Головы киргизцев покрывали войлочные шапки. Старший из них старательно сохранял серьезность. Второй, молодой парень с быстрыми темными глазами на скуластом широком лице, улыбался и кланялся направо и налево, приветствуя казаков как давних знакомых.
— Здесь род Хардыша кочует, — объяснил Денисов. — Князьком у них Масымхан. Молодой парень — его нукер Агон. А который постарше — сын моего знакомого табунщика.
— Салам алейкум, Денис-бала! — Кочевники соскочили с коней и, показывая уважение к русским, подошли к офицерам пешими.
Матвей Иванович тоже спешился и подал старшему руку:
— Салам, Уалихан! Как поживает твой отец, почтенный Балтай?
— Хорошо, все хорошо. — Сын табунщика расплылся в улыбке, двумя руками почтительно пожал ладонь хорунжего и гордо поглядел на спутника.
— Салам, Агон! — Денисов обернулся к нукеру. — Как здоровье высокочтимого и мудрого Масымхана?
Агон тоже почтительно пожал руку казака и начал сыпать словами, беспрестанно улыбаясь и низко кланяясь. Кутергин достаточно хорошо знал арабский, но понять речь нукера не мог, если не считать отдельных знакомых слов, которые тюрки заимствовали у арабов. Похоже, нукер о чем-то настоятельно просил хорунжего или уговаривал его.
— У Масымхана внук родился, — перевел Денисов офицерам. — В гости приглашают. Отказываться неудобно: обидится. Он людей специально за нами послал. К тому же Масымхан мне чуть не родня: Гришке, меньшому брату, крестный отец.
— Да ведь этот князек магометанин! — удивился Федор Андреевич. — Как же так?
— А-а, — беспечно махнул рукой Матвей Иванович. — Ну и что с того? Баранов рядом пасем, табуны гоняем. То они у нас защиты просят, то мы у них какой помощи. Что он, не человек, что ли? Сосед как-никак.
Федора Андреевича поразило столь простое и терпимое отношение казака к иноверцам-кочевникам. Сосед! А до этого соседа три-четыре дня скакать, если не больше. До чего же широка русская натура! И вот живут мирно рядом люди разных религий и укладов, считая, что степь велика и при дружной жизни места в ней хватит на всех. Причем не просто дружно живут, а стараются упрочить хорошие отношения.
— Сколько мы там пробудем? — поинтересовался капитан.
— Не меньше суток.
— Долго, — недовольно заметил фон Требин.
— Зато узнаем все, что в степи делается, — возразил Денисов. — И заручимся поддержкой Масымхана, а он у них влиятельный князек.
— Хорошо, поехали, — решился Кутергин.
— От молодец. — Матвей Иванович посветлел лицом и что-то сказал киргизцам.
Те заулыбались еще шире, начали кланяться ниже, прижимая руки к груди. Казаки радостно загалдели: гостевание в ставке Масымхана сулило передышку в долгом нелегком пути. Кочевники побежали к своим лошадям, вскочили в седла и выехали вперед: показывать дорогу.
Ставка Масымхана встретила путников заливистым ржанием множества коней, истошным собачьим лаем и ревом презрительно поглядывавших вокруг медлительных верблюдов. Почти полторы сотни юрт в живописном беспорядке стояли в широкой, красивой долине. Между ними вились синеватые дымки кизячных костров, принося запахи жареной баранины и жирного плова. За несколько верст до кочевья русских встретил старший сын хозяина Табагай, недавно ставший счастливым отцом: жена подарила ему сына, а Масымхану первого внука. Вместе с Табагаем встречать дорогих гостей приехали три десятка нукеров и толпа любопытных на разномастных лошадях. Нукеры каруселью закружились вокруг партии, горяча коней гортанными выкриками, а остальные пялили глаза на зеленый форменный сюртук Кутергина с красивым шитьем на стоячем черном бархатном воротнике, серебряные погоны с одним просветом и орленые пуговицы в два ряда. Таких русских они никогда не видели. Большое впечатление произвела и шашка Федора Андреевича — он привез с Кавказа несколько отличных клинков, оправленных в серебро, и, отправляясь по приказу командования в степь, взял один из них с собой.
— Урус-тюра, урус-тюра, — слышалось в толпе кочевников.
Масымхан ждал дорогих гостей у дверей огромной белой юрты. Оказывая почет урусам и хвастаясь богатством, князек приказал выстелить дорогу к юрте дорогими коврами. Доехав до них, Кутергин хотел спешиться, но Денисов шепнул:
— Езжай по коврам и глазом не моргни!
Решив ничему не удивляться, капитан направил коня прямо ко входу в юрту. За ним последовали фон Требин и хорунжий. Толпа встречавших ответила на это восторженным гулом.
