Коротко говоря, взгляд его устремлялся к Африке и к великому Карфагену. Начинать, по его расчету, следовало с приобретения союзников, и первым, к кому он обратился, был нумидиец Сифак – тот самый, с которым когда-то заключили дружбу его отец и дядя. Сципион решил возобновить старый союз.
Хотя к этому времени Сифак уже давно примирился с карфагенянами и получил обратно свои владения, Сципион хорошо знал цену варварской верности и без колебаний послал к нумидийцу Гая Лелия с богатыми дарами. Сифак обрадовался и дарам, и посольству – еще бы! Ведь римляне побеждали в Италии и победили в Испании, пунийцы же терпели неудачу за неудачей! – и дал понять, что охотно примет предложение Сципиона. Но он желал встретиться с римским главнокомандующим лицом к лицу, выставляя это непременным условием будущего договора, и Лелий поплыл назад, в Испанию, ничего толком не достигнув.
Для того, кто намеревался высадиться в Африке, Сифак был союзником поистине незаменимым: богатейший среди царей этой земли, знакомый с военным искусством и военными хитростями карфагенян, он правил над теми областями Нумидии и Мавритании, которые Отделены от Испании лишь узким проливом. И Сципион решается на риск, поскольку другого пути нет: он поручает Луцию Марцию Тарракон, Марку Силану – Новый Карфаген и на двух кораблях выходит в море. На море стояла тишь, и от самого Нового Карфагена шли на веслах, лишь изредка ловя парусами слабый ветерок. Уже на пороге гавани, где их ждал Сифак, римляне заметили семь боевых карфагенских кораблей. То были суда изгнанного из Испании Гасдрубала: лишь за несколько часов до того они причалили и бросили якорь. Заметили врага и карфагеняне и ни минуты не сомневались, что это враг и что его можно перехватить и потопить. Поднялся Крик, суматоха, матросы кинулись к якорным канатам, солдаты – к оружию. Но как раз в этот миг ветер с моря задул свежее, паруса наполнились, и римляне подлетели к берегу прежде, чем пунийцы успели поднять якоря, а затевать схватку в царской гавани Гасдрубал не отважился. Итак, первым явился к Сифаку Гасдрубал, а тут же вслед – Сципион с Лелием.
Нумидиец был вне себя от гордости: в один и тот же день полководцы двух самых богатых и самых могущественных в мире народов прибыли просить его дружбы и поддержки.
И римлянам, и карфагенянам он объявил, что они – его дорогие гости, и уж коль скоро случай свел их под одною кровлей, пусть попробуют уладить свои раздоры, обиды и неудовольствия. В ответ Сципион сказал:
– У Публия Сципиона никаких раздоров с Гасдрубалом не было и нет. А вести переговоры с врагом Римского государства римский командующий не вправе без особого разрешения и приказа сената.
Сифак настаивал, чтобы Сципион возлег с карфагенянином за один пиршественный стол – иначе, дескать, пойдет слух, будто нумидийский царь обидел одного из своих гостей и нарушил закон гостеприимства, – и Сципион согласился. Враги обедали вместе и не только возлежали за одним столом, но и на одном ложе: так было угодно царю. И столь велико было обаяние Сципиона, его ум, его врожденное умение обходиться со всяким человеком так, как того требуют обстоятельства, что он пленил не только варвара-нумидийца, но и заклятого недруга – Гасдрубала. Пуниец не мог и не хотел скрыть своего восхищения, а вместе с тем и печальной уверенности, что Сифак и его царство для Карфагена потеряны.
– Не о том надо нам теперь раздумывать, как случилось, что мы утратили Испанию, – сказал он откровенно, – а о том, как сохранить за собою Африку. Уж, конечно, не ради любви к путешествиям и красотам природы оставил римский полководец (и какой полководец!) только что покоренную провинцию, переправился во враждебную землю, доверился царю, которого совсем не знает! Ясно, какую надежду скрывает он в сердце – овладеть Африкою! Да, Сципион, ты давно уже лелеешь и вынашиваешь эту мысль, и не только лелеешь: ты прямо говорил, что не так будет воевать Сципион в Африке, как Ганнибал в Италии. Видишь, мы хорошо осведомлены обо всем, что ты говоришь.
Когда Гасдрубал уехал, нумидиец и римлянин заключили меж собою союз. Потом Сципион пустился в обратный путь и, несмотря на то, что в открытом море его захватила буря, на четвертый день плавания был в Новом Карфагене.
Месть и торжество победителей.
