И они дороги нам. Дороги тем, что работать они могут, как черти, да и еще многим, чего и не объяснишь сразу... Быть может, какому-нибудь чистенькому интеллигенту они покажутся до брезгливости грязными, грубыми, примитивно мыслящими и чувствующими; мы не скрывали: было и у нас в первую встречу с ними что-то от такого вот перепугавшегося интеллигента, словно бы ввалились все эти ребята буйной ватагой в нашу московскую прибранную до блеска квартиру. И должно быть, в своем протесте против такого нашествия мы были даже бы правы.
Но теперь-то мы знаем: они — наши друзья, и наш дом — их дом.А жизнь идет своим чередом. Каждое утро мы уходим по тропе над саем к ДЭС, и все больше на ней земляных проплешин, выбитых нашими каблуками. И бетон — идет, идет! Мы уже выводим фундамент под следующий дизель. Распиваем вечерами в чайхане чаи с мучнистым, чуть сладковатым «печаком», играем в пинг-понг и волейбол и открываем для себя все новых людей...
ВАЛИНА ЛЮБОВЬ
Думается, что решающую роль в этом знакомстве сыграли наши бороды. Да, сразу же по приезде мы начали отращивать бороды. Юра Большой напоминал своей бородой, чернявой (несмотря на белесую шевелюру), клинышком, не то народовольца, не то Иисуса Христа. У Маленького выросло вообще черт те что — кустистое, огненно-рыжее. Но несмотря ни на что, бороды давали нам колоссальные преимущества перед основной, бритой частью нурекских строителей. Во-первых, мы стали заметны, и, куда бы ни пришли, везде нас встречали, как старых знакомых. Во-вторых, у шеф-повара лан-гарской столовой тоже была бородка, и поэтому он кормил нас ужинами даже тогда, когда мы опаздывали. А в-третьих, что, пожалуй, самое важное для нас, борода давала нам возможность завязать в любой момент разговор чуть ли не с каждым интересующим нас человеком. Потому что редко кто — пусть он даже видел нас в первый раз — упускал возможность «проехаться» насчет этих атавистических украшений наших физиономий. Обычно мы отбрехивались одним и тем же:
— На Кубу готовимся ехать! Вот заложим фундамент Нурекской ГЭС и подадимся. А там без бород не принимают!..
После того как вслед за нами бороду начал отращивать Миша и еще кто-то, нашу бригаду так и стали звать: «имени Фиделя Кастро». Словом, начало этого знакомства не очень-то отличалось от многих других. Шутили что-то насчет долгих волос и короткого ума, опаленных кустиков в пустыне, стариков и печек... Перед нами в столовой сидели две девчонки: одна Людка, невысокая, тоненькая, со шрамиком на щеке, хохотушка отчаянная,— она все пыталась дернуть нас за бороденки; другая,
Валя, по сравнению с подругой явно успешней усвоила манеры хорошего тона,— она даже смеяться громко стеснялась, а только прыскала, давясь супом, и все жаловалась на то, что мы обедать ей не даем; у нее было сильное, налитое тело и красное, обветренное лицо с выгоревшими на солнце, почти невидимыми бровками. Когда Валя смущалась, лицо ее становилось угрожающе фиолетовым. Мы совсем забыли об этих девчатах. Но однажды на танцах (танцы здесь устраивались в той же столовой, надо было только сдвинуть в одну сторону столы и стулья) Юра Маленький увидел Валю. Она сидела одна, от всех приглашений потанцевать отказывалась, лицо у нее было грустное. Он подошел к ней.
— Здравствуйте.
Она улыбнулась, как доброму знакомому.
— Здравствуйте.
— Можно посидеть рядом?
Она лениво повела плечом: садись, мол, стулья не куплены. Минут десять он пытался разговорить ее, но безуспешно. Встал и отошел в сторону. Вдруг к нему подкатился вездесущий Иван, шофер Чайковского, и спросил начальственно-грозным тоном (таким тоном он разговаривал со всеми, кроме самого Чайковского, видимо подсознательно считая, что в отсутствие своего начальника должен замещать его):
— Ты чего к ней шары подкатывал?
— А в чем дело?
— Даже и не думай, а то влипнешь в историю! — Иван несколько раз видел, как мы дружественно разговаривали с Чайковским, и хоть и не подозревал об истинном характере наших отношении, но явно заботился о нас.
— Да в чем дело-то?
— Ей же пробы негде ставить! Она даже очередь на себя устанавливала, представляешь?.. Я на комитете комсомола сам выступал за то, чтобы ее выселили в три дня из Нурека! Так и постановили.
— Почему же не выселили?
