Он опять зевнул, запустил пятерню в бородищу, кое-как расчесал ее и снова скрылся в палатке. Наверно, опять завалился спать.
Я уже пожалел, что увлекся разглядыванием бородача и не сказал ему о бушлате, как волосатый появился снова, держа в руках какой-то желтый брусок и коробку спичек. Затем он направился по тропинке прямо к нам.
– Здравствуйте, дядя, – сказал Рис вежливо.
Бородач хмуро посмотрел на него и ничего не ответил. Он обошел нас, как неодушевленные предметы – мы стояли прямо на дорожке, – и спустился к реке. Бородач, видно, собрался купаться. Он потоптался возле самой воды, потом внимательно осмотрелся.
Вдруг мы увидели, как бородач размахнулся, что-то мелькнуло в воздухе, и секундой позже послышался плеск, а затем сразу же глухой подводный взрыв. Высоко над камышами взметнулся грязевый фонтан. Фонтан немного повисел в воздухе фантастическим видением, потом рухнул вниз, шлепая по воде илом, камнями, ракушками, пригибая и пачкая камыши.
Мы с Рисом стояли, разинув рты от неожиданности. Потом Рис спохватился и спрятался за мою спину.
Вместо речки теперь мимо нас тек грязно-бурый поток, увлекая за собой траву, водоросли, растерзанные кувшинки и лилии, вырванный с корнем камыш. Резко запахло порохом. Густой ядовитый дым от взрыва медленно проплыл мимо нас, цепляясь за ковыль коричневыми, гноящимися лапами, смешался с дымом от костра и сделал кромку леса почти невидимой.
Толстяк стоял на берегу и вглядывался в воду. Видно, он что-то там увидел. Я прошел чуть вперед, чтобы посмотреть на то, что увидел в воде бородач.
Возле камышей вверх брюхом плавала крупная красавица щука. Живот серебристый, бока – темно-зеленые в черных пятнах, а голова длинная, сильная.
Щука была жива. Она медленно открывала и закрывала полную острых тонких зубов пасть, словно смеялась. Голова ее развернулась в нашу сторону, и мне показалось, что я уловил ее почти осмысленный взгляд. «Ну и шутник, – словно говорила рыбина. – Перевернул вверх животом. Смех один. Никогда так не плавала».
Вокруг щуки, тоже вверх животами, теснилось много мелкой рыбешки: красноперок, окуньков, пескарей, плотвы… Их слегка покачивало, вращало течение, и казалось, это подданные подводного царства исполняют ритуальный танец в честь своей повелительницы…
На траве, возле воды, валялись три оглушенные лягушки, лапки которых конвульсивно дергались. Два больших рака, выброшенных взрывом на берег, торопливо пятились назад, в родную стихию… Еще один рак с оторванной клешней корчился на прогнутых, залитых глиной камышах…
Над местом взрыва висела тонкая водяная пыль, и в ней, словно яркая вещь, положенная в полупрозрачный полиэтиленовый мешок, просвечивался толстый короткий кусок радуги…
Вдруг из леса пришел еще один звук взрыва, более низкий, глухой, чем первый. Потом еще глуше – со стороны железной дороги. Потом еще и еще… Гудела, грохотала вся долина… Это пришло запоздалое эхо…
Бородач немного постоял, прислушиваясь. На его лице было легкое удивление, видно, он не ожидал такого резонанса от своего броска.
В этот момент щука сильно ударила хвостом. Она начала приходить в себя. Бородач заторопился. Он решительно вошел в воду, плеснул себе на грудь, с уханьем окунулся по шею и направился к камышам, брезгливо разгребая ладонями зеленую ряску.
Щука перевернулась со спины на живот и, слегка погрузившись в воду, слабо шевелила плавниками. По-моему, ей нужно было всего несколько секунд, чтобы окончательно очухаться и скрыться. Понимал это и толстяк. Стремительным броском, неожиданным для его такого огромного тела, бородач преодолел оставшееся расстояние и тоже неожиданно проворно – сразу чувствовалась сноровка в этом деле – схватил щуку под жабры., Рыбина забилась на его пальцах, словно кукла, надетая на руку артиста театра кукол. Толстяк с довольным видом осмотрел свою добычу, широко размахнулся и швырнул ее на берег.
Выбросив на берег еще двух-трех окуньков, что покрупнее, бородач полез в камыши, согнувшись и разгребая стебли руками, – очевидно, он надеялся найти там добычу посолиднее, чем эти окуньки. Волосы, свесившись вниз, мешали ему смотреть. Толстяк смочил их, пригладил; струйки воды стекали по его лицу, капали с носа, на затылке торчал хохол.
Мы с Рисом подошли к щуке. Полет по воздуху и удар о землю окончательно оживили ее. Щука извивалась и прыгала по траве, словно зеленая молния. Длина рыбины, наверно, с полметра, толщина в руку, в пасть пролезет кулак. Если идти на эту зверюгу с удочкой, то с ней пришлось бы здорово повозиться… И еще неизвестно, чья бы взяла. Но это была бы честная схватка.
