Они уже направлялись к желтому грузовику компании «Фолкон», стоявшему на стоянке перед галереей, когда кто-то схватил Ланну за руку.
Девушка обернулась и увидела уставившиеся на нее красные воспаленные глаза, затуманенные алкоголем. Старый индеец. Всклокоченные полуседые волосы с воткнутыми в них красными перьями. На сгорбленные плечи накинуто изодранное и грязное розовое одеяло. Он шатался, едва держась на ногах.
– Кедровые бусы, – невнятно пробормотал индеец, протягивая Джону простенькое ожерелье. – Ты купить для леди? Один доллар.
В лицо Ланне пахнуло его зловонное дыхание, смешанное со спиртным перегаром. От индейца несло запахом пота и еще чем-то. Все его потуги держаться прямо только усиливали смехотворное зрелище, которое он являл собой. Ланна покосилась на своего спутника и заметила, как на лице Джона промелькнуло выражение жалости.
– Нет, спасибо, – проговорил он.
– Дешево. Пятьдесят центов, – не унимался индеец, поднося ожерелье еще ближе, чтобы покупатели могли лучше его рассмотреть. – Настоящие индейские бусы.
– Нет, – повторил Джон.
Индейца повело в сторону, но он устоял, с трудом сосредотачивая взгляд на Джоне.
– Я тебя знать? – спросил он.
– Я знаю тебя, Бобби Черный Пес, – с печальной улыбкой сказал Джон.
Мутный взгляд индейца озарился почти видимым светом узнавания.
– Смеющиеся Глаза, – закричал он, – муж Белого Шалфея!
И тут же перешел на язык, который показался Ланне неразличимым потоком горловых звуков. Джон отвечал ему на том же самом непонятном языке. Оживленная беседа продолжалась минуты две, и Джон наконец поднял руку, заставляя собеседника умолкнуть.
– Ты используешь трудные слова. Слишком уж много времени прошло с тех пор, когда я их слышал.
– Тебе надо идти домой, – сказал индеец.
– И тебе надо идти домой, – ответил Джон и обеими руками пожал грязную руку Черного Пса.
– Где дом? – В налитых кровью мутных глазах индейца блеснули слезы и появилось выражение мучительного одиночества, как у потерявшегося ребенка.
– Береги себя. – Джон быстро отдернул руки, но Ланна успела заметить оставшуюся в пальцах индейца свернутую зеленую бумажку и поняла, что ее спутник дал Черному Псу деньги.
– Пойдем. – Джон взял Ланну под руку и повел девушку прочь от индейца. – Вот так оно всегда и бывает, – пробормотал он устало. – Всякий раз, как кто-нибудь начинает разглагольствовать о благородных дикарях, появляется индеец вроде Бобби – пьяный и грязный – и пытается всучить тебе дешевые побрякушки…
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – вздохнула Ланна. – Это сразу же разрушает образ, не так ли?
– Да. Бобби Черный Пес – случай особый, но он олицетворяет собой многие аспекты проблемы навахо, да нет, пожалуй, всех индейских проблем. Тридцать лет назад Бобби снимался в Голливуде. Киношники утверждали, что у него лицо идеального индейца. Вы вряд ли помните, но то была эпоха, когда в каждом вестерне индейцы непременно атаковали караван с фургонами переселенцев. Черный Пес никогда не сидел без работы. В карманах у Бобби водились деньжата, и у него была уйма белых друзей. К несчастью, он совершил непоправимую ошибку – постарел. И в один прекрасный день оказалось, что никто не хочет приглашать его сниматься. Но Бобби уже покинул путь навахо, встав на путь успеха, каким его понимают белые люди.
– А когда успех прошел, у него не осталось ничего, чем бы он мог заняться, – предположила Ланна.
– Вот именно. Это общая беда. Раз уж человек отказывается от традиционных верований и запретов, он должен заменить их чем-то другим. Он должен найти какое-то равновесие, какую-то среднюю дорогу между индейским путем и путем белых людей. Не знаю как, но должен найти…
Последние слова он произнес с непривычной для него пылкостью, но Ланна, испытующе посмотрев на Джона, не сумела прочитать на его лице ничего, кроме усталости.
Ярко сверкало солнце, раскаляя тротуар под их ногами. Желтая кабина грузовика возвышалась над прочими автомобилями, заполнившими стоянку. Горячность, с какой Джон Буканан говорил об индейцах, невольно вернула мысли Ланны к Бобби Черному Псу, который был, по-видимому, сверстником Джона. Смеющиеся Глаза – так назвал его индеец, однако Ланна чаще всего видела в глазах своего друга не смех, а глубокую печаль.
Когда они подошли к пикапу, Ланна вновь подняла взгляд на Джона:
– Белый Шалфей. Так ведь индейцы звали вашу жену?
