«Нет!» Ребята божились, ручались, предлагали в залог свои паспорта, давали честное комсомольское слово. А тот, продолжая невозмутимо смотреть в подернутое вечерней дымкой синегорье, твердил свое «нет».
— Ведь мы же сами дружинники, отвечаем!..
— А если что? А? А если пьяный? А если драка? А если еще что? А? Кто отвечать будет? Чья голова в кустах? — вдруг быстро-быстро засыпал он ребят вопросами...
Мы выяснили: речь шла о том, чтобы разрешить им, как обычно в субботу, потанцевать в столовой, а человек, стоявший перед нами,— начальник нурекской милиции. Вступили в спор.
— Понимаете ли, есть опасение, что кто-то будет вести себя аморально...
Начальник милиции легко отделился от забора, приняв более соответствующую для разговора позу. Глаза его остановились на наших бородах... Ох уж эти бороды! Сегодня они особенно эффектно выделяются на наших лицах: Назар, оказавшийся искусным брадобреем, сделал нам настоящие «азиатки».
— Вот поэтому,— начальник милиции явно не представлял, с кем имеет дело, — я считаю, пока люди не научатся себя, вести, танцы разрешать следует лишь в крайнем случае...
И тогда мы начинаем долго и горячо говорить что-то про Беликова и унтера Пришибеева, про Щедринское «тащить и не пущать», про то, что это самый легкий путь для руководителя: не разрешать... На-
чальник милиции, не дослушав нас, ушел за калитку и уже оттуда бросил снисходительно:
— Ну ладно. Но только до девяти часов.
— До девяти?.. Эх, разве ему понять! — вздыхает кто-то из ребят.— Ишь как отгородился от нас — забор, кобель на цепи да еще и в окнах решетки... Словно мы пираты какие... Цитадель!
Громадный дом с дворовыми постройками и будочкой душа и правда напоминает цитадель. Как-то уж очень нескромно выглядит он в поселке... Танцы начальник милиции все-таки не разрешил. Позднее мы узнали, что он тут же съездил к художникам, Альберту и Жене, с которыми как-то видел пас, и спросил с тревогой:
— Что это за бородачи на стройке объявились?
— Генацвале, что они тебя волнуют?! — воскликнул Альберт.— Зашел — гостем будешь, пиво пей! А бородачи зачем тебя волнуют? Работяги они, бетонщики.
— Только-то?.. По-нят-но! — протянул он и отменил свое распоряжение.
Те же ребята сели в машину (кто-то из шоферов согласился подкинуть их до Нурека) и поехали на квартиру к Чайковскому. Юрий Николаевич выслушал их и... погрузив в машину свой проигрыватель и пластинки, вернулся с ребятами в Лангар.
— С условием, что сами будете присутствовать,— сказал начальник милиции.
— Буду,— ответил Юрий Николаевич.
И он допоздна сидел в шумной компании рабочих, худой, усталый, преждевременно поседевший человек, но с озорными и какими-то очень уж веселыми в тот вечер глазами.
— Юрий Николаевич, скажите честно, прав был начальник милиции? — спросил кто-то из «делегатов», теперь наблюдавших за порядком.
— Как вам сказать? Тут вопрос...
И в это время его перебил незнакомый нам высокий светловолосый парень:
— Конечно, прав! — Его тонкие губы дрогнули в усмешке.— На каждой стройке вначале всегда так: попадает всякая шобла, шушера, сливки снимать! Того и гляди на нож попадешь...
— Неправда! — Юрий Николаевич произнес это слово с несвойственной ему резкостью.— Неправда! Наверно, я по стройкам ездил не меньше, чем вы, и я вам точно скажу: сейчас совсем другое дело. Люди стали намного лучше, красивее, честнее! Не за сливками они едут. Возьмите хоть такой факт: чуть ли не половина рабочих у нас сейчас семейные, и они ножами пыряться не будут. Такие, как правило, оседают до конца строительства... А молодежь? Совсем ведь другая молодежь стала! Да вот вы-то сами откуда?
— Электрик, из Риги,— парень смутился.
— За сливками приехали?
— Что вы! Я после училища, направили сюда.
— Вот видите: и уехали из Риги в Нурек, а ведь в Риге электрику работа всегда есть. Должно быть, неплохой человек вы. А зачем же на других собак вешаете?
Все кругом рассмеялись. Парень отошел в сторону. Наш Андрюха-сварщик (он тоже здесь) ворчит ему вслед:
— Видать, зеленый еще, вот и рассуждает... Эх, попал бы он к нам, на Волгоградскую! Какие у нас бригады были! И вот разлетелись все, кто куда! Почему так, Юрий Николаевич? Почему нам нельзя всем вместе с одной стройки на другую переезжать? Планово! Ведь мы бы и работали тогда совсем иначе и порядки бы сразу завели куда как лучше!