— А-а! Чайковский вмешался.—В тоне его ясно прозвучали покровительственно-осуждающие нотки,— так иногда говорят о непослушных детях.— А потом еще был здесь какой-то малый из ЦК комсомола, ну и... в общем, разжалобились!.. Я тебе точно говорю: держись от нее подальше.
Мнению Чайковского мы очень верили. Иван явно искажал что-то в этой истории. И, к его удивлению, Юра Маленький тут же вернулся к Вале. Он даже в танцах не пытался обнять Валю и говорил лишь об абсолютно приличных вещах: о многочисленных злоключениях кессонщиков и о своей жене, оставшейся в Москве, расспрашивал о Могилеве, где Валя родилась и работала до Нурека оператором на бетонном заводе, благодарил за танец и вообще вел себя в высшей степени галантно. Наконец девушка сказала:
— Странные вы с Юркой ребята!.. Он понял, что добился ее доверия.
Но было что-то непонятное в ее поведении. От предложения пойти завтра в кино Валя отказалась:
— Туда все ходят. Нет, не пойду.
Юра хотел проводить ее домой, она опять воскликнула:
— Ой, нет! Ни в коем случае!..
— Вот уж не мы странные-то, а скорее ты... Ты все так говоришь, будто что-то скрываешь. Что за тайны у тебя?
— Никаких тайн нету! В общем... может быть, я тебе потом расскажу, когда-нибудь потом, ладно?
— Как хочешь...
Вчетвером мы встречались еще два раза, также на танцах. Валя с добром вспоминала о своей матери, загораясь вся, рассказывала о том, как однажды они (Валя и Люда работали штукатурами) обставили «на полстены» ребят, как воевали с мастером из-за материалов. Вдвоем они редактировали поселковую стенгазету, и мы помогли им как-то выправить заметки и придумать подписи под рисунками; почему-то при этом девчата крайне сомневались в наших способностях... -Словом, была Валя типичной героиней очерка о комсомоле на стройке.
Наконец она разрешила проводить себя до дома. Они с Людкой (именно «Людкой», а не «Людой»,— очень уж походила она на сорванца мальчишку из детских книжек) снимали комнатку в кибитке у таджички-хозяйки; Валя со смехом рассказывала, как однажды с потолка на ее кровать упал «скорпион-чик» и какой потом они наделали в доме переполох, когда притащили сюда доски, кисти и стали заделывать щели в потолке, белить стены.
Перед калиткой в глинобитном заборе Юра Маленький остановился,спросил:
— Что ж, до встречи?
— До встречи,— с грустью ответила Валя и задержала руку в его руке. С минуту они молчали, и вдруг она с усмешкой, в которой скользнула плохо скрытая обида, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Но теперь-то мы знаем: они — наши друзья, и наш дом — их дом.А жизнь идет своим чередом. Каждое утро мы уходим по тропе над саем к ДЭС, и все больше на ней земляных проплешин, выбитых нашими каблуками. И бетон — идет, идет! Мы уже выводим фундамент под следующий дизель. Распиваем вечерами в чайхане чаи с мучнистым, чуть сладковатым «печаком», играем в пинг-понг и волейбол и открываем для себя все новых людей...
ВАЛИНА ЛЮБОВЬ
Думается, что решающую роль в этом знакомстве сыграли наши бороды. Да, сразу же по приезде мы начали отращивать бороды. Юра Большой напоминал своей бородой, чернявой (несмотря на белесую шевелюру), клинышком, не то народовольца, не то Иисуса Христа. У Маленького выросло вообще черт те что — кустистое, огненно-рыжее. Но несмотря ни на что, бороды давали нам колоссальные преимущества перед основной, бритой частью нурекских строителей. Во-первых, мы стали заметны, и, куда бы ни пришли, везде нас встречали, как старых знакомых. Во-вторых, у шеф-повара лан-гарской столовой тоже была бородка, и поэтому он кормил нас ужинами даже тогда, когда мы опаздывали. А в-третьих, что, пожалуй, самое важное для нас, борода давала нам возможность завязать в любой момент разговор чуть ли не с каждым интересующим нас человеком. Потому что редко кто — пусть он даже видел нас в первый раз — упускал возможность «проехаться» насчет этих атавистических украшений наших физиономий. Обычно мы отбрехивались одним и тем же:
— На Кубу готовимся ехать! Вот заложим фундамент Нурекской ГЭС и подадимся. А там без бород не принимают!..