На лбу и верхней губе Джона выступила испарина. Ланна увидела, как он сильно побледнел, несмотря на темный загар. Глаза девушки невольно сузились, изучая спутника с профессиональным вниманием, а в глубине ее сознания зазвенел сигнал тревоги.
– Да, – сдержанно кивнул он. Казалось, за этим кратким ответом Джон старается скрыть упадок сил, но, когда он протянул руку, чтобы открыть дверь грузовика, Ланна заметила, как дрожат его пальцы.
– Джон, с вами все в порядке? – настойчиво спросила она.
Он почти подтолкнул девушку на сиденье и пробурчал:
– Все хорошо, – и захлопнул дверцу.
Ланна с тревогой наблюдала, как Джон обошел грузовик и открыл дверь с водительской стороны. Лицо у него так и блестело от пота. Сунув руку в карман, он вынул маленькую прямоугольную коробочку. Ланна заметила, что перед тем, как взобраться в машину и сесть за руль, Джон сунул в рот какую-то таблетку.
– Сердце? – предположила она.
– Сейчас все пройдет. – Джон обессиленно привалился к спинке сиденья, откинул голову назад, на подголовник, и закрыл глаза.
Ланна привычным движением взяла его за запястье и нащупала пульс.
– Посидите тихо пару минут, – скомандовала она, глядя на секундную стрелку своих часиков.
– Я любил ее. Я так любил ее, – прерывающимся, полным страдания голосом прошептал Джон.
– Ну конечно, любили, – успокаивающе проговорила Ланна.
Каким-то уголком сознания она отметила, насколько странно и неожиданно для нее это заявление. До сих пор она была убеждена, что Джон не любит свою жену. Очевидно, когда-то все было по-другому, поскольку он говорит об этом в прошедшем времени. Но что бы ни всплыло в его памяти, воспоминания причиняют ему боль, и у Ланны не было ни малейшего желания поддерживать беседу на эту тему сейчас.
– Вы когда-нибудь любили, Ланна?
– Джон, не разговаривайте, – строго приказала Ланна, отметив, что пульс немного улучшился, следовательно, таблетка уже начинает оказывать свое магическое воздействие.
– Я никогда до этого не знал такой безграничной радости, – пробормотал Джон. – Словно включили свет в темной комнате. Но когда это внезапно теряешь, страдание остается с тобой навеки…
Наступило долгое молчание. Однако Ланна видела, как к Джону постепенно возвращаются силы. Вдруг он сказал:
– Я всегда был эгоистичным и себялюбивым, Ланна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Девушка обернулась и увидела уставившиеся на нее красные воспаленные глаза, затуманенные алкоголем. Старый индеец. Всклокоченные полуседые волосы с воткнутыми в них красными перьями. На сгорбленные плечи накинуто изодранное и грязное розовое одеяло. Он шатался, едва держась на ногах.
– Кедровые бусы, – невнятно пробормотал индеец, протягивая Джону простенькое ожерелье. – Ты купить для леди? Один доллар.
В лицо Ланне пахнуло его зловонное дыхание, смешанное со спиртным перегаром. От индейца несло запахом пота и еще чем-то. Все его потуги держаться прямо только усиливали смехотворное зрелище, которое он являл собой. Ланна покосилась на своего спутника и заметила, как на лице Джона промелькнуло выражение жалости.
– Нет, спасибо, – проговорил он.
– Дешево. Пятьдесят центов, – не унимался индеец, поднося ожерелье еще ближе, чтобы покупатели могли лучше его рассмотреть. – Настоящие индейские бусы.
– Нет, – повторил Джон.
Индейца повело в сторону, но он устоял, с трудом сосредотачивая взгляд на Джоне.
– Я тебя знать? – спросил он.
– Я знаю тебя, Бобби Черный Пес, – с печальной улыбкой сказал Джон.
Мутный взгляд индейца озарился почти видимым светом узнавания.
– Смеющиеся Глаза, – закричал он, – муж Белого Шалфея!
И тут же перешел на язык, который показался Ланне неразличимым потоком горловых звуков. Джон отвечал ему на том же самом непонятном языке. Оживленная беседа продолжалась минуты две, и Джон наконец поднял руку, заставляя собеседника умолкнуть.
– Ты используешь трудные слова. Слишком уж много времени прошло с тех пор, когда я их слышал.
– Тебе надо идти домой, – сказал индеец.
– И тебе надо идти домой, – ответил Джон и обеими руками пожал грязную руку Черного Пса.
– Где дом? – В налитых кровью мутных глазах индейца блеснули слезы и появилось выражение мучительного одиночества, как у потерявшегося ребенка.
– Береги себя. – Джон быстро отдернул руки, но Ланна успела заметить оставшуюся в пальцах индейца свернутую зеленую бумажку и поняла, что ее спутник дал Черному Псу деньги.
