– Ну, если вы спросите меня о конкретных числах... Я не уверен, конечно, но... Постойте, вы что же это, господа, меня подозреваете?! По-вашему, я мог совершить все эти дикие преступления?!
– Каждый, кто имел доступ к этим кистям, до поры до времени проходит в этом деле в качестве подозреваемого. Для начала сообщите, где вы находились три дня назад вечером? Сразу после открытия Музея искусств? Скажем, с восьми сорока пяти до девяти пятнадцати?
– Дома. И, опережая ваш следующий вопрос, вынужден признаться, что был один. Самое время связаться с адвокатом, не так ли?
– Как вам будет угодно, сэр. Это ваше гражданское право, и я не смею оказывать на вас давления.
– Понимаю...
В колонках повисла длительная пауза. Очевидно, Уитон крепко задумался, а Кайсер и Ленц выжидали. Наконец вновь зазвучал голос Джона:
– Расскажите, пожалуйста, по какому принципу вы набирали себе аспирантов?
– Все просто. Каждый желающий присылал мне свои работы. Точнее, фотоснимки. Выбрав лучшие, я посмотрел на холсты воочию.
– Помимо творческой составляющей, был ли еще какой-нибудь критерий для отбора?
– Нет.
– Вы сверялись с послужным списком кандидатов? С их биографиями?
– Разумеется, каждый из них сопровождал свою заявку неким резюме, хотя, вы знаете, художники не приучены писать подобные бумажки и оформляют их, как правило, весьма произвольно. Опять-таки упреждая ваш следующий вопрос, скажу, что резюме Леона Гейнса было одним из самых... как бы поточнее выразиться... оригинальных.
– Могу себе представить... – почти дружелюбно фыркнул Кайсер, и все-таки это не могло обмануть Уитона, который прекрасно понимал, что участвует в беседе в качестве допрашиваемого. – Как я понимаю, работы будущих аспирантов произвели на вас самое благоприятное впечатление. Что именно определило ваш выбор в их пользу?
– Боюсь, в двух словах на это не ответишь, – отозвался Уитон.
– Тогда расскажите в двух словах о каждом из аспирантов.
– В сущности, я не так хорошо знаю, что они за люди, чем живут... Мы пересекаемся в основном в рабочем порядке...
– Начните с Фрэнка Смита, – не унимался Кайсер.
Очередная долгая пауза, смысла которой мы с Бакстером, не видя глаз Уитона, не могли разгадать. То ли он не хотел говорить, то ли мучительно подыскивал правильные слова...
– Ну что ж, я весьма высокого мнения о Фрэнке, – наконец начал Уитон. – Он очень одаренный мальчик. С материальными проблемами, правда, никогда в жизни не сталкивался, но это не значит, что его детство было безоблачным. Разумеется, я не посвящен в детали, но кое-что он о себе говорил. Представьте, богатая влиятельная семья, папа желает, чтобы сын сделал традиционную карьеру, а он вдруг начинает рисовать... Между тем возможности Фрэнка как художника огромны. Я лично не вижу им предела. И он по-настоящему предан своему занятию. Уверен, у него впереди много времени, чтобы отточить мастерство. Хотя его техника, к слову, и так практически совершенна. А главное – он не испытывает никаких сомнений и уверен в своих силах. Не знаю, что еще про него рассказать. Я не критик. И не полицейский детектив.
– Понимаю. Вам когда-нибудь приходилось наблюдать проявления агрессии со стороны Фрэнка? Может быть, до вас доходили какие-то слухи?
– Проявления агрессии?! О чем вы! Во время работы он, безусловно, одержим, но агрессия и Фрэнк – понятия несовместимые. У него полно других недостатков. Например, он довольно резко высказывается в адрес многих художников. И порой бывает к ним несправедлив. Фрэнк знает историю искусства наизусть и не терпит невежества, но, на мой скромный взгляд, склонен перегибать палку. Можете представить, как он отзывается о Леоне Гейнсе и как тот на это реагирует.
– Расскажите-ка об этом.
– Леон уже сто раз пристукнул бы Фрэнка, если бы не боялся пожизненного приговора. У него ведь уже есть две судимости, да вы, конечно, знаете. В третий раз его упекли бы до конца дней.
– Что он за человек, этот ваш Гейнс?
Уитон громко вздохнул. Так громко, что наши с Бакстером колонки в фургончике зафонили.
– Леон прост как правда. Или совсем напротив. Как посмотреть. Вам придется разобраться в этом самостоятельно. Гейнс – истерзанная душа, из которой никто и никогда не изгонит демонов. Даже искусство – хотя оно ему здорово помогло – не способно вылечить этого человека.
– А вам известно, что Гейнс регулярно избивает своих женщин?
– Понятия не имею, чем Гейнс занимается в свободное время. Избивает, вы говорите? Меня это не удивляет. Вы посмотрите на его картины.
– Как вы считаете, он способен на убийство?
– Мы все способны на убийство, агент Кайсер. И не говорите, что вы этого не знали.
– Вы служили во Вьетнаме, – неожиданно перевел разговор в другое русло Джон. – Не так ли?
– Вы же читали мою биографию.
– У вас достойный послужной список. Я бы даже сказал, прекрасный.
– Я исполнял приказы, только и всего.
– Не только. Вы стали кавалером Бронзовой звезды. За что именно, не припомните?
– Повторяю: вы уже навели обо мне справки. Зачем же спрашивать?
Дэниел Бакстер, сидевший рядом со мной, крякнул и покачал головой.
– Первый испуг у Уитона прошел. Он начинает чувствовать себя в своей тарелке.
– Как вы это поняли? – прошептала я.
– Перестал отвечать на вопросы и возвращает их адресату.
– Читать – одно, узнавать из первых уст – другое, – назидательно проговорил Кайсер.
– Вы ведь там тоже были? – вопросом на вопрос ответил Уитон.
– Служил рейнджером, восьмая рота девятой бригады. А вы были в морской пехоте?
– Третья бригада.
– Там наградами не разбрасывались.
– Не разбрасывались, это вы верно подметили. Ну... нашу роту втоптали в рисовое поле близ Куанчи. Сержант наступил на мину, и ему оторвало ногу по колено. За ним поползли двое, и через минуту мы их лишились. Обоих положил снайпер, засевший на дереве. Погода была нелетная, так что надеяться на вертолеты и напалм не приходилось, но для того парня мы все были как на ладони, и он расстреливал нас неспешно и методично. Словно бутылки в тире. Мы запросили о помощи артиллерию, но ничего путного из этого не вышло. Сержант кричал, чтобы его не бросали... что он взорвет себя, если мы уйдем. Я думаю, он так бы и сделал. Поэтому пополз и вытащил его.
– Вот так просто?
– На войне все бывает. Кому не повезет, а кого и пронесет. Снайпер пытался меня снять, но мазал.
– В наградном листе говорится, что вы и с ним разобрались тоже.
– Когда я вернулся целым и невредимым вместе с сержантом, меня охватила эйфория. Ложное чувство собственной неуязвимости. Казалось, меня кто-то заговорил от пуль. Все летят мимо. У вас бывало на войне такое чувство?
– Только однажды. Опасная иллюзия.
– Да, но тогда она мне помогла. Я взял гранатомет и рванул через поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133