Испания отдыхала от войны, но не все ее города радовались покою и наслаждались им: иные как бы притихли, затаились в тревоге, сознавая свою вину перед победителями и страшась возмездия. Среди них самыми значительными и самыми виновными были Кастулон и Иллитургий. Кастулон хранил верность римлянам, пока им сопутствовало счастье, а после гибели братьев Сципионов переметнулся к пунийцам. Иллитургийцы запятнали себя не только изменою, но и кровью: они перебили или выдали на расправу карфагенянам воинов Гнея Сципиона, которые спаслись от вражеских мечей и искали защиты и убежища в их городе. Наказать изменников раньше было бы, конечно, справедливо, но несогласно с интересами государства. Зато теперь им предстояло ответить за все сразу.
Сципион вызвал из Тарракона в Новый Карфаген Луция Марция и поручил ему осадить Кастулон, сам же выступил к Иллитургию и через пять дневных переходов остановился у стен этого города. Ворота были закрыты наглухо, и все изготовлено к обороне. С этого и начал Сципион краткую речь перед воинами.
– Смотрите, – сказал он, – они сами замкнули ворота, не дожидаясь, пока мы объявим войну, и, значит, сами признали, какой заслуживают участи. С ними мы будем биться куда злее и беспощаднее, чем с карфагенянами, потому что должны покарать вероломство, жестокость, насилие. Настал срок отомстить и за зверски убитых товарищей, и за себя самих – да, не удивляйтесь, за себя самих! Ведь если бы нам довелось бежать и бегство занесло нас в Иллитургий, мы сделались бы жертвою того же коварства. Пусть запомнят все народы и на все времена: как бы ни был унижен судьбою римский гражданин, обида, нанесенная ему, безнаказанной не останется!
Сразу после этого младшие начальники раздают по манипулам штурмовые лестницы, и войско, разделившись на две части – одною командует Сципион, другою Лелий, – идет на приступ с двух сторон одновременно.
А горожан никто не ободрял, никто не призывал защищаться до последней капли крови: собственный страх и нечистая совесть были для каждого наилучшим советчиком. Они вспоминали и друг другу напоминали, что враг ищет не победы а расправы над ними. Но раз так, раз впереди смерть, и только смерть, важно одно: умрешь ли ты в бою, где Марс одинаково благосклонен ко всем без разбора и нередко повергает победителя к ногам побежденного, или испустишь дух после – среди развалин и пожарищ, на глазах у жены и детей (которых римлянин обратит в рабов), под розгами, в цепях, испытав все муки, все унижения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Хотя к этому времени Сифак уже давно примирился с карфагенянами и получил обратно свои владения, Сципион хорошо знал цену варварской верности и без колебаний послал к нумидийцу Гая Лелия с богатыми дарами. Сифак обрадовался и дарам, и посольству – еще бы! Ведь римляне побеждали в Италии и победили в Испании, пунийцы же терпели неудачу за неудачей! – и дал понять, что охотно примет предложение Сципиона. Но он желал встретиться с римским главнокомандующим лицом к лицу, выставляя это непременным условием будущего договора, и Лелий поплыл назад, в Испанию, ничего толком не достигнув.
Для того, кто намеревался высадиться в Африке, Сифак был союзником поистине незаменимым: богатейший среди царей этой земли, знакомый с военным искусством и военными хитростями карфагенян, он правил над теми областями Нумидии и Мавритании, которые Отделены от Испании лишь узким проливом. И Сципион решается на риск, поскольку другого пути нет: он поручает Луцию Марцию Тарракон, Марку Силану – Новый Карфаген и на двух кораблях выходит в море. На море стояла тишь, и от самого Нового Карфагена шли на веслах, лишь изредка ловя парусами слабый ветерок. Уже на пороге гавани, где их ждал Сифак, римляне заметили семь боевых карфагенских кораблей. То были суда изгнанного из Испании Гасдрубала: лишь за несколько часов до того они причалили и бросили якорь. Заметили врага и карфагеняне и ни минуты не сомневались, что это враг и что его можно перехватить и потопить. Поднялся Крик, суматоха, матросы кинулись к якорным канатам, солдаты – к оружию. Но как раз в этот миг ветер с моря задул свежее, паруса наполнились, и римляне подлетели к берегу прежде, чем пунийцы успели поднять якоря, а затевать схватку в царской гавани Гасдрубал не отважился. Итак, первым явился к Сифаку Гасдрубал, а тут же вслед – Сципион с Лелием.
Нумидиец был вне себя от гордости: в один и тот же день полководцы двух самых богатых и самых могущественных в мире народов прибыли просить его дружбы и поддержки.
