И если, в конечном счете, судьей является смерть, то он оказался прав».
– И все получилось? – наконец крайне осторожно поинтересовался Смайли у Виллема. – Передача произошла?
– Точно. Все прошло отлично, – пылко произнес Виллем и бросил на Стеллу вызывающий взгляд.
– Есть ли у вас, к примеру, какое-либо представление о том, кто с вами контактировал на этой встрече?
Тогда, после долгих колебаний и всяческих подталкиваний, причем и со стороны Стеллы, Виллем рассказал и об этом – о лице со впалыми щеками и выражением безграничного отчаяния, напомнившем ему отца, об упреждающем взгляде, который то ли был, то ли ему привиделся, в таком он находился волнении. Так иногда смотришь по телевизору футбол, – а он это очень любит, – и видишь, как камера выхватывает чье-то лицо или выражение, и оно до конца матча застревает у тебя в памяти, хотя больше его ни разу не покажут, – вот таким же оказалось и лицо человека на пароходе. Виллем описал непокорные вихры и кончиками пальцев отчертил глубокие морщины на гладком лице. Человек этот был маленький, какой-то по-мужски обаятельный – это, добавил Виллем, он сразу распознал. Описал, как почувствовал, что человек предупреждает его, – предупреждает беречь полученную им ценность. Виллем сам глядел бы вот так же, сказал он Стелле, внезапно вообразив возможную трагедию, если бы началась война или драка и ему пришлось бы препоручить Бекки незнакомцу. И это дало повод для новых слез, и новых примирений, и новой скорби по поводу смерти старика, чему неизбежно способствовал и следующий вопрос Смайли.
– Значит, вы привезли назад желтый конверт и вчера, когда генерал приехал с уткой для Бекки, вручили этот конверт ему, – предположил он, стараясь говорить как можно мягче, но прошло какое-то время, прежде чем он услышал весь рассказ целиком.
По словам Виллема, у него вошло в привычку по пятницам, прежде чем двинуться в обратный путь, поспать несколько часов на складе в кабине своего трейлера, потом побриться, выпить с ребятами чашку чаю, чтобы приехать домой в нормальном состоянии, а не взвинченным и в плохом настроении. «Это все бывалые шоферы, – пояснил он, – поспешишь домой – только пожалеешь. Но вчера было иначе, – сказал он, – да к тому же, – тут он вдруг стал употреблять укороченные имена, – Стелл, забрав с собой Бекк, отправилась в Стейнз навещать маму». Так что Виллем сразу поехал домой, позвонил Владимиру и произнес кодовое слово, о котором они договорились заранее.
– Позвонили куда? – быстро прервал его Смайли.
– На квартиру. Он предупреждал меня: «Звони мне только на квартиру. Никогда не звони в библиотеку. Михель хороший человек, но он не в курсе».
И скоро – он не помнит, через сколько времени, – Владимир приехал на мини-такси, чего никогда прежде не делал, и привез Бекк утку. Виллем вручил ему желтый конверт с фотографиями, и Владимир подошел с ним к окну, повернулся спиной к Виллему и очень медленно, «точно это были священные предметы из церкви, Макс», стал просматривать негативы на свет, один за другим, пока, видимо, не обнаружил того, что искал, а тогда уже совсем засмотрелся.
– Только на один? – быстро спросил Смайли, снова вспомнив про два доказательства. – На один негатив?
– Точно.
– На один кадр или на одну пленку?
На кадр, Виллем в этом не сомневался. На один маленький кадрик. Да, тридцатипятимиллиметровая пленка, как для автомата «Агфа», которым он пользуется. Нет, Виллем не мог видеть, что там было – текст или что-то другое. Он просто видел, как смотрел Владимир – вот и все.
– Влади был красный, Макс, лицо безумное, Макс, глаза горят. А он ведь человек старый.
– А по пути домой, – сказал Смайли, прерывая рассказ Виллема и задавая кардинальный вопрос: – По пути из Гамбурга вы ни разу не подумали сами взглянуть?
– Это же секрет, Макс. Военная тайна.
Смайли взглянул на Стеллу.
– Он не стал бы смотреть, – ответила она на его немой вопрос. – Слишком он порядочный.
И Смайли ей поверил.
Виллем продолжил рассказ. Владимир положил желтый конверт в карман, вывел Виллема в сад и, взяв его руку в свои, поблагодарил, сказав, что он сделал большое дело, замечательное; что Виллем – сын своего отца, настоящий боец, даже лучше отца, истинная эстонская порода – человек уравновешенный, совестливый, надежный; что с помощью этой фотографии можно оплатить многие долги и причинить серьезный вред большевикам; что эта фотография – доказательство, доказательство, которое невозможно отмести. Но доказательство чего – он не уточнил; сказал только, что Макс увидит эту фотографию, поверит и все вспомнит. Виллем не вполне понял, зачем понадобилось для этого выходить в сад, но, очевидно, старик сильно разволновался и боялся микрофонов – недаром он то и дело говорил о соблюдении правил безопасности.
