже». Отто повернул нож Карлы в теле Кирова – это несомненно. Верно, Джордж?
Но Сэм Коллинз все равно что говорил из соседней комнаты – столь мало внимания двое других обратили на его слова.
– Лейпциг также располагал еще и письмом Остраковой, – добавил Смайли. – Оно не слишком хорошо характеризовало Кирова.
– Еще одно, – вымолвил Эндерби.
– Да, Сол?
– Четыре года, верно? Прошло целых четыре года с тех пор, как Киров сделал первый подход к Лейпцигу. И вдруг он принялся обхаживать Остракову, добиваясь того же. Четыре года спустя. Вы намекаете на то, что он все это время ходил вокруг да около с тем же поручением от Карлы и ни на йоту не продвинулся?
Ответ Смайли оказался на редкость бюрократическим.
– Можно только предположить, что Карла снял свое требование, а потом его возобновил, – официальным тоном ответил Смайли, и Эндерби не стал на него нажимать.
– Суть в том, что Лейпциг спалил Кирова и сообщил Владимиру об этом, – возобновил свой монолог Эндерби и снова растопырил пальцы, приготовясь считать. – Владимир посылает Виллема в качестве курьера. Тем временем в московском хозяйстве Карла либо почувствовал неладное, либо Михель донес ему – скорее, последнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113