Но он говорить не будет. Налей-ка мне джину, Ара.
— Они сделали для него укрытие, Том, и у него была хорошая постель из веток, и вдоволь воды, и еда в глиняном горшке. Старались сделать, чтобы ему было удобно, и канавки прорыли в песке для стока. От берега к укрытию протоптаны были дорожки, и ходило по ним человек восемь или десять. Не больше десяти. Мы с Вилли очень осторожно его несли. Обе его раны гангренозные, и по правому бедру гангрена уже высоко поднялась. Может, зря мы его сюда притащили, лучше было вам и Питерсу поехать туда и допросить его на месте? Если так, то это я виноват.
— У него было оружие?
— Нет. Ни оружия, ни личного опознавательного знака.
— Дай мне мой джин, — сказал Томас Хадсон. — Как по-твоему, когда были срезаны ветки для укрытия?
— По-моему, не позже, чем вчера утром. Но я, конечно, не уверен в этом.
— Вообще-то он хоть что-нибудь говорил?
— Нет. Как увидел нас с автоматами, так и сделался точно деревянный. Вот только испугался Вилли. Должно быть, когда увидел его глаз. А когда мы его подняли, он улыбнулся.
— Чтобы показать, что он еще может улыбаться, — вставил Вилли.
— И сразу сомлел, — сказал Ара. — Долго еще ему умирать, как ты считаешь, Том?
— Не знаю.
— Ну, пойдем-ка наверх и выпивку с собой возьмем, — сказал Генри. — Я не доверяю Питерсу.
— Сперва съедим эту похлебку, — сказал Вилли. — Я голоден. А ему можно согреть банку с куриным бульоном, если Генри согласен.
— Если он от этого заговорит, тогда пожалуйста, — сказал Генри.
— Ну, навряд ли, — сказал Вилли. — Но, видно, и в самом деле свинство — совать ему эту похлебку, когда он так плох. Отнеси ему коньяку, Генри. Может, он его любит, как мы с тобой.
— Не тревожьте его, — сказал Томас Хадсон. — Он хороший фриц.
— Ну как же, — сказал Вилли. — Все фрицы хорошие, когда лапки кверху поднимают.
— Он не поднимал лапок, — сказал Томас Хадсон. — Он просто умирает.
— И с большим достоинством, — сказал Ара.
— Ты что, тоже записался в обожатели фрицев? — спросил его Вилли. — Значит, вас теперь двое — ты да Питерс.
— Прекрати, Вилли, — сказал Томас Хадсон.
— А тебе-то что? — сказал ему Вилли, — Ты же всего-навсего выдохшийся вожак горсточки пылких обожателей фрицев.
— Пойдем на бак, Вилли, — сказал Томас Хадсон. — Ара, когда суп согреется, отнеси его на корму. А вы, все, кто хочет, можете идти смотреть, как этот фриц умирает. Только не лезьте к нему.
Антонио хотел было пойти за Вилли и Томасом Хадсоном, но Томас Хадсон отрицательно покачал головой, и Антонио вернулся в камбуз.
Уже почти стемнело. Томас Хадсон только-только различал лицо Вилли. При таком освещении оно показалось ему более приятным, может быть и потому, что он стоял со стороны его зрячего глаза. Томас Хадсон посмотрел на Вилли, на обе якорные цепи, на еще маячившее в сумраке дерево на берегу. Ненадежный здесь грунт — песок, подумал он и сказал:
— Ну, Вилли, выкладывай, что там тебе еще не дает покоя?
— Ты, — сказал Вилли. — Изматываешь себя до полусмерти, потому что у тебя сын погиб. У всех дети умирают, не знаешь, что ли?
— Знаю. Еще что?
— Этот хреновый Питерс и этот хреновый фриц развели смрад на всю корму, и вообще, что это за судно такое, на котором первым помощником — кок?
— Как он стряпает?
— Стряпает он что надо и насчет вождения мелких судов знает побольше, чем мы все, вместе взятые, включая и тебя.
