— Дон Адриан рано утром уехал рыбачить, но, должно быть, уже вернулся, — сказала Бонифация. — Я приглашу вас на свадьбу, дон Акилино, но вы дадите мне материйку, ладно? Я выхожу замуж за сержанта, вы его знаете?
— За полицейское рыло? Тогда не дам, — сказал старик.
— Не говорите так, он хороший, добрый человек, — сказала Бонифация. — Спросите у Ньевесов, они друзья сержанта.
В хижине лоцмана горели огоньки, а у перил вырисовывались темные силуэты. Плот пристал напротив крылечка, послышались приветственные возгласы, и Адриан Ньевес вошел в воду, чтобы взять чал и привязать его к свае. Затем он влез на плот и обнялся с доном Акилино, а потом старик поднялся на террасу, и Бонифация увидела, как он взял Лалиту за талию и подставил ей лицо, а она расцеловала его в щеки — удачная ли была поездка? — и в лоб, а трое ребятишек с визгом уцепились за его ноги, и он погладил их по головкам — ничего, только вот дожди помочили малость, затянулись что-то в этом году, чтоб им было пусто.
— Ах вот где ты была, — сказала Лалита. — А мы тебя повсюду ищем, Бонифация. Я скажу сержанту, что ты ходила в селение и виделась с мужчинами.
— Меня никто не видел, — сказала Бонифация. — Только дон Акилино.
— Все равно мы ему скажем, пусть поревнует, — засмеялась Лалита.
— Она пришла посмотреть на товары, — сказал старик. Он взял на руки младшего из детей, и они ворошили друг другу волосы. — Устал я, нынче мне пришлось работать весь день.
— Я налью вам стаканчик, пока приготовят ужин, — сказал лоцман.
Лалита принесла на террасу стул для дона Акилино, вернулась в комнату, и через минуту послышалось потрескивание углей в жаровне и запахло жареным. Ребятишки взобрались к старику на колени, и он ласкал их, чокаясь с Адрианом Ньевесом. Они уже допили бутылку, когда вышла Лалита, вытирая руки о подол юбки.
— До чего красивые у вас волосы, — сказала она, гладя дона Акилино по голове. — С каждым разом все белее, все шелковистее.
— Ты и у мужа хочешь разжечь ревность? — сказал старик.
Сейчас будет готов ужин, дон Акилино, она приготовила для него кое-что такое, что ему понравится, а старик мотал головой, пытаясь высвободиться из рук Лалиты: если она не оставит его в покое, он острижет себе волосы. Ребятишки тем временем выстроились в ряд перед ним и, умолкнув, выжидательно смотрели на него.
— Я знаю, чего они ждут, — сказал старик. — Не беспокойтесь, я не забыл, у меня для всех есть подарки. Тебе, Акилино, я привез тройку, настоящий мужской костюм.
Раскосые глазенки старшего мальчика загорелись, а Бонифация оперлась о перила. Старик встал, спустился с крылечка и вернулся на террасу со свертками, которые ребятишки вырвали у него из рук, а потом подошел к Адриану Ньевесу. Они, понизив голос, заговорили, и Бонифация заметила, что дон Акилино время от времени искоса поглядывает на нее.
— Твоя правда, — сказал старик. — Адриан говорит, что сержант — хороший человек. Ступай и возьми материю, это мой свадебный подарок.
Бонифация хотела поцеловать ему руку, но дон Акилино отдернул ее. И пока Бонифация возвращалась на плот, передвигала ящики и доставала материю, она слышала, как таинственно шепчутся старик и лоцман, а оборачиваясь, видела их сближенные лица — они все говорили и говорили. Она поднялась на террасу, и они замолчали. Пахло жареной рыбой, было слышно, как шумит лес, содрогаясь под порывами ветра.
— Завтра будет дождь, — сказал старик, нюхая воздух. — Это плохо для торговли. — Они, должно быть, уже на острове, — сказала Лалита немного погодя, когда они ели. — Прошло больше десяти дней, как они уехали. Ты рассказал ему, Адриан?
— Дон Акилино встретил их, — сказал лоцман Ньевес. — Вместе с жандармами плыли солдаты из Борха. Верно сказал сержант.
Бонифация заметила, что старик украдкой, как бы с беспокойством посматривает на нее. Но через минуту он уже опять улыбался и рассказывал забавные случаи из своей бродячей жизни.
Из своего первого похода они вернулись через две недели. Она сидела над обрывом, солнце красноватым светом освещало озеро, и вдруг они показались в горловине протоки. Лалита вскочила — поскорее спрятаться, — но тут же узнала их: в первой был Фусия, во второй — Пантача, в третьей — уамбисы. Почему они вернулись так скоро, ведь он сказал — на месяц? Она сбежала вниз, к причалу, и Фусия — приехал Акилино, Лалита? А она — нет еще, и он — сукин сын. Они привезли только шкурки ящериц, Фусия был в бешенстве — этак мы помрем с голоду, Лалита. Уамбисы смеялись, разгружая каноэ, их жены, без умолку вереща, суетились вокруг них, а Фусия — смотри, как они довольны, эти собаки, и было бы с чего — приехали мы в селенье шапров, а там ни души, и эти болваны все сожгли и отрубили голову псу. Никакой добычи, убыток, зряшная поездка, ни мячика каучука, одни шкурки, которые ни черта не стоят, а эти рады-радешеньки. Пантача был в одних трусах и почесывал у себя под мышками — надо двигаться глубже, хозяин, сельва велика и полна богатств, а Фусия — дубина, чтобы ехать дальше, нам нужен лоцман. Они пошли в хижину, поели бананов и жареной маниоки. Фусия все время говорил о доне Акилино: что могло случиться со стариком, до сих пор он меня никогда не подводил, а Лалита: в последние дни было очень дождливо, наверное, он где-нибудь укрылся, чтобы не промочить то, за чем мы его послали. Пантача, повалившись на гамак, чесал себе голову, ляжки, грудь — а что, если на порогах у него затонула лодка, хозяин? И Фусия — тогда мы пропали, не знаю даже, что будем делать. И Лалита — не пугайся так, уамбисы засеяли маниоку по всему острову и даже амбарчики построили, а Фусия — ерунда, когда еще они урожай соберут, и потом, это чунчи могут питаться одной маниокой, но не христиане, подождем дня два, и, если Акилино не приедет, придется мне что-нибудь предпринять. Немного погодя Пантача закрыл глаза, захрапел, и Фусия встряхнул его — пусть уамбисы растянут шкурки, пока не напились, а Пантача — сперва надо маленько отдохнуть, хозяин, все тело ломит, шутка ли, столько грести, и Фусия — ты что, не понимаешь, дурак? Оставь меня одного с моей бабой. А Пантача на это с обалделым видом — вы счастливчик, хозяин, у вас есть настоящая женщина — и с тоскою в глазах — а я уже сколько лет не прикасался к белой, и Фусия — убирайся, да поживее. Пантача, хныкая, ушел, и Фусия — ну вот, сейчас он одурманит себя, раздевайся же, Лалита, чего ты ждешь, а она — у меня месячные, а он — ну и что. А вечером, когда Фусия проснулся, они пошли в поселок, где повсюду пахло масато и валялись пьяные уамбисы. Пантача куда-то запропастился. Наконец они нашли его на другом краю острова — он расстелил свою циновку на берегу озера, и Фусия — что я тебе сказал, он ублажает себя на свой лад. Пантача что-то бормотал сквозь зубы, закрыв лицо руками, а возле него горел костер, и в горшочке варились какие-то травы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115