повесть
КТО МЫ ТАКИЕ И ГДЕ МЫ РАБОТАЕМ
Каждое утро, в полвосьмого, мы выходим к скалистому, почти отвесному ущелью, глубиной метров в двадцать — двадцать пять. Внизу шумит на валунах немноговодный, но быстрый сай. Вода в нем мыльного цвета. Если не смотреть вниз, закрыть глаза, то шум сая напоминает беспрерывные шорохи, дробь, всплески сильного ливня где-нибудь в России.
У самого края ущелья петляет в траве тропка. Когда мы приехали сюда, в середине апреля, трава эта была до того сочной, что на солнце отливала сталью, и бушевали в ней отчаянно-красные, сумасшедшие маки, тянулись к небу на ломких стеблях тюльпаны. Да и тропы тогда не было: ее протоптали мы; сперва примялась трава на нашем пути, потом совсем сникла, а кое-где близ камней по-
явились даже желтые проплешины. И маков, тюльпанов больше нет, а трава выгорела, закурчавилась,— жара стоит уже градусов под сорок в тени. Мы шли вдоль ущелья; в развилке его, далеко, виднелись два белых домика, навес, крытый толью, и груды труб, оборудования, досок. Там строят дизельную электростанцию, или, как все ее называют здесь,—ДЭС. Там мы и работаем, в бригаде бетонщиков.
Но сперва несколько слов о себе. Нас двое, обоим по тридцать лет, и обоих звать Юриями, поэтому в бригаде нас различают по росту: Юра Большой и Юра Маленький. У одного рост — метр восемьдесят шесть, у другого — метр семьдесят три с половиной. Последнему прозвище казалось немного обидным: не такой уж маленький!.. Вообще-то мы не бетонщики и никогда до сих пор с бетоном дела не имели; мы — московские литераторы, а приехали сюда, на строительство Нурекской ГЭС, и поступили в бригаду по четырем причинам: во-первых, потому, что ни разу не были в Средней Азии, к новым местам всегда тянет; во-вторых, потому, что надоели Москва, дом, периодически чувство такое тревожит каждого из бродяг, а мы отчасти причисляем себя и к ним; в-третьих, потому, что стройка эта только начинается,— по прошлому опыту мы знали: здесь, стало быть, можно встретить самых разных людей, которые порой вступают в конфликты друг с другом самые невероятные, так бывает в начале каждой стройки; ну и, в-четвертых, нам хотелось взглянуть на строителей «снизу», побыть, так сказать, в их шкуре и что-то, быть может, по-новому осмыслить для себя.
Надо сказать сразу: ни в бригаде, ни в прорабстве, ни в поселке, где мы. жили, до тех пор, пока мы сами не вышли из «подполья», никто даже и не подозревал, что основное орудие нашего труда — не лопата, а перо; об этом знал один начальник строительства Юрий Николаевич Чайковский, тоже—Юрий. Больше того: все считали нас хорошими бетонщиками, а прораб Виктор Яковлевич Небоженко после первых же двух дней работы предложил нам обоим быть звеньевыми. На наш взгляд, в столь неожиданной для нас карьере решающую роль сыграли три обстоятельства: во-первых, оба мы в общем-то здоровые парни, когда-то спортсмены; во-вторых, оба неплохо умеем трепать языком и даже, как выяснилось, врать (для пользы дела, конечна); а в-третьих... Но об этом потом.
Во всяком случае мы не были тщеславны и, для того, чтобы не разбиваться по разным сменам, обратились к прорабу со следующей речью:
— Яковлевич, хочешь, назначай одного, а двоих — нет. Ведь ты пойми: мы и едим вместе, кошелек общий, и на охоту ходим вместе, и за девчатами вместе ухаживаем, нельзя нам врозь. (Да поверят наши жены, что последний аргумент был как раз тем самым враньем, для пользы дела!) Яковлевич поспорил, потом подумал (у него вообще такая дурная привычка— сперва спорить, шуметь, а потом думать; видимо, как и у большинства прорабов) и назначил звеньевым Юру Большого. Маленький опять слегка обиделся на это. и долго ворчал что-то насчет преимуществ роста и пустых чердаков. Юра Большой не обиделся. Он, как казалось в тот момент Маленькому, в душе злобно торжествовал и лишь прикидывался внимательным и
ласковым. По крайней мере, сразу же после того как он великодушно предложил уступить свой пост другу, а тот не менее великодушно отказался, Юра Большой тут же—понимаете? тут же! — воскликнул с простодушной радостью:
— Ох и побегаешь ты у меня теперь! Ох и побегаешь!..— После чего Юра Маленький тут же пожалел о своем великодушии.
И все-таки жили мы — пусть не сомневается читатель— дружно. Но лучше рассказывать все по порядку. Впрочем, сперва еще одно маленькое отступление: несколько слов о том, что такое Нурекская ГЭС и река Вахш, на которой она встанет. Хотя о ней писали в газетах не так уж и мало, несколько слов необходимы.
