— Сахиб?
— Долго я спал? — поинтересовался Федор Андреевич.
— Долго, сахиб. — Мунна опять улыбнулся. — Вода и провизия в корзине.
— Куда мы едем? — не унимался капитан.
— К реке, сахиб, к реке. Если слон устанет, пересядем на другого.
— Сколько он проходит в день? — Кутергин слегка похлопал ладонью по морщинистой, пыльной и жесткой коже мастодонта.
— До пятидесяти миль, сахиб.
«Примерно шестьдесят верст, — прикинул Федор Андреевич. — Сколько же мы уже отмахали таким манером?»
— Уже много прошли, сахиб, — словно подслушав его мысли, сказал Мунна. — Скоро река, там сядем на лодку.
— И куда поплывем?
— К морю, сахиб, к морю. Мирт идет туда.
Есть не хотелось, но капитан заставил себя пожевать лепешки и запил их водой. Трясло и качало в корзине просто ужасно, хуже, чем на море, однако зелье Великих Хранителей еще продолжало действовать, и вновь навалилась дрема. Устроившись поудобнее, Федор Андреевич смежил веки и провалился в сон.
Разбудили его в сумерках. Помогли выбраться из корзины и повели к реке. Там у длинной узкой лодки ждал пожилой чернобородый индус в грязной набедренной повязке. Мунна обменялся с ним несколькими словами, пассажиров приняли на борт и устроили под навесом из широких листьев. Лодочник оттолкнулся от берега шестом, и суденышко заскользило по темной воде, разрезая острым носом отражение первых звезд.
— А как же слон? — поинтересовался капитан.
— Его отведет другой махаут, — улыбнулся Мунна. — Другой погонщик. Не беспокойся, сахиб…
Через два дня они приплыли к большому городу. Лодка причалила на окраине, спрятавшись среди таких же посудин. Мунна попросил Кутергина подождать и убежал, оставив его в обществе неразговорчивого лодочника. Да как им говорить, если они не понимали друг друга и могли объясниться лишь при помощи жестов? К тому же за время скитаний Федор Андреевич успел узнать, что многие привычные европейцам жесты имеют для азиатов совершенно иное значение.
Вернулся юноша ближе к полудню. На голове он принес тюк с одеждой для русского: европейского покроя, не слишком дорогой, однако вполне приличной. Нашлись также белье, рубашка, галстук и обувь. Капитан переоделся и с помощью Мунны подстриг перед осколком зеркальца бороду и волосы.
— Мы отвезем тебя в порт, сахиб, — виновато сообщил юноша. — Тебе нужно сесть на корабль.
— Что произошло?
— Мирта нет здесь, — вздохнул Мунна. — Он уже в открытом море. Пленник с ним.
— М-да. — Капитан был ошарашен.
Проделать такой долгий путь и оказаться у разбитого корыта. Куда, черт его раздери, направился проклятый Желтый человек? Что делать разбойнику из знойной пустыни в теплых южных морях, какая нужда заставила его нестись вместе со слепым Шейхом под парусами в неведомую даль?
— Куда они плывут? — мрачно спросил он у индуса.
— К арабам, — ответил тот, и Федор Андреевич удивленно покачал головой: ничего себе, Синдбад-мореход, с легкостью сменяющий седло ахалтекинца на шаткую палубу. Делать нечего, придется и ему отправляться следом. — Тебе приготовили бумаги. — Мунна почтительно подал русскому несколько листков.
Капитан развернул их. Британская колониальная администрация заверяла, что податель сего является представителем французской торговой фирмы Жаном-Батистом Рамьером, ведущим дела с английскими купцами в Индии. Еще имелось два письма на неизвестном языке. Юноша объяснил: первое нужно отдать капитану корабля, а второе тому, кого он укажет. Имущество русского составляли небольшой двуствольный пистолет, складной нож, увесистый кожаный мешочек с золотом Али-Резы и смена белья, принесенного индусом. Все быстро уложили в саквояж, и Мунна велел лодочнику грести в порт. Где единоверцы Великих Хранителей добыли бумаги, Федор Андреевич решил не выспрашивать: все равно не скажут, а умный и сам догадается — в любом английском доме есть индийские слуги. Весь вопрос в том, кому они служат?
Река впадала в море левее бухты и, миновав устье, лодка пошла вдоль берега направо. Русский с жадным любопытством разглядывал волны Аравийского моря — разве он думал, что ему придется качаться на его широкой, сине-зеленоватой груди? Правда, сине-зеленый цвет преобладал дальше от реки, а ближе к ней вода казалась мутно-серой от нанесенного ила. Вскоре показался порт: лес высоких мачт, черная гарь из труб паровых машин, крикливые чайки и множество мелкого мусора, плававшего на поверхности. Лодка подошла к двухмачтовому кораблю, уже распускавшему паруса. С борта сбросили веревочный трап, Кутергин уцепился за него и взмахом руки послал прощальный привет смуглому Мунне и чернобородому лодочнику. Они поклонились в ответ и быстро отвалили от корабля.
Сильные руки матросов подхватили Федора Андреевича и помогли ему перелезть через фальшборт. Веревочный трап тут же убрали, и засвистела дудка боцмана. Полуголые люди шустро полезли по вантам, рулевой завертел штурвал, и корабль начал разворачиваться, поймав парусами попутный ветер.
Палуба оказалась безукоризненно чистой, на ней царил идеальный порядок, и это несколько успокоило русского, уже подумавшего, грешным делом, что он угодил к контрабандистам или пиратам: никакого флага, указывавшего на принадлежность корабля, он не заметил, так же, как не увидел его названия. Сновавшие по палубе матросы занимались своим делом и не обращали на пассажира никакого внимания.
— Идите сюда! — окликнули с мостика.
Кутергин поднял голову. Его звал смуглый черноволосый человек в красной рубахе и синих шароварах. Говорил он на английском, но с акцентом.
Федор Андреевич поднялся на мостик и подал капитану корабля письмо индусов. Тот развернул его, быстро пробежал глазами по строкам, потом спрятал в карман.
— Вы мой единственный пассажир, — сказал он. — Судно грузовое, и у нас нет свободных помещений. Могу предложить разделить со мной каюту. Согласны?
— Да. Какой у вас груз?
— Табак! — Моряк заметил, как пассажир сглотнул слюну, и весело оскалился. — Курите?
— Да! Буду крайне признателен, если вы дадите мне горсть своего груза.
— Идите вниз. Эй! Кто там у трапа? Проводите господина в мою каюту!
Прибежал босой матрос, взял из рук Кутергина саквояж и повел русского на корму, где располагалась каюта капитана, — просторная, с двумя откидными койками и привинченным к полу столом. На нем Федор Андреевич увидел коробку сигар и не смог сдержать радостного возгласа. Казалось, успел отвыкнуть от курения, ан нет, не тут-то было: дрожащими руками он откинул крышку коробки, взял сигару, зубами отгрыз кончик и схватил со стола спички. Блаженный миг первой затяжки! Легко закружилась голова, но все быстро прошло — табак оказался отменным.
Примерно через полчаса в каюту спустился капитан Он тоже взял сигару, поджег письмо индусов и прикурил от него, а пепел выбросил в иллюминатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144