Он никто для меня, — ответил он.
— Этот человек — киудзюцу сенсэй, Моро-сан, — резко возразил Микио. — Он юми-тори, великий воин. Я хочу, чтобы ты подумал об этом.
Вместо ответа Моро презрительно плюнул на пол.
— Приготовься убить его, — обратился Микио к Джейку. — Никакие пытки и унижения не заставят заговорить его. Если, вторгшись в его дом, перебив его людей, мы оставим его самого в живых, он будет смеяться над нами и преследовать нас до конца своих дней.
Джейк отпустил тетиву, и из горла Хигэ Моро вырвался пронзительный вопль. Он нелепо подпрыгнул, или, точнее сказать, его подбросило в воздухе. Он отлетел назад и тяжело ударился о стену. Расщепив грудную клетку, ватакуси пронзила его насквозь и пригвоздила к стене.
Бросив лук, Джейк торопливо подошел к извивавшемуся в агонии, похожему на гусеницу, проткнутую булавкой, оябуну клана Моро. Схватив Хигэ за челюсть, он принялся хлестать его по бледным щекам, пока слабый румянец не заиграл на них вновь.
— Почему ты убил моего отца? Отвечай! Почему?
Хигэ закашлялся. Кровь выступила у него на губах.
— Мне заплатили, — еле слышно пробормотал он.
— Кто? Кто заплатил тебе за смерть моего отца?
— Человек... человек по имени Хуайшань Хан.
Китаец! — пронеслось в голове Джейка.
— Кто он такой?
— Я не... — Хигэ опять зашелся в кашле, и на сей раз кровь фонтаном хлынула из его рта. — Он с материка. Крупный министр.
— Коммунист? — изумлению Джейка и Микио не было предела. — Ты работал на человека из коммунистической верхушки Китая? Но почему?
— Я же... я же сказал тебе.
Хигэ беспомощно уронил голову. Его веки закрылись, и Джейку пришлось несколько раз сильно ущипнуть его за мочки ушей, чтобы он снова пришел в сознание.
Джейк повторил вопрос.
— Деньги, — ответил Хигэ. — Благодаря их деньгам мой клан стал самым богатым в Японии.
— Деньги за нашу смерть? — Джейк сорвался на крик. Он чувствовал, как почва горного склона, на котором он стоял, уходит у него из-под ног. Непроглядная мгла сгущалась вокруг него. Он ощутил холод в спине, от которого зашевелились волосы у него на теле. — Я знаю коммунистов. Они не стали бы столько платить только за это.
— О, нет, — возразил Хигэ. Из его горла вдруг вырвались странные лающие звуки. К своему ужасу, Джейк понял, что умирающий оябун смеется ему в лицо. — Нет. Совсем не за это. И они заплатили нам гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
— За что? — закричал Джейк.
Перепачкавшись в крови, он схватил Хигэ за ворот и приблизил его лицо к своему. Он был так близок к тому, чтобы рассеять мрак, покрывавший вершину горы, на которую, как некогда говорил отец, ему, Цзяну, суждено карабкаться во что бы то ни стало. Шань содрогалась до самого основания от откровений Хигэ Моро. Джейк снова вспомнил об отце, о времени, проведенном вместе с ним. Ему было отпущено судьбой так мало! Смерть положила конец всему. Никогда ему больше не сидеть рядом со стариком, впитывая в себя его мудрость, его человечность, его любовь. Невыносимая тоска клещами стиснула сердце Джейка. Слезы выступили у него на глазах. То были слезы ярости и отчаяния.
— Говори! За что?
— Только гора... только гора знает...
—Что!
У Джейка волосы встали дыбом.
Гора?! Что этот оябун из якудзы знает о горе?
— Какая гора? О чем ты говоришь?
Однако уже было поздно. Зловещий смех оборвался. Хигэ Моро смотрел на Джейка немигающими глазами. Дух, уже покинувший остывшее тело, унес с собой тайну оябуна Моро в неведомую даль.
Лето 1950
Пекин
Хуайшань Хан вернулся из Гонконга героем. Чжилиню он сказал, что был только там. Если он и побывал на Тайване, как собирался до отъезда, то об этом оставалось только догадываться.
До отъезда он казался весьма озабоченным состоянием здоровья Сеньлинь, однако по возвращении он даже не поинтересовался ее самочувствием в его отсутствие, равно как и не поблагодарил Чжилиня за то, что тот заботился о ней. Казалось, он забыл, что вообще просил Чжилиня об этом.
Он находился в Пекине уже несколько часов. Сначала он отчитался перед Ло Чжуй Цинем, а потом — перед Мао. Он показал Чжилиню и жене медаль, которую ему вручил сам Мао во время, как говорил Хуайшань Хан небольшой изысканной церемонии.
Про себя Чжилинь задавал вопрос, почему его не вызвали в министерство на эту небольшую изысканную церемонию.
Сеньлинь хотела знать, что сделал ее муж, чтобы заслужить этот знак почета. Хуайшань же ответил, что не имеет права говорить. Но после ужина, когда двое мужчин пошли прогуляться по саду, он разоткровенничался с Чжилинем.