— Да, гораздо больше.
— А, к матери все это, Том. Ты не думай, что я злюсь на тебя. Мне не на что злиться. Просто я привык к другим порядкам. Но мне нравится это судно, и люди все мне здесь нравятся, кроме этого дерьмового Питерса. Только ты перестань себя изматывать.
— А я не изматываю, — сказал Томас Хадсон. — Я ни о чем не думаю, кроме работы.
— Ох, до чего же возвышенно, прямо набить тебя опилками да на кресте распять, — сказал Вилли. — Ты бы лучше о шлюхах думал.
— Что ж, мы в общем к ним и держим путь.
— Вот это другой разговор.
— Вилли, а ты сейчас как — ничего?
— Конечно. А что? Просто этот фриц меня разбередил. Они ведь так аккуратно его устроили, как мы никого бы устроить не сумели. Или, может, сумели бы, будь у нас время. А они вот нашли время. Ну, положим, они не знали, что мы так близко. Но как им не знать, что кто-то за ними гонится? Теперь уж все за ними гонятся. А они так заботливо его устроили, как только можно устроить человека в таком состоянии.
— Верно, — сказал Томас Хадсон. — И тех на острове они тоже очень заботливо устроили.
— Да, — сказал Вилли. — Вот в том-то и беда.
Тут вошел Питерс. Он всегда держался как солдат морской пехоты, даже когда был не в лучшем виде, и очень гордился той подлинной дисциплиной без внешних формальностей, которая была правилом на судне. Он больше чем кто-либо умел этим пользоваться. Но сейчас, войдя, он стал по стойке «смирно» и отдал честь, из чего стало видно, что он пьян, и сказал:
— Том, то есть, простите, сэр. Он умер.
— Кто умер?
— Пленный, сэр.
— Хорошо, — сказал Томас Хадсон. — Включи свой генератор и постарайся связаться с Гуантанамо.
У них, наверно, что-нибудь для нас есть, подумал он.
— Пленный говорил? — спросил он Питерса.
— Нет, сэр.
— Вилли, — сказал Томас Хадсон, — как ты себя чувствуешь?
— Очень хорошо.
— Возьми несколько магниевых лампочек и сделай с него два снимка в профиль, с одной и с другой стороны. Откинь одеяло, и стяни с него шорты, и сделай один снимок во весь рост, как он там лежит на корме. Еще один снимок анфас головы и один — анфас во весь рост.
— Слушаю, сэр, — сказал Вилли.
Томас Хадсон поднялся на мостик. Он слышал, как заработал генератор, и видел вспышки магниевых лампочек. Там наверху, где все подсчитывают, не поверят даже тому, что у нас вообще был пленный. Доказательств нет. Кто-нибудь скажет, что это было просто мертвое тело, которое фрицы спихнули в море, а мы подобрали. Надо было раньше его сфотографировать. А, ладно, ну их к чертям. Может, завтра мы остальных добудем.
Подошел Ара.
— Том, кого ты назначишь отвезти его на берег и похоронить?
— Кто сегодня меньше всех работал?
— Все много работали. Я возьму с собой Хиля, и мы вдвоем все сделаем. Зароем его в песок над линией прилива.
— Лучше повыше.
— Я пришлю Вилли, и ты ему скажи, какую надпись сделать на доске. У меня в кладовой есть подходящая доска от ящика.
— Присылай Вилли.
— Зашить тело в брезент?
— Нет. Только заверните в его собственное одеяло. Присылай Вилли.
— Что нужно? — спросил Вилли.
— Сделай на доске надпись: «Неизвестный немецкий матрос» и поставь дату.
— Хорошо, Том. Мне съехать на берег для похорон?
— Нет, Ара и Хиль поедут. Сделай надпись и отдохни, выпей чего-нибудь.
— Как только Питерс поймает Гуантанамо, я пришлю тебе сказать. А ты сам не хочешь сойти вниз?