– Пойдем. – Джон взял Ланну под руку и повел девушку прочь от индейца. – Вот так оно всегда и бывает, – пробормотал он устало. – Всякий раз, как кто-нибудь начинает разглагольствовать о благородных дикарях, появляется индеец вроде Бобби – пьяный и грязный – и пытается всучить тебе дешевые побрякушки…
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – вздохнула Ланна. – Это сразу же разрушает образ, не так ли?
– Да. Бобби Черный Пес – случай особый, но он олицетворяет собой многие аспекты проблемы навахо, да нет, пожалуй, всех индейских проблем. Тридцать лет назад Бобби снимался в Голливуде. Киношники утверждали, что у него лицо идеального индейца. Вы вряд ли помните, но то была эпоха, когда в каждом вестерне индейцы непременно атаковали караван с фургонами переселенцев. Черный Пес никогда не сидел без работы. В карманах у Бобби водились деньжата, и у него была уйма белых друзей. К несчастью, он совершил непоправимую ошибку – постарел. И в один прекрасный день оказалось, что никто не хочет приглашать его сниматься. Но Бобби уже покинул путь навахо, встав на путь успеха, каким его понимают белые люди.
– А когда успех прошел, у него не осталось ничего, чем бы он мог заняться, – предположила Ланна.
– Вот именно. Это общая беда. Раз уж человек отказывается от традиционных верований и запретов, он должен заменить их чем-то другим. Он должен найти какое-то равновесие, какую-то среднюю дорогу между индейским путем и путем белых людей. Не знаю как, но должен найти…
Последние слова он произнес с непривычной для него пылкостью, но Ланна, испытующе посмотрев на Джона, не сумела прочитать на его лице ничего, кроме усталости.
Ярко сверкало солнце, раскаляя тротуар под их ногами. Желтая кабина грузовика возвышалась над прочими автомобилями, заполнившими стоянку. Горячность, с какой Джон Буканан говорил об индейцах, невольно вернула мысли Ланны к Бобби Черному Псу, который был, по-видимому, сверстником Джона. Смеющиеся Глаза – так назвал его индеец, однако Ланна чаще всего видела в глазах своего друга не смех, а глубокую печаль.
Когда они подошли к пикапу, Ланна вновь подняла взгляд на Джона:
– Белый Шалфей. Так ведь индейцы звали вашу жену?
На лбу и верхней губе Джона выступила испарина. Ланна увидела, как он сильно побледнел, несмотря на темный загар. Глаза девушки невольно сузились, изучая спутника с профессиональным вниманием, а в глубине ее сознания зазвенел сигнал тревоги.
– Да, – сдержанно кивнул он. Казалось, за этим кратким ответом Джон старается скрыть упадок сил, но, когда он протянул руку, чтобы открыть дверь грузовика, Ланна заметила, как дрожат его пальцы.
– Джон, с вами все в порядке? – настойчиво спросила она.
Он почти подтолкнул девушку на сиденье и пробурчал:
– Все хорошо, – и захлопнул дверцу.
Ланна с тревогой наблюдала, как Джон обошел грузовик и открыл дверь с водительской стороны. Лицо у него так и блестело от пота. Сунув руку в карман, он вынул маленькую прямоугольную коробочку. Ланна заметила, что перед тем, как взобраться в машину и сесть за руль, Джон сунул в рот какую-то таблетку.
– Сердце? – предположила она.
– Сейчас все пройдет. – Джон обессиленно привалился к спинке сиденья, откинул голову назад, на подголовник, и закрыл глаза.
Ланна привычным движением взяла его за запястье и нащупала пульс.
– Посидите тихо пару минут, – скомандовала она, глядя на секундную стрелку своих часиков.
– Я любил ее. Я так любил ее, – прерывающимся, полным страдания голосом прошептал Джон.
– Ну конечно, любили, – успокаивающе проговорила Ланна.
Каким-то уголком сознания она отметила, насколько странно и неожиданно для нее это заявление. До сих пор она была убеждена, что Джон не любит свою жену. Очевидно, когда-то все было по-другому, поскольку он говорит об этом в прошедшем времени. Но что бы ни всплыло в его памяти, воспоминания причиняют ему боль, и у Ланны не было ни малейшего желания поддерживать беседу на эту тему сейчас.
– Вы когда-нибудь любили, Ланна?
– Джон, не разговаривайте, – строго приказала Ланна, отметив, что пульс немного улучшился, следовательно, таблетка уже начинает оказывать свое магическое воздействие.
– Я никогда до этого не знал такой безграничной радости, – пробормотал Джон. – Словно включили свет в темной комнате. Но когда это внезапно теряешь, страдание остается с тобой навеки…
Наступило долгое молчание. Однако Ланна видела, как к Джону постепенно возвращаются силы. Вдруг он сказал:
– Я всегда был эгоистичным и себялюбивым, Ланна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90