Масымхан, еще не старый, крепко сложенный мужчина с длинными черными усами и аккуратно подбритой бородой, ловко схватил повод коня капитана и подержал стремя, пока тот слезал с седла Потом он вцепился в руку гостя и сделал вид, что без его помощи не может ступить и шагу: это было высшим проявлением гостеприимства и уважения среди кочевников. Семеня рядом с Федором Андреевичем, Масымхан зорко поглядывал по сторонам: все ли видят, как он ведет в свою юрту урус-тюру?
Денисову и фон Требину тоже помогли слезть с коней и повели следом за капитаном. Казаки, во главе с урядником Бессмертным, направились к другим юртам. За ними покатила повозка с солдатами. Увидев, как казаки и солдаты удаляются, Федор Андреевич беспомощно оглянулся, но Денисов успокаивающе подмигнул: все в порядке.
Юрта Масымхана поражала размерами и богатством убранства. Нукеры с низким поклоном распахнули резные двери, и капитан переступил порог. Везде лежали дорогие ковры с разбросанными по ним шелковыми подушками. Кутергина бережно усадили на почетное место, рядом с хозяином, с другой стороны сел древний старик с длинной седой бородой, а Денисова и фон Требина устроили напротив.
Гости рассаживались долго и церемонно. Несмотря на жару, аксакалы щеголяли в шелковых халатах на меху и в шапках из рыси, выдры, степной лисы или волка. Масымхан сидел в зеленом парчовом халате и собольей шапке. Наконец, расселись, поджав под себя ноги в мягких, расшитых яркими узорами сапогах. Табагай, на правах сына хозяина, начал разливать в пиалы кумыс. Кобылье молоко Федору Андреевичу не понравилось, но он заставил себя выцедить все до дна. Фон Требин зажмурился, как перед прыжком в омут, и в три больших глотка осушил пиалу, и ему кумыс тоже пришелся не по нраву. Прислужники-мужчины внесли блюда с пловом и казан с каким-то варевом.
— Кавардак, — шепнул Денисов. — Мясо в соусе из овощей.
Следом появились серебряные подносы с огромными кусками жареной и вареной баранины, румяными лепешками и незнакомой зеленью. Завязалась беседа.
Матвей Иванович как мог переводил ее содержание Кутергину и фон Требину. Хозяин и аксакалы говорили о дорогах. Эта тема считалась наиболее достойной настоящего мужчины: здесь все имели табуны и отары, которые перегоняли с пастбища на пастбище, поэтому дороги значили очень многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Здесь род Хардыша кочует, — объяснил Денисов. — Князьком у них Масымхан. Молодой парень — его нукер Агон. А который постарше — сын моего знакомого табунщика.
— Салам алейкум, Денис-бала! — Кочевники соскочили с коней и, показывая уважение к русским, подошли к офицерам пешими.
Матвей Иванович тоже спешился и подал старшему руку:
— Салам, Уалихан! Как поживает твой отец, почтенный Балтай?
— Хорошо, все хорошо. — Сын табунщика расплылся в улыбке, двумя руками почтительно пожал ладонь хорунжего и гордо поглядел на спутника.
— Салам, Агон! — Денисов обернулся к нукеру. — Как здоровье высокочтимого и мудрого Масымхана?
Агон тоже почтительно пожал руку казака и начал сыпать словами, беспрестанно улыбаясь и низко кланяясь. Кутергин достаточно хорошо знал арабский, но понять речь нукера не мог, если не считать отдельных знакомых слов, которые тюрки заимствовали у арабов. Похоже, нукер о чем-то настоятельно просил хорунжего или уговаривал его.
— У Масымхана внук родился, — перевел Денисов офицерам. — В гости приглашают. Отказываться неудобно: обидится. Он людей специально за нами послал. К тому же Масымхан мне чуть не родня: Гришке, меньшому брату, крестный отец.
— Да ведь этот князек магометанин! — удивился Федор Андреевич. — Как же так?
— А-а, — беспечно махнул рукой Матвей Иванович. — Ну и что с того? Баранов рядом пасем, табуны гоняем. То они у нас защиты просят, то мы у них какой помощи. Что он, не человек, что ли? Сосед как-никак.
Федора Андреевича поразило столь простое и терпимое отношение казака к иноверцам-кочевникам. Сосед! А до этого соседа три-четыре дня скакать, если не больше. До чего же широка русская натура! И вот живут мирно рядом люди разных религий и укладов, считая, что степь велика и при дружной жизни места в ней хватит на всех. Причем не просто дружно живут, а стараются упрочить хорошие отношения.
— Сколько мы там пробудем? — поинтересовался капитан.
— Не меньше суток.
— Долго, — недовольно заметил фон Требин.
