Дом под номером седьмым производил столь же гнетущее впечатление, как и все остальные. Многие окна были выбиты и заколочены фанерой или картоном. Краска осыпалась. Похоже было, что уже много-много лет дом не ремонтировали.
Они обратились к женщине, сидевшей на ступеньках с грудным ребенком на руках. Женщина сказала, что она с мужем и двумя детьми занимает комнату наверху, за которую платит восемь шиллингов. Кроме ее семьи, там много других людей; всего в девяти комнатах семь семейств. Она сосчитала по пальцам: тринадцать человек, включая миссис Холт, которая умерла накануне. Квартплата, которую все они вносили, могла составить небольшое состояние.
– И все это за какой-то грязный сарай, – закончила женщина. – Крыша течет, трубы никуда не годятся, а что до побелки, так ее уже много лет и в голову никому не приходило подновить. Безобразие, вот и все! Но жить-то ведь где-то надо, а ничего лучшего не нашли.
– Кому принадлежит этот дом? – спросил Дик.
– Вот уж не могу сказать. Мы платим агенту раз в неделю, а если задерживаем плату еще на неделю, он грозится вышвырнуть нас на улицу – говорит, что сам хозяин так приказал… Эй, Джордж! Ты не знаешь, чей это дом?
Из темной дыры прихожей показался человек; он вынул изо рта трубку и ловко сплюнул на панель.
– Хотел бы я, чтоб сам хозяин сюда сунулся, – мрачно заметил он. – Я б ему тут кое-что показал. Совести нет у него – деньги драть за этакую развалюху! Сразу видно, что ему в спину не поддувает – сидит себе на Юге, в тепле да холе. В Бате, говорят, живет. И прозывается Монтегю Бардейл.
У Дика перехватило дыхание. Сэлли объяснила:
– У них отец жил в этом доме, вот им и интересно.
– Вон оно что! – сказал человек с трубкой. – А как его звать?
В первый раз в жизни Дик устыдился своей фамилии.
– Джонс, – проговорил он с запинкой и покраснел. Человек покачал головой, наклонился и еще раз сплюнул.
– Что-то не припомню. Но ведь это давно было, так что и удивляться нечего.
Глава седьмая
Отверженный
– Один фунт три шиллинга пять с половиной пенсов, – мрачно промолвил Дик.
– А ты во всех карманах смотрел? Ой, Дики, у нас должно быть больше!
– Ни на один грош!
Дети переглянулись: они были встревожены. Деньги так и таяли. Раньше они просто не отдавали себе отчета в том, сколько тратят на еду. Ужасно много уходило на мороженое и лимонад – в будущем придется обходиться без них.
Они свернули в сторону с шоссе, грязного, пыльного, по-воскресному грохочущего, и отыскали тенистую рощицу, где можно было спокойно съесть огромные бутерброды, которые миссис Смит положила им с собой на дорогу.
– Тебе не кажется, что эта рощица – начало знаменитых Шервудских лесов? – спросила Энн.
– Откуда я знаю.
– Дики, а может быть, вернуться в Ноттингем, найти работу и на этом остановиться? Мне, наверное, удастся нейти что-нибудь вроде такого места, как у Сэлли. А?
– И не думай даже! Это все равно что продаться в рабство… С утра до позднего вечера за фунт с небольшим в неделю. Неслыханно дешевая плата! А развлечься когда? После работы уже поздно идти в кино, а от усталости и в теннис играть не захочешь. Нет, придумаем что-нибудь получше! – Дик бросил хмурый взгляд на птицу, которая прыгала по бревнышку.
– Я думал, что существуют законы. Они есть, конечно, но похоже, что их постоянно нарушают. Помнишь, что Сэлли рассказывала о стуле, который стоит у нее за прилавком? По закону стулу и полагается там стоять, и она вроде бы может присесть отдохнуть в отсутствие покупателей, а босс говорит: «Попробуй присядь, сразу же выгоню с работы!»
– Мне будет не хуже, чем другим.
– Никто бы на твоем месте так не поступил. А потом, после того как я поглядел на Фрейм-стрит, мне вообще стыдно снова показываться в Ноттингеме.
Энн подскочила от удивления:
– При чем тут Фрейм-стрит? Что ты выдумываешь?
Кровь бросилась Дику в лицо.
– Неужели ты не поняла? Дом по-прежнему принадлежит Монти. Каждую неделю он выкачивает фунты и фунты из тех, кто в нем живет, и ломаного гроша не тратит, чтобы его ремонтировать. Это же настоящая трущоба. А Монти наплевать, что протекает крыша, что жильцы болеют, что у них не хватает на хлеб, что он забирает у них последние гроши. При одной мысли об этом меня начинает тошнить.
– Но тебе-то почему стыдно?
– А потому, что на эти самые деньги жили и мы с тобой в дядюшкиной усадьбе. Подумать только – мы тоже сосали кровь из этих людей. Гордиться особенно нечем!
Энн задумалась.
– Похоже, что ты прав, – тихо проговорила она. – И я рада, что мы с ним покончили!
– Но мы все еще продолжаем жить на деньги, которых не заработали, – напомнил Дик. – Паршивая штука, если задуматься как следует.
– Что?
– Ну как же, Монти и Миллисент всегда твердили, что люди должны зарабатывать себе на жизнь, что порядочные люди прежде всего «независимы в средствах». Я тоже так думал. А сейчас уже и сам не знаю – все перевернулось вверх тормашками с тех пор, как мы убежали. Все выглядит как-то иначе.
– Верно. И это потому, что мы повстречали таких людей, как Ивен, Сэлли, ее мама.
– Правильно! Когда начинаешь их понимать, они кажутся настолько лучше, чем все эти добропорядочные леди и джентльмены! Это настоящие, живые люди.
Энн поднялась и смахнула крошки с колен.
– Действительно, все перевернулось вверх дном и стало совсем-совсем другим. Я подумала… А впрочем, все равно. Поехали дальше!
– Что ж, пожалуй, поехали.
Оказалось, что найти Шервудский лес еще труднее, чем Денский. На память им пришли легенды о Робине Гуде, в которых утверждалось, что лесная чащоба начинается чуть ли не от самых городских ворот. А потом папа рассказывал, что еще в те времена, когда был жив дедушка, заросли вереска и куманики, среди которых точками выделялись ветряные мельницы, были видны прямо из города.
Теперь, когда позади остались целые километры выстроившихся рядами домов и длинные нити трамвайных путей, все еще шли и шли бесконечные унылые поля, а среди них лишь небольшими островками попадались деревья.
С дороги, как с американских горок, открывался все один и тот же вид. С вершины каждого нового холма они видели на севере все более плотную стену леса. Каждые несколько миль встречались величественные сооружения с башнями, колоннадами и родовыми гербами.
– Интересно, кто там живет? – обернувшись, спросила Энн, когда они миновали первое из этих зданий.
– Это еще что! Всего лишь привратницкая, – ответил Дик. – А самый дом куда больше, он стоит в глубине парка.
И действительно, заглянув в следующий раз сквозь решетку высокой чугунной ограды, они увидели длинную прямую аллею, которая тянулась все дальше и дальше. А в самом ее конце возвышался дом владельца усадьбы, и даже на таком расстоянии было видно, как он огромен – целая гора бледно-желтого камня, поблескивающая множеством окон и поросшая лесом дымовых труб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32