– Оно было заминировано?
– Да, но тогда я об этом не думал. У меня была цель – снайпер. Бежал зигзагами, падал, перекатывался, опять бежал. Тот парень стрелял, но ему не везло. А когда я приблизился на расстояние выстрела, ему уже поздно было спасаться. Он слишком увлекся мной и проворонил момент, когда следовало слезать с дерева и давать деру. Я подбежал, навел свою трубу, и снайпера не стало.
– Это был геройский поступок. А как насчет случая с изнасилованием? – без всякого перехода буднично спросил Кайсер.
Снова пауза. Кайсер вел допрос таким образом, что Уитон никак не мог к нему приноровиться. Едва он начинал привыкать, как его мгновенно спускали с небес на землю очередным неудобным вопросом.
– А при чем тут это? – наконец тихо осведомился художник.
– По-своему, это тоже был геройский поступок. Но за такие в армии медали не дают. Скорее наоборот. Думаю, тот поступок стоил вам дружеского расположения сослуживцев, не так ли?
– У меня не было выбора.
– Не было?
– Я воспитан на уважении к женщине, агент Кайсер. На каком бы языке она ни изъяснялась и каким бы цветом ни отливала ее кожа.
Я едва удержалась, чтобы не поаплодировать Уитону.
– К тому же это была даже не женщина, – добавил он глухо, – ребенок...
– Они только собирались ее насиловать или уже закончили, когда вы там появились?
– Я застал их как раз в процессе. Мы обшаривали какую-то деревушку, искали схроны с оружием. Помню, я дошел почти до околицы, как вдруг услышал визг из крайней лачуги.
– Их было двое?
– Да. Один уселся на ее груди, придавив коленями руки, другой... другой насиловал.
– Каковы были ваши действия?
– Я потребовал прекратить.
– Но один из них был старше вас по званию, не так ли? Капрал, сержант?
– Капрал.
– И они послушались?
– Нет, конечно. Они стали ржать.
– А вы?
– Я взял их на мушку и сказал, что буду стрелять.
– У вас была «М-16»?
– Нет, шведская «К-50».
– Хороший выбор. Вы знали толк в оружии.
– Просто не хотел погибнуть только потому, что «М-16» дала бы осечку в критический момент. Я прикупил себе «К-50» в Сайгоне, когда проводил там свой отпуск.
– Хорошо. Что было дальше?
– Они стали орать на меня, грозить всеми смертями, но девчонку оставили в покое.
– Вы в самом деле готовы были открыть по ним огонь?
– Да. Но стрелял бы по ногам.
– Вы вернулись в часть и тут же доложили о происшествии по команде?
– Да.
– А что стало с той девочкой? Вы пытались ее утешить?
– Нет, я старался не спускать глаз с тех двоих.
– Разумно.
– Ее мать была там же. Они ее оглушили, но к тому моменту она уже потихоньку начала приходить в себя. Скажите, друзья, какое отношение все это имеет к вашему расследованию?
– Честно? Понятия не имею, мистер Уитон. Но мы наметили круг вопросов и зададим их все, таковы правила. До сих пор вы были с нами откровенны. Я благодарен вам за это. И это говорит в вашу пользу.
– В самом деле?
В колонках раздалось шуршание. Мы с Бакстером поняли, что Ленц расхаживает по комнате и микрофон трется о ткань пиджака.
– Готовность номер один, – шепнул мне Бакстер.
– Мистер Уитон, – снова раздался голос Ленца. – Должен вам сказать, что полотно, над которым вы работаете, уже сейчас производит сильнейшее впечатление. Оно, похоже, знаменует возврат к вашей прежней манере письма. Уверен, что картина произведет фурор в мире искусства.
Очевидно, доктор Ленц придерживался совершенно иных методик ведения допроса, нежели Кайсер.
– Спасибо на добром слове, – ответил Уитон. – Честно говоря, меня не очень заботит мнение критиков. Я их недолюбливаю. Нет, лично у меня не было с ними никаких проблем, но они жестоко обходились с работами людей, перед которыми я преклоняюсь. И этого я им забыть не могу.
– Вспомним, что говорил о критиках Уайльд! – воскликнул Ленц. – «Те, кто в прекрасном находят дурное. Люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными».
– Вот именно! – обрадовался Уитон. – Фрэнк точно такого же мнения, между прочим. И он большой поклонник Оскара Уайльда.
– Да? Ну тогда мы с ним быстро найдем общий язык. – В колонках опять зашуршало. – Мистер Уитон, по образованию я не только психолог, но и врач общей практики. Прошу простить мою бестактность... Словом, если не возражаете, я бы хотел поговорить о вашем недуге и о том, как он отразился на вашем творчестве.
– Я бы предпочел не затрагивать эту тему.
Ленц отозвался не сразу, и я готова была побиться об заклад, что он вперил в Роджера Уитона один из своих фирменных «изучающих» взглядов.
– Понимаю... – наконец проговорил он. – Однако боюсь, нам от этого разговора никуда не деться. Диагнозы, подобные вашему, ложатся на людей тяжким грузом и могут вызывать весьма резкие психологические перемены. Мне необходимо в этом разобраться. Тем более что вы художник, а художники – особые люди. Вам известно, например, что Пол Кли также страдал склеродермией?
– Да, и это наложило серьезный отпечаток на его работы.
– Я вижу у вас на руках перчатки. Скажите, переезд на юг как-то сказался на течении вашего заболевания? В лучшую сторону, я имею в виду?
– Отчасти, но за это я скорее должен быть благодарен не местному климату, а руководству университета. С некоторых пор, подписывая любые контракты на чтение лекций, я отдельным пунктом указываю необходимость заглушки всех имеющихся в помещении кондиционеров. В Новом Орлеане жарко и без кондиционеров никуда, но руководство пошло мне навстречу.
– Неудивительно. Все-таки вы весьма известный и уважаемый человек.
– В узких кругах, – хмыкнул Уитон. – Впрочем, пальцы все равно немеют. И довольно часто.
– У вас уже наблюдаются органические повреждения кожи на руках?
– Повторяю, я предпочел бы не обсуждать детали...
– Чем скорее мы покончим с этой частью нашей беседы, тем легче вам будет, мистер Уитон. Я ведь не забавы ради спрашиваю, вы меня тоже поймите. Вы наблюдаетесь у местных врачей?
– Я лишь однажды навестил отделение ревматологии Туланского факультета медицины. И, если кратко, не был впечатлен.
– Кстати, о факультетах медицины. Вас ведь звали к себе и другие университеты. Наверняка среди них были и те, где лечение подобных заболеваний поставлено более серьезно. Вам не приходила в голову эта мысль?
– Куда бы я ни поехал, я нигде не нашел бы избавления. Эту болезнь не лечат. Максимум, на что я могу рассчитывать, – всевозможные полумеры, тормозящие ее развитие. Если вы врач, вам это должно быть хорошо известно. Так что не тешу себя напрасными иллюзиями. Жить в уединении и работать – вот все, что мне нужно.
– Понимаю. В этом году вы уже проверяли функции своих внутренних органов?
– Нет.
– Анализы крови?
– Нет.
– Вам известно, что повышенное давление, скажем, может свидетельствовать в вашем случае о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133