— Нет. Я и тут отдыхаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Они сделали для него укрытие, Том, и у него была хорошая постель из веток, и вдоволь воды, и еда в глиняном горшке. Старались сделать, чтобы ему было удобно, и канавки прорыли в песке для стока. От берега к укрытию протоптаны были дорожки, и ходило по ним человек восемь или десять. Не больше десяти. Мы с Вилли очень осторожно его несли. Обе его раны гангренозные, и по правому бедру гангрена уже высоко поднялась. Может, зря мы его сюда притащили, лучше было вам и Питерсу поехать туда и допросить его на месте? Если так, то это я виноват.
— У него было оружие?
— Нет. Ни оружия, ни личного опознавательного знака.
— Дай мне мой джин, — сказал Томас Хадсон. — Как по-твоему, когда были срезаны ветки для укрытия?
— По-моему, не позже, чем вчера утром. Но я, конечно, не уверен в этом.
— Вообще-то он хоть что-нибудь говорил?
— Нет. Как увидел нас с автоматами, так и сделался точно деревянный. Вот только испугался Вилли. Должно быть, когда увидел его глаз. А когда мы его подняли, он улыбнулся.
— Чтобы показать, что он еще может улыбаться, — вставил Вилли.
— И сразу сомлел, — сказал Ара. — Долго еще ему умирать, как ты считаешь, Том?
— Не знаю.
— Ну, пойдем-ка наверх и выпивку с собой возьмем, — сказал Генри. — Я не доверяю Питерсу.
— Сперва съедим эту похлебку, — сказал Вилли. — Я голоден. А ему можно согреть банку с куриным бульоном, если Генри согласен.
— Если он от этого заговорит, тогда пожалуйста, — сказал Генри.
— Ну, навряд ли, — сказал Вилли. — Но, видно, и в самом деле свинство — совать ему эту похлебку, когда он так плох. Отнеси ему коньяку, Генри. Может, он его любит, как мы с тобой.
— Не тревожьте его, — сказал Томас Хадсон. — Он хороший фриц.
— Ну как же, — сказал Вилли. — Все фрицы хорошие, когда лапки кверху поднимают.
— Он не поднимал лапок, — сказал Томас Хадсон. — Он просто умирает.
— И с большим достоинством, — сказал Ара.
— Ты что, тоже записался в обожатели фрицев? — спросил его Вилли. — Значит, вас теперь двое — ты да Питерс.
— Прекрати, Вилли, — сказал Томас Хадсон.
— А тебе-то что? — сказал ему Вилли, — Ты же всего-навсего выдохшийся вожак горсточки пылких обожателей фрицев.
— Пойдем на бак, Вилли, — сказал Томас Хадсон. — Ара, когда суп согреется, отнеси его на корму. А вы, все, кто хочет, можете идти смотреть, как этот фриц умирает. Только не лезьте к нему.
Антонио хотел было пойти за Вилли и Томасом Хадсоном, но Томас Хадсон отрицательно покачал головой, и Антонио вернулся в камбуз.
Уже почти стемнело. Томас Хадсон только-только различал лицо Вилли. При таком освещении оно показалось ему более приятным, может быть и потому, что он стоял со стороны его зрячего глаза. Томас Хадсон посмотрел на Вилли, на обе якорные цепи, на еще маячившее в сумраке дерево на берегу. Ненадежный здесь грунт — песок, подумал он и сказал:
— Ну, Вилли, выкладывай, что там тебе еще не дает покоя?
— Ты, — сказал Вилли. — Изматываешь себя до полусмерти, потому что у тебя сын погиб. У всех дети умирают, не знаешь, что ли?
— Знаю. Еще что?
— Этот хреновый Питерс и этот хреновый фриц развели смрад на всю корму, и вообще, что это за судно такое, на котором первым помощником — кок?
— Как он стряпает?
— Стряпает он что надо и насчет вождения мелких судов знает побольше, чем мы все, вместе взятые, включая и тебя.
