— Трубу! — взмолился Федор Андреевич, и Сулейман сунул ему в ладонь сложенную подзорную трубу.
Быстро раздвинув ее, Кутергин навел сильную оптику на шлюпку и едва сдержал возглас удивления — рядом с закутанным в черный плащ человеком сидел… Мирт, но в щегольском европейском костюме! Дивны дела твои, Господи! Значит, в плаще Мансур-Халим?
— Я на берег. Прощай! — Русский отдал трубу, одной рукой неловко обнял Сулеймана, а другой подхватил стоявший у ног саквояж и быстро сбежал по шатким сходням.
— Удачи! — вослед ему пожелал капитан тендера.
Сначала Федором Андреевичем овладела шальная мысль немедленно напасть на выходивших из шлюпки и отбить старика. Все-таки на его стороне преимущество внезапности, но он отказался от авантюры: куда бежать со слепым старцем в незнакомом городе? Нет, лучше проследить за Миртом и его спутниками, выяснить, где они спрячут старика, а потом решать, как его освободить.
Спрятавшись за штабелем пустых бочек, Кутергин наблюдал, как шлюпка причалила к набережной и закутанного в плащ человека переправили на сушу, а потом повели к карете.
— Теодор?! Вот это встреча!
Федор Андреевич вздрогнул от неожиданности и обернулся — еще бы не вздрогнуть, когда тебя в генуэзском порту окликают на чистейшем русском языке!
— Теодор! Сколько лет! — Широко раскинув руки для объятий, к нему шел высокий патлатый человек в бархатной блузе и широкополой шляпе. В левой руке он держал большую папку.
«Кто это?» — лихорадочно пытался вспомнить Федор Андреевич. Ба, да это же художник, осенило Кутергина при взгляде на папку в руке бархатной блузы. Кажется, они встречались в опере и в некоторых салонах — дай Бог памяти, как его зовут? И принесла же нелегкая соотечественника в самый ненужный момент.
Художник облапил Федора Андреевича и смачно облобызал в обе щеки, обдав крепким ароматом перегара. Теперь стала ясна причина его бурной радости.
— Путешествуешь? — Живописец поглядел на саквояж в руке Кутергина. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Здесь Мекка! Брось все, пойдем в кофейню к Луиджи. Я покажу тебе такие типажи, что ты ахнешь! Ты только что с корабля? Не волнуйся, вино и стол везде довольно приличные и не слишком дороги. А солнце, а женщины, а старинные развалины!
«Раздольский», — наконец вспомнил фамилию художника Федор Андреевич, но имя и отчество живописна напрочь вышибло из головы. Да и знакомство-то у них весьма шапочное, но за границей русский русскому роднее кровного брата, особенно если один русский сильно во хмелю. Кажется, Раздольскнй состоит в связи с какой-то графиней или княгиней и та обещалась ему помочь с поездкой в Италию — эти сплетни Кутергин слышал перед отъездом из Петербурга. Значит, обещание выполнили? В сущности, живописец — безобидный и добрый малый, и в другое время капитан даже обрадовался бы, встретив его на чужбине, но не сейчас: те, за кем он следил, уже сели в карету, — и кучер начал разворачивать лошадей. Офицер надеялся еще успеть поймать извозчика и догнать карету. Но Раздольский вцепился в рукав:
— Теодор!
— Извини, мне сейчас недосуг. — Федор Андреевич вежливо, но твердо высвободился из цепких пальцев художника. — Встретимся вечером, у Луиджи. Прощай!
— Но…
Не слушая его. капитан юркнул за штабель пустых бочек, пробежал вдоль него и оказался в каком-то переулочке. И тут же увидел свободного извозчика. Прыгнув в коляску, он приказал:
— Поезжайте за каретой!
Благо, пригодились некоторые познания в итальянском, которые он получил, интересуясь оперным искусством. Однако возница сразу признал в нем иностранца.
— Синьор! Вы впервые в нашем прекрасном городе? Я буду вашим чичероне.
— Поезжайте за каретой! — настойчиво повторил капитан. Если сразу не остановить экспансивного южанина, желавшего заработать лишнюю монетку, след Мирта и слепого шейха будет навсегда потерян: карета уже развернулась и покатила прочь от набережной. И тут Федор Андреевич догадался, как заставить извозчика замолчать и стать послушным. — Дам золотой!
— О, синьор! Я понимаю, дело касается женщины! — Свистнул кнут, и запряженная в пролетку кобылка рванула с неожиданной резвостью.
Кутергин откинулся на потертую спинку сиденья и поставил саквояж на колени: пожалуй, не стоит разубеждать извозчика — пусть думает что хочет, лишь бы не упустил карету…
Оставшись один, Раздольский недоуменно пожал плечами: что это стряслось с таким обходительным и неизменно любезным Теодором? Отчего он не захотел пойти к Луиджи? Но, может быть, он все-таки придет в кофейню вечером?
Зажав папку под мышкой, художник достал из кармана брюк фляжку с виноградной водкой — вино тут удивительно дешево и прекрасно помогает переносить жару.
Неожиданно чужая рука сжала его запястье и заставила оторваться от фляги. Раздольский поперхнулся и сквозь набежавшие на глаза слезы увидел рядом двух крепких молодых людей, одетых с дешевой щеголеватостью завсегдатаев портовых кварталов.
— Извините, синьор, — не выпуская руки живописца, с холодной вежливостью поинтересовался первый. — С кем это вы беседовали?
— С приятелем, — сердито буркнул Раздольский и вырвал руку.
Он был рослым, сильным мужчиной и умел постоять за себя. Видимо, в намерения незнакомых итальянцев не входило обострение отношений, поэтому второй парень немного оттеснил товарища и миролюбиво сказал:
— Извините, синьор. Не могли бы вы назвать нам его имя?
— Теодор, обычно я называл его капитан Теодор. Но зачем он вам?
— Ваш друг моряк? — широко улыбнулся первый парень.
— По-моему, нет. Мы часто виделись в опере. — Пользуясь свободой рук, Раздольский вновь приложился к фляжке, лихорадочно соображая, чего хотят от него эти странные люди?
— В опере? — удивился второй. — Простите, нам показалось, что это наш давний знакомый, моряк.
— Вы ошиблись, — заверил их художник. — Да, мы встречались в итальянской опере, но это было в России, в Санкт-Петербурге. Позвольте пройти!
Озадаченные парни расступились, и Раздольский шмыгнул мимо них на набережную, полную прохожих. Через несколько секунд он затерялся в толпе. Шагая по улочкам, он подумал: стоит ли рассказывать Теодору об этом случае, если тот придет вечером в кофейню Луиджи?
Так ничего и по решив, живописец глотнул из заветной фляги и весело подмигнул разбитной торговке фруктами. Жизнь прекрасна, и она продолжалась…
Отрабатывая обещанный золотой, извозчик старался вовсю — он, как нитка за иголкой, следовал за каретой, но держался в некотором отдалении, что было не так просто на оживленных, залитых солнцем узких улицах. Видно, возница прекрасно знал город, и Кутергин спросил у него, где старая площадь с фонтаном. Извозчик махнул рукой куда-то влево и обернулся, чтобы объяснить подробнее, но в этот момент дорогу им преградила неожиданно выехавшая из-за угла запряженная осликом тележка, доверху заваленная пустыми корзинами, и лошадь извозчика опрокинула ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144