— Я спас жизнь Мао тон ши, — выпалил, прямо выкрикнул он.
Для Чжилиня это было равносильно пощечине. Конфуций говорил, что гордость — признак порочной души. Она противоречила его Пяти добродетелям: Справедливости, Милосердию, Учтивости, Преданности и Мудрости.
— О таких вещах не говорят вслух, — заметил Чжилинь.
— Почему бы и нет, — отозвался Хуайшань Хан. — Многие ли могут сказать, что совершили такое, а? По пальцам можно перечесть.
Чжилинь заметил, что за прошедшие полгода Хуайшань Хан начал отвечать на свои собственные вопросы.
— Тем более стоит держать подобное знание про себя.
— Нет, нет. Как раз с таким подходом нам надо бороться. Атмосфера наполнена патриотизмом. Тебе известно, что нам предстоит поход в Корею. “Дай отпор Америке и присоедини Корею” — наш новый национальный лозунг. Он, несомненно, отражает настроения людей, тебе так не кажется?
Чжилинь ничего не сказал. Он умел отличать риторические вопросы от обычных. Он подумал о китайском народе, усталом, слабом, все еще залечивающем раны и хоронящем жертвы долгой и трудной войны. Вне всяких сомнений, его соотечественники не могли испытывать приливы энтузиазма при мысли о предстоящих новых сражениях. С другой стороны, он, Чжилинь, сам высказывался в беседах с Мао в пользу военного вмешательства в корейский конфликт, утверждая, что этот шаг совершенно необходим с политической точки зрения. Однако утверждал он это скрепя сердце, ибо, сознавая жестокую необходимость похода на Корею и его будущую выгоду для Китая, ясно представлял себе, сколько горя принесет новое испытание измученному народу. Внутренне содрогаясь, он все чаще задумывался о том, как долго сможет его совесть нести такое бремя ответственности за гибель и страдания тысяч и тысяч неповинных людей.
Мертвецы уже являлись ему во сне, вцепившись костлявыми руками в Афину и Май. Они не пускали их к нему. Он привык разговаривать с душами своих жен во сне. Проливая бальзам на раны, полученные им за долгую жизнь, эти беседы хотя бы отчасти утешали его измученную душу. Но нередко он лишался даже этого не Бог весть какого утешения.
Бормочущие духи и хохочущие демоны словно сговорились являться ему по ночам и не отпускали его до тех пор, пока сон не превращался в кошмар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
— Этот человек — киудзюцу сенсэй, Моро-сан, — резко возразил Микио. — Он юми-тори, великий воин. Я хочу, чтобы ты подумал об этом.
Вместо ответа Моро презрительно плюнул на пол.
— Приготовься убить его, — обратился Микио к Джейку. — Никакие пытки и унижения не заставят заговорить его. Если, вторгшись в его дом, перебив его людей, мы оставим его самого в живых, он будет смеяться над нами и преследовать нас до конца своих дней.
Джейк отпустил тетиву, и из горла Хигэ Моро вырвался пронзительный вопль. Он нелепо подпрыгнул, или, точнее сказать, его подбросило в воздухе. Он отлетел назад и тяжело ударился о стену. Расщепив грудную клетку, ватакуси пронзила его насквозь и пригвоздила к стене.
Бросив лук, Джейк торопливо подошел к извивавшемуся в агонии, похожему на гусеницу, проткнутую булавкой, оябуну клана Моро. Схватив Хигэ за челюсть, он принялся хлестать его по бледным щекам, пока слабый румянец не заиграл на них вновь.
— Почему ты убил моего отца? Отвечай! Почему?
Хигэ закашлялся. Кровь выступила у него на губах.
— Мне заплатили, — еле слышно пробормотал он.
— Кто? Кто заплатил тебе за смерть моего отца?
— Человек... человек по имени Хуайшань Хан.
Китаец! — пронеслось в голове Джейка.
— Кто он такой?
— Я не... — Хигэ опять зашелся в кашле, и на сей раз кровь фонтаном хлынула из его рта. — Он с материка. Крупный министр.
— Коммунист? — изумлению Джейка и Микио не было предела. — Ты работал на человека из коммунистической верхушки Китая? Но почему?
— Я же... я же сказал тебе.
Хигэ беспомощно уронил голову. Его веки закрылись, и Джейку пришлось несколько раз сильно ущипнуть его за мочки ушей, чтобы он снова пришел в сознание.
Джейк повторил вопрос.
— Деньги, — ответил Хигэ. — Благодаря их деньгам мой клан стал самым богатым в Японии.
— Деньги за нашу смерть? — Джейк сорвался на крик. Он чувствовал, как почва горного склона, на котором он стоял, уходит у него из-под ног. Непроглядная мгла сгущалась вокруг него. Он ощутил холод в спине, от которого зашевелились волосы у него на теле. — Я знаю коммунистов. Они не стали бы столько платить только за это.