Представьте себе: узкий-узкий каньон, местами всего метров в пятнадцать шириной, а в нем где-то внизу несется с гудом, тяжело ворочает боками, вся— одно целое, одна стремнина, река; лишь изредка она колобродит водоворотами, в которых, как легкие перья, мчат по кругу громадные валуны, так — все вперед, только вперед, неудержимо вперед. А по бокам—две черные, мрачные, литые скалы. Это и есть Вахш в Пули-Сангинском ущелье, где встанет плотина ГЭС. Глубина реки доходит здесь до сорока метров: сдавленная с боков, она развалила горы надвое— такова ее сила. Чтобы было понятней — одна цифра: в паводок Вахш проносит каждую секунду пятьсот тысяч кубометров воды; даже Ангара, которую и в песнях-то зовут не иначе, как могучей, уступает ему.
Под стать Вахшу и гидростанция: плотина ее, причем земляная, вздыбится ввысь на триста метров— случай небывалый в мировой практике гидростроения! Река устремится к турбинам по двум туннелям, пробитым в горах, каждый из которых длиной в полтора километра, а высотой с пятиэтажный дом. Вахш даст самую дешевую энергию — всего одну четверть старой копейки за киловатт-час. Причем стоимость электростанции окупится, по самым осторожным расчетам, за три-четыре года.
Но хватит цифр. В наш век ими не очень-то удивишь, мы уже начинаем привыкать к космическим масштабам. А приводим мы их прежде всего для того, чтобы было понятно, с каким чувством мы ехали в Нурек: небывалая... неповторимая... уникальная... Когда такие слова обретают зримую реальность, они волнуют даже прожженных скептиков.
Итак... Мы лежим на траве, в тени акаций, перед зданием строительно-монтажного управления. Жарко. Здание это — типовой жилой дом «Б-8-50», что в переводе с языка конторщиков — современных варваров в словотворчестве — означает: брусчатый, восьмиквар-тирный. В окнах его, как пчелы в летках улья, суетятся люди. Людей много. Приезжают сюда человек триста — четыреста в день. И всё валят в контору. На лужайке, где мы лежим,— их чемоданы, кошелки, сумки. Чемоданов тоже много, потому что приезжают в основном издалека: из Братска, Красноярска, Караганды, Центральной России... Приезжают главным образом так:
— В газете прочел, строительство такое громадное, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
КТО МЫ ТАКИЕ И ГДЕ МЫ РАБОТАЕМ
Каждое утро, в полвосьмого, мы выходим к скалистому, почти отвесному ущелью, глубиной метров в двадцать — двадцать пять. Внизу шумит на валунах немноговодный, но быстрый сай. Вода в нем мыльного цвета. Если не смотреть вниз, закрыть глаза, то шум сая напоминает беспрерывные шорохи, дробь, всплески сильного ливня где-нибудь в России.
У самого края ущелья петляет в траве тропка. Когда мы приехали сюда, в середине апреля, трава эта была до того сочной, что на солнце отливала сталью, и бушевали в ней отчаянно-красные, сумасшедшие маки, тянулись к небу на ломких стеблях тюльпаны. Да и тропы тогда не было: ее протоптали мы; сперва примялась трава на нашем пути, потом совсем сникла, а кое-где близ камней по-
явились даже желтые проплешины. И маков, тюльпанов больше нет, а трава выгорела, закурчавилась,— жара стоит уже градусов под сорок в тени. Мы шли вдоль ущелья; в развилке его, далеко, виднелись два белых домика, навес, крытый толью, и груды труб, оборудования, досок. Там строят дизельную электростанцию, или, как все ее называют здесь,—ДЭС. Там мы и работаем, в бригаде бетонщиков.
Но сперва несколько слов о себе. Нас двое, обоим по тридцать лет, и обоих звать Юриями, поэтому в бригаде нас различают по росту: Юра Большой и Юра Маленький. У одного рост — метр восемьдесят шесть, у другого — метр семьдесят три с половиной. Последнему прозвище казалось немного обидным: не такой уж маленький!.. Вообще-то мы не бетонщики и никогда до сих пор с бетоном дела не имели; мы — московские литераторы, а приехали сюда, на строительство Нурекской ГЭС, и поступили в бригаду по четырем причинам: во-первых, потому, что ни разу не были в Средней Азии, к новым местам всегда тянет; во-вторых, потому, что надоели Москва, дом, периодически чувство такое тревожит каждого из бродяг, а мы отчасти причисляем себя и к ним; в-третьих, потому, что стройка эта только начинается,— по прошлому опыту мы знали: здесь, стало быть, можно встретить самых разных людей, которые порой вступают в конфликты друг с другом самые невероятные, так бывает в начале каждой стройки; ну и, в-четвертых, нам хотелось взглянуть на строителей «снизу», побыть, так сказать, в их шкуре и что-то, быть может, по-новому осмыслить для себя.