Рис с интересом рассматривал хищника, держась на почтительном расстоянии, отбегая всякий раз, когда щука делала бросок в его сторону.
– Совсем как в сказке «По щучьему велению». Видел по телику?
– Видел… А потому пусть живет, как в сказке.
Я выбрал момент, когда щука затихла на секунду, схватил ее под жабры и запустил в речку. Щука перелетела через камыши, задев метелки, отчего на воду посыпалась коричневая пыльца, и с шумом плюхнулась в воду. Взбаламученная ее падением вода тут же стала прозрачной, – таким сильным было течение.
Некоторое время щука неподвижно стояла в воде, шевеля плавниками, очевидно окончательно сбитая с толку теми приключениями, которые выпали на ее долю в это утро, потом повела хвостом и совсем незаметно, как-то постепенно, будто кусок сахара, брошенный в крепко заваренный чай, растворилась в черной воде. Ни одного круга не образовалось, ни единого пузырька не поднялось в том месте… Родная стихия приняла в свое лоно дочь…
Сын наблюдал за мной с величайшим изумлением. Он, наверно, ожидал, что я немедленно помчусь с щукой к костру и примусь варить ее или жарить.
– Ты что наделал! – закричал Рис, опомнившись, когда дело было сделано и я вытер руки сорванным лопухом. – Зачем ты ее отпустил?
– Рыба добыта не по-честному.
Я подобрал оглушенных окуньков и тоже бросил их в воду. Сын совсем онемел от негодования.
– Ну ладно, – сказал он наконец. – Я тебе это припомню! Я тоже тебе все буду делать назло!
– Чудак…
Я притянул сына к себе, но он вырвался.
– Пусти! Такую щуку выбросил! Это потому, что не ты поймал! Тебе завидно стало! Я тоже лягушек повыбрасываю! – воскликнул сын без всякой логики, брезгливо схватил лягушку за лапу и бросил в камыш. Лягушка не долетела до воды и растянулась на песке. Рис не поленился, сбегал к ней и спихнул ногой в воду. Затем сын вернулся ко мне, взъерошенный и возбужденный.
– Сам так своих карасей охапками греб!
– Послушай, – сказал я Рису. – Ты же неглупый парень, должен понять. Есть честная борьба, а есть нечестная. Так ведь?
– Ну так, – буркнул Рис.
– Какая борьба, например, нечестная?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Я уже пожалел, что увлекся разглядыванием бородача и не сказал ему о бушлате, как волосатый появился снова, держа в руках какой-то желтый брусок и коробку спичек. Затем он направился по тропинке прямо к нам.
– Здравствуйте, дядя, – сказал Рис вежливо.
Бородач хмуро посмотрел на него и ничего не ответил. Он обошел нас, как неодушевленные предметы – мы стояли прямо на дорожке, – и спустился к реке. Бородач, видно, собрался купаться. Он потоптался возле самой воды, потом внимательно осмотрелся.
Вдруг мы увидели, как бородач размахнулся, что-то мелькнуло в воздухе, и секундой позже послышался плеск, а затем сразу же глухой подводный взрыв. Высоко над камышами взметнулся грязевый фонтан. Фонтан немного повисел в воздухе фантастическим видением, потом рухнул вниз, шлепая по воде илом, камнями, ракушками, пригибая и пачкая камыши.
Мы с Рисом стояли, разинув рты от неожиданности. Потом Рис спохватился и спрятался за мою спину.
Вместо речки теперь мимо нас тек грязно-бурый поток, увлекая за собой траву, водоросли, растерзанные кувшинки и лилии, вырванный с корнем камыш. Резко запахло порохом. Густой ядовитый дым от взрыва медленно проплыл мимо нас, цепляясь за ковыль коричневыми, гноящимися лапами, смешался с дымом от костра и сделал кромку леса почти невидимой.
Толстяк стоял на берегу и вглядывался в воду. Видно, он что-то там увидел. Я прошел чуть вперед, чтобы посмотреть на то, что увидел в воде бородач.
Возле камышей вверх брюхом плавала крупная красавица щука. Живот серебристый, бока – темно-зеленые в черных пятнах, а голова длинная, сильная.
Щука была жива. Она медленно открывала и закрывала полную острых тонких зубов пасть, словно смеялась. Голова ее развернулась в нашу сторону, и мне показалось, что я уловил ее почти осмысленный взгляд. «Ну и шутник, – словно говорила рыбина. – Перевернул вверх животом. Смех один. Никогда так не плавала».