После того как вслед за нами бороду начал отращивать Миша и еще кто-то, нашу бригаду так и стали звать: «имени Фиделя Кастро». Словом, начало этого знакомства не очень-то отличалось от многих других. Шутили что-то насчет долгих волос и короткого ума, опаленных кустиков в пустыне, стариков и печек... Перед нами в столовой сидели две девчонки: одна Людка, невысокая, тоненькая, со шрамиком на щеке, хохотушка отчаянная,— она все пыталась дернуть нас за бороденки; другая,
Валя, по сравнению с подругой явно успешней усвоила манеры хорошего тона,— она даже смеяться громко стеснялась, а только прыскала, давясь супом, и все жаловалась на то, что мы обедать ей не даем; у нее было сильное, налитое тело и красное, обветренное лицо с выгоревшими на солнце, почти невидимыми бровками. Когда Валя смущалась, лицо ее становилось угрожающе фиолетовым. Мы совсем забыли об этих девчатах. Но однажды на танцах (танцы здесь устраивались в той же столовой, надо было только сдвинуть в одну сторону столы и стулья) Юра Маленький увидел Валю. Она сидела одна, от всех приглашений потанцевать отказывалась, лицо у нее было грустное. Он подошел к ней.
— Здравствуйте.
Она улыбнулась, как доброму знакомому.
— Здравствуйте.
— Можно посидеть рядом?
Она лениво повела плечом: садись, мол, стулья не куплены. Минут десять он пытался разговорить ее, но безуспешно. Встал и отошел в сторону. Вдруг к нему подкатился вездесущий Иван, шофер Чайковского, и спросил начальственно-грозным тоном (таким тоном он разговаривал со всеми, кроме самого Чайковского, видимо подсознательно считая, что в отсутствие своего начальника должен замещать его):
— Ты чего к ней шары подкатывал?
— А в чем дело?
— Даже и не думай, а то влипнешь в историю! — Иван несколько раз видел, как мы дружественно разговаривали с Чайковским, и хоть и не подозревал об истинном характере наших отношении, но явно заботился о нас.
— Да в чем дело-то?
— Ей же пробы негде ставить! Она даже очередь на себя устанавливала, представляешь?.. Я на комитете комсомола сам выступал за то, чтобы ее выселили в три дня из Нурека! Так и постановили.
— Почему же не выселили?
— А-а! Чайковский вмешался.—В тоне его ясно прозвучали покровительственно-осуждающие нотки,— так иногда говорят о непослушных детях.— А потом еще был здесь какой-то малый из ЦК комсомола, ну и... в общем, разжалобились!.. Я тебе точно говорю: держись от нее подальше.
Мнению Чайковского мы очень верили. Иван явно искажал что-то в этой истории. И, к его удивлению, Юра Маленький тут же вернулся к Вале. Он даже в танцах не пытался обнять Валю и говорил лишь об абсолютно приличных вещах: о многочисленных злоключениях кессонщиков и о своей жене, оставшейся в Москве, расспрашивал о Могилеве, где Валя родилась и работала до Нурека оператором на бетонном заводе, благодарил за танец и вообще вел себя в высшей степени галантно. Наконец девушка сказала:
— Странные вы с Юркой ребята!.. Он понял, что добился ее доверия.
Но было что-то непонятное в ее поведении. От предложения пойти завтра в кино Валя отказалась:
— Туда все ходят. Нет, не пойду.
Юра хотел проводить ее домой, она опять воскликнула:
— Ой, нет! Ни в коем случае!..
— Вот уж не мы странные-то, а скорее ты... Ты все так говоришь, будто что-то скрываешь. Что за тайны у тебя?
— Никаких тайн нету! В общем... может быть, я тебе потом расскажу, когда-нибудь потом, ладно?
— Как хочешь...
Вчетвером мы встречались еще два раза, также на танцах. Валя с добром вспоминала о своей матери, загораясь вся, рассказывала о том, как однажды они (Валя и Люда работали штукатурами) обставили «на полстены» ребят, как воевали с мастером из-за материалов. Вдвоем они редактировали поселковую стенгазету, и мы помогли им как-то выправить заметки и придумать подписи под рисунками; почему-то при этом девчата крайне сомневались в наших способностях... -Словом, была Валя типичной героиней очерка о комсомоле на стройке.
Наконец она разрешила проводить себя до дома. Они с Людкой (именно «Людкой», а не «Людой»,— очень уж походила она на сорванца мальчишку из детских книжек) снимали комнатку в кибитке у таджички-хозяйки; Валя со смехом рассказывала, как однажды с потолка на ее кровать упал «скорпион-чик» и какой потом они наделали в доме переполох, когда притащили сюда доски, кисти и стали заделывать щели в потолке, белить стены.
Перед калиткой в глинобитном заборе Юра Маленький остановился,спросил:
— Что ж, до встречи?
— До встречи,— с грустью ответила Валя и задержала руку в его руке. С минуту они молчали, и вдруг она с усмешкой, в которой скользнула плохо скрытая обида, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26