Юрий Николаевич вздохнул.
— Это вопрос сложный, Андрей. О нем все гидростроители уж который год толкуют, да никак с места не сдвинут... Как-нибудь я непременно выберу время и всем вам попробую рассказать об организации наших строек, хорошо? А сейчас танцевать надо.
Он и правда прошел несколько кругов в вальсе с какой-то девушкой.Но больше танцевать ему не дали: узнав, что он здесь, в столовой, к нему идут и идут все новые люди, подолгу не засиживаются рядом (не в правилах рабочего человека слишком уж докучать начальству), спросят самое важное для себя и отходят, уступая место другим. Вопросы задают самые разные: когда в Лангаре свою почту откроют, почему мал еще фронт работ, когда придут сюда новые автомашины, бульдозеры, почему коменданта в поселке никогда на месте не застанешь, когда детский сад в строй пустят, где достать постельное белье, скоро ли дадут квартиру, утвержден или нет еще проект гидростанции?.. И глядя па эту постоянно меняющуюся группу людей вокруг Чайковского, мы невольно вспоминаем недавнее
профсоюзное собрание, вспоминаем, как спорили рабочие: кто у нас на стройке парторгом, вспоминаем рассказ Артема о том, как секретарь комитета комсомола Хамид Хамидов предложил нашей бригаде бороться за звание коммунистической... Кстати, он тоже здесь, Хамид Хамидов, стоит в одиночестве, в уголке, мимо него проходят танцующие пары, а он скучающе смотрит на них. Почему сейчас люди идут не к нему, а к Чайковскому? Даже молодые. Ведь ему-то по долгу работы своей и отвечать на большинство их вопросов. Почему...
Много их накопилось, этих «почему»! Чтобы выяснить их для себя, в один из последних дней перед отъездом со стройки мы и решили сходить к парторгу Акрамову, сходить уже не бетонщиками, а журналистами.
Но чтобы передать этот разговор, нам придется несколько нарушить хронологию повествования.
— Разрешите?
Мы входим в прохладную комнату. Окно с решеткой заглушено тяжелыми портьерами. У окна стол, массивный, на нем множество канцелярских принадлежностей. Другой, длинный, перпендикулярно приставленный к первому, покрыт красным сукном. На тумбочке мощный радиоприемник. Комнату наполняют чуть приглушенные регулятором высокие звуки восточной музыки.
За столом в кресле — Акрамов. Он сидит недвижно, такой же массивный, как и его стол, слушает какого-то человека, внешне напоминающего не то снабженца, не то мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Ведь мы же сами дружинники, отвечаем!..
— А если что? А? А если пьяный? А если драка? А если еще что? А? Кто отвечать будет? Чья голова в кустах? — вдруг быстро-быстро засыпал он ребят вопросами...
Мы выяснили: речь шла о том, чтобы разрешить им, как обычно в субботу, потанцевать в столовой, а человек, стоявший перед нами,— начальник нурекской милиции. Вступили в спор.
— Понимаете ли, есть опасение, что кто-то будет вести себя аморально...
Начальник милиции легко отделился от забора, приняв более соответствующую для разговора позу. Глаза его остановились на наших бородах... Ох уж эти бороды! Сегодня они особенно эффектно выделяются на наших лицах: Назар, оказавшийся искусным брадобреем, сделал нам настоящие «азиатки».
— Вот поэтому,— начальник милиции явно не представлял, с кем имеет дело, — я считаю, пока люди не научатся себя, вести, танцы разрешать следует лишь в крайнем случае...
И тогда мы начинаем долго и горячо говорить что-то про Беликова и унтера Пришибеева, про Щедринское «тащить и не пущать», про то, что это самый легкий путь для руководителя: не разрешать... На-
чальник милиции, не дослушав нас, ушел за калитку и уже оттуда бросил снисходительно:
— Ну ладно. Но только до девяти часов.
— До девяти?.. Эх, разве ему понять! — вздыхает кто-то из ребят.— Ишь как отгородился от нас — забор, кобель на цепи да еще и в окнах решетки... Словно мы пираты какие... Цитадель!
Громадный дом с дворовыми постройками и будочкой душа и правда напоминает цитадель. Как-то уж очень нескромно выглядит он в поселке... Танцы начальник милиции все-таки не разрешил. Позднее мы узнали, что он тут же съездил к художникам, Альберту и Жене, с которыми как-то видел пас, и спросил с тревогой:
— Что это за бородачи на стройке объявились?
— Генацвале, что они тебя волнуют?! — воскликнул Альберт.— Зашел — гостем будешь, пиво пей! А бородачи зачем тебя волнуют? Работяги они, бетонщики.
— Только-то?.. По-нят-но! — протянул он и отменил свое распоряжение.