— Да, гораздо больше.
— А, к матери все это, Том. Ты не думай, что я злюсь на тебя. Мне не на что злиться. Просто я привык к другим порядкам. Но мне нравится это судно, и люди все мне здесь нравятся, кроме этого дерьмового Питерса. Только ты перестань себя изматывать.
— А я не изматываю, — сказал Томас Хадсон. — Я ни о чем не думаю, кроме работы.
— Ох, до чего же возвышенно, прямо набить тебя опилками да на кресте распять, — сказал Вилли. — Ты бы лучше о шлюхах думал.
— Что ж, мы в общем к ним и держим путь.
— Вот это другой разговор.
— Вилли, а ты сейчас как — ничего?
— Конечно. А что? Просто этот фриц меня разбередил. Они ведь так аккуратно его устроили, как мы никого бы устроить не сумели. Или, может, сумели бы, будь у нас время. А они вот нашли время. Ну, положим, они не знали, что мы так близко. Но как им не знать, что кто-то за ними гонится? Теперь уж все за ними гонятся. А они так заботливо его устроили, как только можно устроить человека в таком состоянии.
— Верно, — сказал Томас Хадсон. — И тех на острове они тоже очень заботливо устроили.
— Да, — сказал Вилли. — Вот в том-то и беда.
Тут вошел Питерс. Он всегда держался как солдат морской пехоты, даже когда был не в лучшем виде, и очень гордился той подлинной дисциплиной без внешних формальностей, которая была правилом на судне. Он больше чем кто-либо умел этим пользоваться. Но сейчас, войдя, он стал по стойке «смирно» и отдал честь, из чего стало видно, что он пьян, и сказал:
— Том, то есть, простите, сэр. Он умер.
— Кто умер?
— Пленный, сэр.
— Хорошо, — сказал Томас Хадсон. — Включи свой генератор и постарайся связаться с Гуантанамо.
У них, наверно, что-нибудь для нас есть, подумал он.
— Пленный говорил? — спросил он Питерса.
— Нет, сэр.
— Вилли, — сказал Томас Хадсон, — как ты себя чувствуешь?
— Очень хорошо.
— Возьми несколько магниевых лампочек и сделай с него два снимка в профиль, с одной и с другой стороны. Откинь одеяло, и стяни с него шорты, и сделай один снимок во весь рост, как он там лежит на корме. Еще один снимок анфас головы и один — анфас во весь рост.
— Слушаю, сэр, — сказал Вилли.
Томас Хадсон поднялся на мостик. Он слышал, как заработал генератор, и видел вспышки магниевых лампочек. Там наверху, где все подсчитывают, не поверят даже тому, что у нас вообще был пленный. Доказательств нет. Кто-нибудь скажет, что это было просто мертвое тело, которое фрицы спихнули в море, а мы подобрали. Надо было раньше его сфотографировать. А, ладно, ну их к чертям. Может, завтра мы остальных добудем.
Подошел Ара.
— Том, кого ты назначишь отвезти его на берег и похоронить?
— Кто сегодня меньше всех работал?
— Все много работали. Я возьму с собой Хиля, и мы вдвоем все сделаем. Зароем его в песок над линией прилива.
— Лучше повыше.
— Я пришлю Вилли, и ты ему скажи, какую надпись сделать на доске. У меня в кладовой есть подходящая доска от ящика.
— Присылай Вилли.
— Зашить тело в брезент?
— Нет. Только заверните в его собственное одеяло. Присылай Вилли.
— Что нужно? — спросил Вилли.
— Сделай на доске надпись: «Неизвестный немецкий матрос» и поставь дату.
— Хорошо, Том. Мне съехать на берег для похорон?
— Нет, Ара и Хиль поедут. Сделай надпись и отдохни, выпей чего-нибудь.
— Как только Питерс поймает Гуантанамо, я пришлю тебе сказать. А ты сам не хочешь сойти вниз?
— Нет. Я и тут отдыхаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119