— Зато узнаем все, что в степи делается, — возразил Денисов. — И заручимся поддержкой Масымхана, а он у них влиятельный князек.
— Хорошо, поехали, — решился Кутергин.
— От молодец. — Матвей Иванович посветлел лицом и что-то сказал киргизцам.
Те заулыбались еще шире, начали кланяться ниже, прижимая руки к груди. Казаки радостно загалдели: гостевание в ставке Масымхана сулило передышку в долгом нелегком пути. Кочевники побежали к своим лошадям, вскочили в седла и выехали вперед: показывать дорогу.
Ставка Масымхана встретила путников заливистым ржанием множества коней, истошным собачьим лаем и ревом презрительно поглядывавших вокруг медлительных верблюдов. Почти полторы сотни юрт в живописном беспорядке стояли в широкой, красивой долине. Между ними вились синеватые дымки кизячных костров, принося запахи жареной баранины и жирного плова. За несколько верст до кочевья русских встретил старший сын хозяина Табагай, недавно ставший счастливым отцом: жена подарила ему сына, а Масымхану первого внука. Вместе с Табагаем встречать дорогих гостей приехали три десятка нукеров и толпа любопытных на разномастных лошадях. Нукеры каруселью закружились вокруг партии, горяча коней гортанными выкриками, а остальные пялили глаза на зеленый форменный сюртук Кутергина с красивым шитьем на стоячем черном бархатном воротнике, серебряные погоны с одним просветом и орленые пуговицы в два ряда. Таких русских они никогда не видели. Большое впечатление произвела и шашка Федора Андреевича — он привез с Кавказа несколько отличных клинков, оправленных в серебро, и, отправляясь по приказу командования в степь, взял один из них с собой.
— Урус-тюра, урус-тюра, — слышалось в толпе кочевников.
Масымхан ждал дорогих гостей у дверей огромной белой юрты. Оказывая почет урусам и хвастаясь богатством, князек приказал выстелить дорогу к юрте дорогими коврами. Доехав до них, Кутергин хотел спешиться, но Денисов шепнул:
— Езжай по коврам и глазом не моргни!
Решив ничему не удивляться, капитан направил коня прямо ко входу в юрту. За ним последовали фон Требин и хорунжий. Толпа встречавших ответила на это восторженным гулом.
Масымхан, еще не старый, крепко сложенный мужчина с длинными черными усами и аккуратно подбритой бородой, ловко схватил повод коня капитана и подержал стремя, пока тот слезал с седла Потом он вцепился в руку гостя и сделал вид, что без его помощи не может ступить и шагу: это было высшим проявлением гостеприимства и уважения среди кочевников. Семеня рядом с Федором Андреевичем, Масымхан зорко поглядывал по сторонам: все ли видят, как он ведет в свою юрту урус-тюру?
Денисову и фон Требину тоже помогли слезть с коней и повели следом за капитаном. Казаки, во главе с урядником Бессмертным, направились к другим юртам. За ними покатила повозка с солдатами. Увидев, как казаки и солдаты удаляются, Федор Андреевич беспомощно оглянулся, но Денисов успокаивающе подмигнул: все в порядке.
Юрта Масымхана поражала размерами и богатством убранства. Нукеры с низким поклоном распахнули резные двери, и капитан переступил порог. Везде лежали дорогие ковры с разбросанными по ним шелковыми подушками. Кутергина бережно усадили на почетное место, рядом с хозяином, с другой стороны сел древний старик с длинной седой бородой, а Денисова и фон Требина устроили напротив.
Гости рассаживались долго и церемонно. Несмотря на жару, аксакалы щеголяли в шелковых халатах на меху и в шапках из рыси, выдры, степной лисы или волка. Масымхан сидел в зеленом парчовом халате и собольей шапке. Наконец, расселись, поджав под себя ноги в мягких, расшитых яркими узорами сапогах. Табагай, на правах сына хозяина, начал разливать в пиалы кумыс. Кобылье молоко Федору Андреевичу не понравилось, но он заставил себя выцедить все до дна. Фон Требин зажмурился, как перед прыжком в омут, и в три больших глотка осушил пиалу, и ему кумыс тоже пришелся не по нраву. Прислужники-мужчины внесли блюда с пловом и казан с каким-то варевом.
— Кавардак, — шепнул Денисов. — Мясо в соусе из овощей.
Следом появились серебряные подносы с огромными кусками жареной и вареной баранины, румяными лепешками и незнакомой зеленью. Завязалась беседа.
Матвей Иванович как мог переводил ее содержание Кутергину и фон Требину. Хозяин и аксакалы говорили о дорогах. Эта тема считалась наиболее достойной настоящего мужчины: здесь все имели табуны и отары, которые перегоняли с пастбища на пастбище, поэтому дороги значили очень многое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144