Те же ребята сели в машину (кто-то из шоферов согласился подкинуть их до Нурека) и поехали на квартиру к Чайковскому. Юрий Николаевич выслушал их и... погрузив в машину свой проигрыватель и пластинки, вернулся с ребятами в Лангар.
— С условием, что сами будете присутствовать,— сказал начальник милиции.
— Буду,— ответил Юрий Николаевич.
И он допоздна сидел в шумной компании рабочих, худой, усталый, преждевременно поседевший человек, но с озорными и какими-то очень уж веселыми в тот вечер глазами.
— Юрий Николаевич, скажите честно, прав был начальник милиции? — спросил кто-то из «делегатов», теперь наблюдавших за порядком.
— Как вам сказать? Тут вопрос...
И в это время его перебил незнакомый нам высокий светловолосый парень:
— Конечно, прав! — Его тонкие губы дрогнули в усмешке.— На каждой стройке вначале всегда так: попадает всякая шобла, шушера, сливки снимать! Того и гляди на нож попадешь...
— Неправда! — Юрий Николаевич произнес это слово с несвойственной ему резкостью.— Неправда! Наверно, я по стройкам ездил не меньше, чем вы, и я вам точно скажу: сейчас совсем другое дело. Люди стали намного лучше, красивее, честнее! Не за сливками они едут. Возьмите хоть такой факт: чуть ли не половина рабочих у нас сейчас семейные, и они ножами пыряться не будут. Такие, как правило, оседают до конца строительства... А молодежь? Совсем ведь другая молодежь стала! Да вот вы-то сами откуда?
— Электрик, из Риги,— парень смутился.
— За сливками приехали?
— Что вы! Я после училища, направили сюда.
— Вот видите: и уехали из Риги в Нурек, а ведь в Риге электрику работа всегда есть. Должно быть, неплохой человек вы. А зачем же на других собак вешаете?
Все кругом рассмеялись. Парень отошел в сторону. Наш Андрюха-сварщик (он тоже здесь) ворчит ему вслед:
— Видать, зеленый еще, вот и рассуждает... Эх, попал бы он к нам, на Волгоградскую! Какие у нас бригады были! И вот разлетелись все, кто куда! Почему так, Юрий Николаевич? Почему нам нельзя всем вместе с одной стройки на другую переезжать? Планово! Ведь мы бы и работали тогда совсем иначе и порядки бы сразу завели куда как лучше!
Юрий Николаевич вздохнул.
— Это вопрос сложный, Андрей. О нем все гидростроители уж который год толкуют, да никак с места не сдвинут... Как-нибудь я непременно выберу время и всем вам попробую рассказать об организации наших строек, хорошо? А сейчас танцевать надо.
Он и правда прошел несколько кругов в вальсе с какой-то девушкой.Но больше танцевать ему не дали: узнав, что он здесь, в столовой, к нему идут и идут все новые люди, подолгу не засиживаются рядом (не в правилах рабочего человека слишком уж докучать начальству), спросят самое важное для себя и отходят, уступая место другим. Вопросы задают самые разные: когда в Лангаре свою почту откроют, почему мал еще фронт работ, когда придут сюда новые автомашины, бульдозеры, почему коменданта в поселке никогда на месте не застанешь, когда детский сад в строй пустят, где достать постельное белье, скоро ли дадут квартиру, утвержден или нет еще проект гидростанции?.. И глядя па эту постоянно меняющуюся группу людей вокруг Чайковского, мы невольно вспоминаем недавнее
профсоюзное собрание, вспоминаем, как спорили рабочие: кто у нас на стройке парторгом, вспоминаем рассказ Артема о том, как секретарь комитета комсомола Хамид Хамидов предложил нашей бригаде бороться за звание коммунистической... Кстати, он тоже здесь, Хамид Хамидов, стоит в одиночестве, в уголке, мимо него проходят танцующие пары, а он скучающе смотрит на них. Почему сейчас люди идут не к нему, а к Чайковскому? Даже молодые. Ведь ему-то по долгу работы своей и отвечать на большинство их вопросов. Почему...
Много их накопилось, этих «почему»! Чтобы выяснить их для себя, в один из последних дней перед отъездом со стройки мы и решили сходить к парторгу Акрамову, сходить уже не бетонщиками, а журналистами.
Но чтобы передать этот разговор, нам придется несколько нарушить хронологию повествования.
— Разрешите?
Мы входим в прохладную комнату. Окно с решеткой заглушено тяжелыми портьерами. У окна стол, массивный, на нем множество канцелярских принадлежностей. Другой, длинный, перпендикулярно приставленный к первому, покрыт красным сукном. На тумбочке мощный радиоприемник. Комнату наполняют чуть приглушенные регулятором высокие звуки восточной музыки.
За столом в кресле — Акрамов. Он сидит недвижно, такой же массивный, как и его стол, слушает какого-то человека, внешне напоминающего не то снабженца, не то мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26