– Я довел его до калитки, не до такси. Он сказал, чтобы я не выходил. «Виллем, я – человек старый, – напомнил он. (Мы говорили по-русски.) – Я могу упасть и умереть на будущей неделе. Кто станет горевать? Но сегодня мы выиграли великую битву. Макс будет очень гордиться нами».
Внезапно пораженный тем, как сбылись последние слова генерала, Виллем в ярости снова вскочил на ноги, карие глаза его горели.
– Это Советы! – выкрикнул он. – Советские шпионы, Макс, они убили Владимира! Слишком много он знал!
– Как и ты! – тут же подхватила Стелла, и наступило долгое, неловкое молчание. – Как и все мы, – добавила она, бросив взгляд на Смайли.
– И это все, что он сказал? – спросил Смайли. – Ничего, к примеру, насчет того, насколько ценно то, что ты сделал? Только, что Макс поверит?
Виллем отрицательно помотал головой.
– Насчет того, к примеру, что есть еще доказательства?
– Ничего, – сказал Виллем, – больше ничего.
– Ничего такого, что объяснило бы, как он связывался с Гамбургом, как договаривался? И были ли задействованы другие члены Группы? Соберитесь с мыслями.
Виллем задумался, но ничего не вспомнил.
– А кому вы рассказывали об этом, Уильям, помимо меня?
– Никому! Никому, Макс!
– У него же не было для этого времени, – вмешалась в разговор Стелла.
– Никому! В дороге я сплю в кабине – сберегаю десять фунтов за ночь, которые дают мне на постой. Мы на эти деньги купим дом! В Гамбурге я не говорил никому! На складе – никому!
– А Владимир говорил кому-нибудь – я имею в виду, про кого ты знаешь?
– Из Группы никому, только Михелю, потому что иначе было нельзя, да и то не все – даже Михелю. Я его спрашиваю: «Владимир, кто знает, что я для вас делаю?» – «Только Михель совсем немного, – говорит он. – Михель одалживает мне денег, одалживает машину для фотографии, он – мой друг. Но даже друзьям нельзя доверять. Врагов я не боюсь, Виллем. А вот друзей очень боюсь».
Смайли обратился к Стелле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– И все получилось? – наконец крайне осторожно поинтересовался Смайли у Виллема. – Передача произошла?
– Точно. Все прошло отлично, – пылко произнес Виллем и бросил на Стеллу вызывающий взгляд.
– Есть ли у вас, к примеру, какое-либо представление о том, кто с вами контактировал на этой встрече?
Тогда, после долгих колебаний и всяческих подталкиваний, причем и со стороны Стеллы, Виллем рассказал и об этом – о лице со впалыми щеками и выражением безграничного отчаяния, напомнившем ему отца, об упреждающем взгляде, который то ли был, то ли ему привиделся, в таком он находился волнении. Так иногда смотришь по телевизору футбол, – а он это очень любит, – и видишь, как камера выхватывает чье-то лицо или выражение, и оно до конца матча застревает у тебя в памяти, хотя больше его ни разу не покажут, – вот таким же оказалось и лицо человека на пароходе. Виллем описал непокорные вихры и кончиками пальцев отчертил глубокие морщины на гладком лице. Человек этот был маленький, какой-то по-мужски обаятельный – это, добавил Виллем, он сразу распознал. Описал, как почувствовал, что человек предупреждает его, – предупреждает беречь полученную им ценность. Виллем сам глядел бы вот так же, сказал он Стелле, внезапно вообразив возможную трагедию, если бы началась война или драка и ему пришлось бы препоручить Бекки незнакомцу. И это дало повод для новых слез, и новых примирений, и новой скорби по поводу смерти старика, чему неизбежно способствовал и следующий вопрос Смайли.
– Значит, вы привезли назад желтый конверт и вчера, когда генерал приехал с уткой для Бекки, вручили этот конверт ему, – предположил он, стараясь говорить как можно мягче, но прошло какое-то время, прежде чем он услышал весь рассказ целиком.
По словам Виллема, у него вошло в привычку по пятницам, прежде чем двинуться в обратный путь, поспать несколько часов на складе в кабине своего трейлера, потом побриться, выпить с ребятами чашку чаю, чтобы приехать домой в нормальном состоянии, а не взвинченным и в плохом настроении. «Это все бывалые шоферы, – пояснил он, – поспешишь домой – только пожалеешь. Но вчера было иначе, – сказал он, – да к тому же, – тут он вдруг стал употреблять укороченные имена, – Стелл, забрав с собой Бекк, отправилась в Стейнз навещать маму». Так что Виллем сразу поехал домой, позвонил Владимиру и произнес кодовое слово, о котором они договорились заранее.