Надо сказать сразу: ни в бригаде, ни в прорабстве, ни в поселке, где мы. жили, до тех пор, пока мы сами не вышли из «подполья», никто даже и не подозревал, что основное орудие нашего труда — не лопата, а перо; об этом знал один начальник строительства Юрий Николаевич Чайковский, тоже—Юрий. Больше того: все считали нас хорошими бетонщиками, а прораб Виктор Яковлевич Небоженко после первых же двух дней работы предложил нам обоим быть звеньевыми. На наш взгляд, в столь неожиданной для нас карьере решающую роль сыграли три обстоятельства: во-первых, оба мы в общем-то здоровые парни, когда-то спортсмены; во-вторых, оба неплохо умеем трепать языком и даже, как выяснилось, врать (для пользы дела, конечна); а в-третьих... Но об этом потом.
Во всяком случае мы не были тщеславны и, для того, чтобы не разбиваться по разным сменам, обратились к прорабу со следующей речью:
— Яковлевич, хочешь, назначай одного, а двоих — нет. Ведь ты пойми: мы и едим вместе, кошелек общий, и на охоту ходим вместе, и за девчатами вместе ухаживаем, нельзя нам врозь. (Да поверят наши жены, что последний аргумент был как раз тем самым враньем, для пользы дела!) Яковлевич поспорил, потом подумал (у него вообще такая дурная привычка— сперва спорить, шуметь, а потом думать; видимо, как и у большинства прорабов) и назначил звеньевым Юру Большого. Маленький опять слегка обиделся на это. и долго ворчал что-то насчет преимуществ роста и пустых чердаков. Юра Большой не обиделся. Он, как казалось в тот момент Маленькому, в душе злобно торжествовал и лишь прикидывался внимательным и
ласковым. По крайней мере, сразу же после того как он великодушно предложил уступить свой пост другу, а тот не менее великодушно отказался, Юра Большой тут же—понимаете? тут же! — воскликнул с простодушной радостью:
— Ох и побегаешь ты у меня теперь! Ох и побегаешь!..— После чего Юра Маленький тут же пожалел о своем великодушии.
И все-таки жили мы — пусть не сомневается читатель— дружно. Но лучше рассказывать все по порядку. Впрочем, сперва еще одно маленькое отступление: несколько слов о том, что такое Нурекская ГЭС и река Вахш, на которой она встанет. Хотя о ней писали в газетах не так уж и мало, несколько слов необходимы.
Представьте себе: узкий-узкий каньон, местами всего метров в пятнадцать шириной, а в нем где-то внизу несется с гудом, тяжело ворочает боками, вся— одно целое, одна стремнина, река; лишь изредка она колобродит водоворотами, в которых, как легкие перья, мчат по кругу громадные валуны, так — все вперед, только вперед, неудержимо вперед. А по бокам—две черные, мрачные, литые скалы. Это и есть Вахш в Пули-Сангинском ущелье, где встанет плотина ГЭС. Глубина реки доходит здесь до сорока метров: сдавленная с боков, она развалила горы надвое— такова ее сила. Чтобы было понятней — одна цифра: в паводок Вахш проносит каждую секунду пятьсот тысяч кубометров воды; даже Ангара, которую и в песнях-то зовут не иначе, как могучей, уступает ему.
Под стать Вахшу и гидростанция: плотина ее, причем земляная, вздыбится ввысь на триста метров— случай небывалый в мировой практике гидростроения! Река устремится к турбинам по двум туннелям, пробитым в горах, каждый из которых длиной в полтора километра, а высотой с пятиэтажный дом. Вахш даст самую дешевую энергию — всего одну четверть старой копейки за киловатт-час. Причем стоимость электростанции окупится, по самым осторожным расчетам, за три-четыре года.
Но хватит цифр. В наш век ими не очень-то удивишь, мы уже начинаем привыкать к космическим масштабам. А приводим мы их прежде всего для того, чтобы было понятно, с каким чувством мы ехали в Нурек: небывалая... неповторимая... уникальная... Когда такие слова обретают зримую реальность, они волнуют даже прожженных скептиков.
Итак... Мы лежим на траве, в тени акаций, перед зданием строительно-монтажного управления. Жарко. Здание это — типовой жилой дом «Б-8-50», что в переводе с языка конторщиков — современных варваров в словотворчестве — означает: брусчатый, восьмиквар-тирный. В окнах его, как пчелы в летках улья, суетятся люди. Людей много. Приезжают сюда человек триста — четыреста в день. И всё валят в контору. На лужайке, где мы лежим,— их чемоданы, кошелки, сумки. Чемоданов тоже много, потому что приезжают в основном издалека: из Братска, Красноярска, Караганды, Центральной России... Приезжают главным образом так:
— В газете прочел, строительство такое громадное, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26