Вокруг щуки, тоже вверх животами, теснилось много мелкой рыбешки: красноперок, окуньков, пескарей, плотвы… Их слегка покачивало, вращало течение, и казалось, это подданные подводного царства исполняют ритуальный танец в честь своей повелительницы…
На траве, возле воды, валялись три оглушенные лягушки, лапки которых конвульсивно дергались. Два больших рака, выброшенных взрывом на берег, торопливо пятились назад, в родную стихию… Еще один рак с оторванной клешней корчился на прогнутых, залитых глиной камышах…
Над местом взрыва висела тонкая водяная пыль, и в ней, словно яркая вещь, положенная в полупрозрачный полиэтиленовый мешок, просвечивался толстый короткий кусок радуги…
Вдруг из леса пришел еще один звук взрыва, более низкий, глухой, чем первый. Потом еще глуше – со стороны железной дороги. Потом еще и еще… Гудела, грохотала вся долина… Это пришло запоздалое эхо…
Бородач немного постоял, прислушиваясь. На его лице было легкое удивление, видно, он не ожидал такого резонанса от своего броска.
В этот момент щука сильно ударила хвостом. Она начала приходить в себя. Бородач заторопился. Он решительно вошел в воду, плеснул себе на грудь, с уханьем окунулся по шею и направился к камышам, брезгливо разгребая ладонями зеленую ряску.
Щука перевернулась со спины на живот и, слегка погрузившись в воду, слабо шевелила плавниками. По-моему, ей нужно было всего несколько секунд, чтобы окончательно очухаться и скрыться. Понимал это и толстяк. Стремительным броском, неожиданным для его такого огромного тела, бородач преодолел оставшееся расстояние и тоже неожиданно проворно – сразу чувствовалась сноровка в этом деле – схватил щуку под жабры., Рыбина забилась на его пальцах, словно кукла, надетая на руку артиста театра кукол. Толстяк с довольным видом осмотрел свою добычу, широко размахнулся и швырнул ее на берег.
Выбросив на берег еще двух-трех окуньков, что покрупнее, бородач полез в камыши, согнувшись и разгребая стебли руками, – очевидно, он надеялся найти там добычу посолиднее, чем эти окуньки. Волосы, свесившись вниз, мешали ему смотреть. Толстяк смочил их, пригладил; струйки воды стекали по его лицу, капали с носа, на затылке торчал хохол.
Мы с Рисом подошли к щуке. Полет по воздуху и удар о землю окончательно оживили ее. Щука извивалась и прыгала по траве, словно зеленая молния. Длина рыбины, наверно, с полметра, толщина в руку, в пасть пролезет кулак. Если идти на эту зверюгу с удочкой, то с ней пришлось бы здорово повозиться… И еще неизвестно, чья бы взяла. Но это была бы честная схватка.
Рис с интересом рассматривал хищника, держась на почтительном расстоянии, отбегая всякий раз, когда щука делала бросок в его сторону.
– Совсем как в сказке «По щучьему велению». Видел по телику?
– Видел… А потому пусть живет, как в сказке.
Я выбрал момент, когда щука затихла на секунду, схватил ее под жабры и запустил в речку. Щука перелетела через камыши, задев метелки, отчего на воду посыпалась коричневая пыльца, и с шумом плюхнулась в воду. Взбаламученная ее падением вода тут же стала прозрачной, – таким сильным было течение.
Некоторое время щука неподвижно стояла в воде, шевеля плавниками, очевидно окончательно сбитая с толку теми приключениями, которые выпали на ее долю в это утро, потом повела хвостом и совсем незаметно, как-то постепенно, будто кусок сахара, брошенный в крепко заваренный чай, растворилась в черной воде. Ни одного круга не образовалось, ни единого пузырька не поднялось в том месте… Родная стихия приняла в свое лоно дочь…
Сын наблюдал за мной с величайшим изумлением. Он, наверно, ожидал, что я немедленно помчусь с щукой к костру и примусь варить ее или жарить.
– Ты что наделал! – закричал Рис, опомнившись, когда дело было сделано и я вытер руки сорванным лопухом. – Зачем ты ее отпустил?
– Рыба добыта не по-честному.
Я подобрал оглушенных окуньков и тоже бросил их в воду. Сын совсем онемел от негодования.
– Ну ладно, – сказал он наконец. – Я тебе это припомню! Я тоже тебе все буду делать назло!
– Чудак…
Я притянул сына к себе, но он вырвался.
– Пусти! Такую щуку выбросил! Это потому, что не ты поймал! Тебе завидно стало! Я тоже лягушек повыбрасываю! – воскликнул сын без всякой логики, брезгливо схватил лягушку за лапу и бросил в камыш. Лягушка не долетела до воды и растянулась на песке. Рис не поленился, сбегал к ней и спихнул ногой в воду. Затем сын вернулся ко мне, взъерошенный и возбужденный.
– Сам так своих карасей охапками греб!
– Послушай, – сказал я Рису. – Ты же неглупый парень, должен понять. Есть честная борьба, а есть нечестная. Так ведь?
– Ну так, – буркнул Рис.
– Какая борьба, например, нечестная?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79