– Позвонили куда? – быстро прервал его Смайли.
– На квартиру. Он предупреждал меня: «Звони мне только на квартиру. Никогда не звони в библиотеку. Михель хороший человек, но он не в курсе».
И скоро – он не помнит, через сколько времени, – Владимир приехал на мини-такси, чего никогда прежде не делал, и привез Бекк утку. Виллем вручил ему желтый конверт с фотографиями, и Владимир подошел с ним к окну, повернулся спиной к Виллему и очень медленно, «точно это были священные предметы из церкви, Макс», стал просматривать негативы на свет, один за другим, пока, видимо, не обнаружил того, что искал, а тогда уже совсем засмотрелся.
– Только на один? – быстро спросил Смайли, снова вспомнив про два доказательства. – На один негатив?
– Точно.
– На один кадр или на одну пленку?
На кадр, Виллем в этом не сомневался. На один маленький кадрик. Да, тридцатипятимиллиметровая пленка, как для автомата «Агфа», которым он пользуется. Нет, Виллем не мог видеть, что там было – текст или что-то другое. Он просто видел, как смотрел Владимир – вот и все.
– Влади был красный, Макс, лицо безумное, Макс, глаза горят. А он ведь человек старый.
– А по пути домой, – сказал Смайли, прерывая рассказ Виллема и задавая кардинальный вопрос: – По пути из Гамбурга вы ни разу не подумали сами взглянуть?
– Это же секрет, Макс. Военная тайна.
Смайли взглянул на Стеллу.
– Он не стал бы смотреть, – ответила она на его немой вопрос. – Слишком он порядочный.
И Смайли ей поверил.
Виллем продолжил рассказ. Владимир положил желтый конверт в карман, вывел Виллема в сад и, взяв его руку в свои, поблагодарил, сказав, что он сделал большое дело, замечательное; что Виллем – сын своего отца, настоящий боец, даже лучше отца, истинная эстонская порода – человек уравновешенный, совестливый, надежный; что с помощью этой фотографии можно оплатить многие долги и причинить серьезный вред большевикам; что эта фотография – доказательство, доказательство, которое невозможно отмести. Но доказательство чего – он не уточнил; сказал только, что Макс увидит эту фотографию, поверит и все вспомнит. Виллем не вполне понял, зачем понадобилось для этого выходить в сад, но, очевидно, старик сильно разволновался и боялся микрофонов – недаром он то и дело говорил о соблюдении правил безопасности.
– Я довел его до калитки, не до такси. Он сказал, чтобы я не выходил. «Виллем, я – человек старый, – напомнил он. (Мы говорили по-русски.) – Я могу упасть и умереть на будущей неделе. Кто станет горевать? Но сегодня мы выиграли великую битву. Макс будет очень гордиться нами».
Внезапно пораженный тем, как сбылись последние слова генерала, Виллем в ярости снова вскочил на ноги, карие глаза его горели.
– Это Советы! – выкрикнул он. – Советские шпионы, Макс, они убили Владимира! Слишком много он знал!
– Как и ты! – тут же подхватила Стелла, и наступило долгое, неловкое молчание. – Как и все мы, – добавила она, бросив взгляд на Смайли.
– И это все, что он сказал? – спросил Смайли. – Ничего, к примеру, насчет того, насколько ценно то, что ты сделал? Только, что Макс поверит?
Виллем отрицательно помотал головой.
– Насчет того, к примеру, что есть еще доказательства?
– Ничего, – сказал Виллем, – больше ничего.
– Ничего такого, что объяснило бы, как он связывался с Гамбургом, как договаривался? И были ли задействованы другие члены Группы? Соберитесь с мыслями.
Виллем задумался, но ничего не вспомнил.
– А кому вы рассказывали об этом, Уильям, помимо меня?
– Никому! Никому, Макс!
– У него же не было для этого времени, – вмешалась в разговор Стелла.
– Никому! В дороге я сплю в кабине – сберегаю десять фунтов за ночь, которые дают мне на постой. Мы на эти деньги купим дом! В Гамбурге я не говорил никому! На складе – никому!
– А Владимир говорил кому-нибудь – я имею в виду, про кого ты знаешь?
– Из Группы никому, только Михелю, потому что иначе было нельзя, да и то не все – даже Михелю. Я его спрашиваю: «Владимир, кто знает, что я для вас делаю?» – «Только Михель совсем немного, – говорит он. – Михель одалживает мне денег, одалживает машину для фотографии, он – мой друг. Но даже друзьям нельзя доверять. Врагов я не боюсь, Виллем. А вот друзей очень боюсь».
Смайли обратился к Стелле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113