— О, нет, — возразил Хигэ. Из его горла вдруг вырвались странные лающие звуки. К своему ужасу, Джейк понял, что умирающий оябун смеется ему в лицо. — Нет. Совсем не за это. И они заплатили нам гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
— За что? — закричал Джейк.
Перепачкавшись в крови, он схватил Хигэ за ворот и приблизил его лицо к своему. Он был так близок к тому, чтобы рассеять мрак, покрывавший вершину горы, на которую, как некогда говорил отец, ему, Цзяну, суждено карабкаться во что бы то ни стало. Шань содрогалась до самого основания от откровений Хигэ Моро. Джейк снова вспомнил об отце, о времени, проведенном вместе с ним. Ему было отпущено судьбой так мало! Смерть положила конец всему. Никогда ему больше не сидеть рядом со стариком, впитывая в себя его мудрость, его человечность, его любовь. Невыносимая тоска клещами стиснула сердце Джейка. Слезы выступили у него на глазах. То были слезы ярости и отчаяния.
— Говори! За что?
— Только гора... только гора знает...
—Что!
У Джейка волосы встали дыбом.
Гора?! Что этот оябун из якудзы знает о горе?
— Какая гора? О чем ты говоришь?
Однако уже было поздно. Зловещий смех оборвался. Хигэ Моро смотрел на Джейка немигающими глазами. Дух, уже покинувший остывшее тело, унес с собой тайну оябуна Моро в неведомую даль.
Лето 1950
Пекин
Хуайшань Хан вернулся из Гонконга героем. Чжилиню он сказал, что был только там. Если он и побывал на Тайване, как собирался до отъезда, то об этом оставалось только догадываться.
До отъезда он казался весьма озабоченным состоянием здоровья Сеньлинь, однако по возвращении он даже не поинтересовался ее самочувствием в его отсутствие, равно как и не поблагодарил Чжилиня за то, что тот заботился о ней. Казалось, он забыл, что вообще просил Чжилиня об этом.
Он находился в Пекине уже несколько часов. Сначала он отчитался перед Ло Чжуй Цинем, а потом — перед Мао. Он показал Чжилиню и жене медаль, которую ему вручил сам Мао во время, как говорил Хуайшань Хан небольшой изысканной церемонии.
Про себя Чжилинь задавал вопрос, почему его не вызвали в министерство на эту небольшую изысканную церемонию.
Сеньлинь хотела знать, что сделал ее муж, чтобы заслужить этот знак почета. Хуайшань же ответил, что не имеет права говорить. Но после ужина, когда двое мужчин пошли прогуляться по саду, он разоткровенничался с Чжилинем.
— Я спас жизнь Мао тон ши, — выпалил, прямо выкрикнул он.
Для Чжилиня это было равносильно пощечине. Конфуций говорил, что гордость — признак порочной души. Она противоречила его Пяти добродетелям: Справедливости, Милосердию, Учтивости, Преданности и Мудрости.
— О таких вещах не говорят вслух, — заметил Чжилинь.
— Почему бы и нет, — отозвался Хуайшань Хан. — Многие ли могут сказать, что совершили такое, а? По пальцам можно перечесть.
Чжилинь заметил, что за прошедшие полгода Хуайшань Хан начал отвечать на свои собственные вопросы.
— Тем более стоит держать подобное знание про себя.
— Нет, нет. Как раз с таким подходом нам надо бороться. Атмосфера наполнена патриотизмом. Тебе известно, что нам предстоит поход в Корею. “Дай отпор Америке и присоедини Корею” — наш новый национальный лозунг. Он, несомненно, отражает настроения людей, тебе так не кажется?
Чжилинь ничего не сказал. Он умел отличать риторические вопросы от обычных. Он подумал о китайском народе, усталом, слабом, все еще залечивающем раны и хоронящем жертвы долгой и трудной войны. Вне всяких сомнений, его соотечественники не могли испытывать приливы энтузиазма при мысли о предстоящих новых сражениях. С другой стороны, он, Чжилинь, сам высказывался в беседах с Мао в пользу военного вмешательства в корейский конфликт, утверждая, что этот шаг совершенно необходим с политической точки зрения. Однако утверждал он это скрепя сердце, ибо, сознавая жестокую необходимость похода на Корею и его будущую выгоду для Китая, ясно представлял себе, сколько горя принесет новое испытание измученному народу. Внутренне содрогаясь, он все чаще задумывался о том, как долго сможет его совесть нести такое бремя ответственности за гибель и страдания тысяч и тысяч неповинных людей.
Мертвецы уже являлись ему во сне, вцепившись костлявыми руками в Афину и Май. Они не пускали их к нему. Он привык разговаривать с душами своих жен во сне. Проливая бальзам на раны, полученные им за долгую жизнь, эти беседы хотя бы отчасти утешали его измученную душу. Но нередко он лишался даже этого не Бог весть какого утешения.
Бормочущие духи и хохочущие демоны словно сговорились являться ему по ночам и не отпускали его до тех пор, пока сон не превращался в кошмар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182