И римлянам, и карфагенянам он объявил, что они – его дорогие гости, и уж коль скоро случай свел их под одною кровлей, пусть попробуют уладить свои раздоры, обиды и неудовольствия. В ответ Сципион сказал:
– У Публия Сципиона никаких раздоров с Гасдрубалом не было и нет. А вести переговоры с врагом Римского государства римский командующий не вправе без особого разрешения и приказа сената.
Сифак настаивал, чтобы Сципион возлег с карфагенянином за один пиршественный стол – иначе, дескать, пойдет слух, будто нумидийский царь обидел одного из своих гостей и нарушил закон гостеприимства, – и Сципион согласился. Враги обедали вместе и не только возлежали за одним столом, но и на одном ложе: так было угодно царю. И столь велико было обаяние Сципиона, его ум, его врожденное умение обходиться со всяким человеком так, как того требуют обстоятельства, что он пленил не только варвара-нумидийца, но и заклятого недруга – Гасдрубала. Пуниец не мог и не хотел скрыть своего восхищения, а вместе с тем и печальной уверенности, что Сифак и его царство для Карфагена потеряны.
– Не о том надо нам теперь раздумывать, как случилось, что мы утратили Испанию, – сказал он откровенно, – а о том, как сохранить за собою Африку. Уж, конечно, не ради любви к путешествиям и красотам природы оставил римский полководец (и какой полководец!) только что покоренную провинцию, переправился во враждебную землю, доверился царю, которого совсем не знает! Ясно, какую надежду скрывает он в сердце – овладеть Африкою! Да, Сципион, ты давно уже лелеешь и вынашиваешь эту мысль, и не только лелеешь: ты прямо говорил, что не так будет воевать Сципион в Африке, как Ганнибал в Италии. Видишь, мы хорошо осведомлены обо всем, что ты говоришь.
Когда Гасдрубал уехал, нумидиец и римлянин заключили меж собою союз. Потом Сципион пустился в обратный путь и, несмотря на то, что в открытом море его захватила буря, на четвертый день плавания был в Новом Карфагене.
Месть и торжество победителей.
Испания отдыхала от войны, но не все ее города радовались покою и наслаждались им: иные как бы притихли, затаились в тревоге, сознавая свою вину перед победителями и страшась возмездия. Среди них самыми значительными и самыми виновными были Кастулон и Иллитургий. Кастулон хранил верность римлянам, пока им сопутствовало счастье, а после гибели братьев Сципионов переметнулся к пунийцам. Иллитургийцы запятнали себя не только изменою, но и кровью: они перебили или выдали на расправу карфагенянам воинов Гнея Сципиона, которые спаслись от вражеских мечей и искали защиты и убежища в их городе. Наказать изменников раньше было бы, конечно, справедливо, но несогласно с интересами государства. Зато теперь им предстояло ответить за все сразу.
Сципион вызвал из Тарракона в Новый Карфаген Луция Марция и поручил ему осадить Кастулон, сам же выступил к Иллитургию и через пять дневных переходов остановился у стен этого города. Ворота были закрыты наглухо, и все изготовлено к обороне. С этого и начал Сципион краткую речь перед воинами.
– Смотрите, – сказал он, – они сами замкнули ворота, не дожидаясь, пока мы объявим войну, и, значит, сами признали, какой заслуживают участи. С ними мы будем биться куда злее и беспощаднее, чем с карфагенянами, потому что должны покарать вероломство, жестокость, насилие. Настал срок отомстить и за зверски убитых товарищей, и за себя самих – да, не удивляйтесь, за себя самих! Ведь если бы нам довелось бежать и бегство занесло нас в Иллитургий, мы сделались бы жертвою того же коварства. Пусть запомнят все народы и на все времена: как бы ни был унижен судьбою римский гражданин, обида, нанесенная ему, безнаказанной не останется!
Сразу после этого младшие начальники раздают по манипулам штурмовые лестницы, и войско, разделившись на две части – одною командует Сципион, другою Лелий, – идет на приступ с двух сторон одновременно.
А горожан никто не ободрял, никто не призывал защищаться до последней капли крови: собственный страх и нечистая совесть были для каждого наилучшим советчиком. Они вспоминали и друг другу напоминали, что враг ищет не победы а расправы над ними. Но раз так, раз впереди смерть, и только смерть, важно одно: умрешь ли ты в бою, где Марс одинаково благосклонен ко всем без разбора и нередко повергает победителя к ногам побежденного, или испустишь дух после – среди развалин и пожарищ, на глазах у жены и детей (которых римлянин обратит в рабов), под розгами, в цепях, испытав все муки, все унижения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91