– Стало быть, от реализма к абстракционизму... – задумчиво пробормотал Кайсер. – А наш приятель прошел обратный путь.
– Метаморфоза Уитона в чем-то ярче, – возразил Ленц. – Его новая манера сделала его знаменитым, ее обсуждают критики, изучают студенты. Ей даже название придумали: «темный импрессионизм». И вовсе не потому, что на его картинах мало света, хотя так оно и есть. Он пишет в манере импрессионистов, но те, как известно, всегда изображали нечто светлое, пасторальное, жизнеутверждающее. Хоть кого возьмите – Мане, Ренуара, Писарро... А на картинах Уитона атмосфера совершенно иная.
– Де Бек сказал, что автор «Спящих женщин» использует технику импрессионистов, – напомнила я Ленцу.
– Использовал, это верно. Но дело в том, что Уитон, отдав должное импрессионизму, пошел дальше. Молодые художники часто подражают манере импрессионистов. Точно так же, как молодые композиторы заимствуют знаменитые мелодии. Но в чистом виде импрессионизм – это вчерашний день. Уитон добился успеха именно потому, что изобрел собственный стиль. А что касается «Спящих женщин», то уже два эксперта-искусствоведа в один голос заявили, что эту серию ничто не связывает с произведениями Уитона. Ничто.
– А может статься, что один человек пишет картины по-разному? Настолько по-разному, что экспертам не дано его уличить? – спросил Бакстер.
– Ну, если предположить, что он специально ставил перед собой такую цель – обмануть ценителей искусства и критиков...
– И нас с вами...
– Не знаю. Может быть. Но полностью от себя убежать не удается никому. Рано или поздно ты себя выдашь. Хоть одной черточкой, одной деталью, но выдашь. Мы взяли на экспертизу несколько ранних портретов Уитона, которые он писал в молодости, и сравнили их со «Спящими женщинами». Ничего похожего. Я считаю, что так изящно обмануть всех художник не способен. Разумеется, мы еще проверим холсты, краски и все остальное...
– На последних картинах Уитона найдены щетинки от собольих кистей?
– Да. Но мы также нашли их на картинах Смита, Гейнса и Лаво.
– А когда эти щетинки появились?
– На картинах, написанных уже здесь, – то есть сразу после появления всей четверки в Новом Орлеане.
– Выходит, раньше Уитон – я уж молчу про остальных – этими кистями не пользовался?
– Выходит, так. Мы зададим ему этот вопрос. А пока пойдем дальше. Я мог бы рассказывать вам об Уитоне еще битый час, но мне не терпится перейти к нашему следующему подозреваемому, уж больно он примечателен! – Бакстер скомандовал в трубку: – Том, давай сюда второго.
Фотография Уитона сменилась Гейнсом. Да, рожа такая, что, увидев на улице, перейдешь от греха на противоположную сторону. Какие-то безумные глаза, мятое лицо, спутанные сальные волосы, грубая щетина, да к тому же еще и сломанный когда-то нос! Я и представить себе не могла, как этот тип рисует картины, стоя перед мольбертом.
– Леон Айзек Гейнс, – объявил Бакстер. – Вместо предисловия я вам вот что скажу, ребята: если бы мне пришлось выбирать из всей четверки, я выбрал бы этого красавца. Не колеблясь. Судите сами: родители – алкоголики, а отец еще и сидел в «Синг-Синге» за совращение несовершеннолетнего.
– Мальчика? – быстро спросил Кайсер.
– Девочки.
– Какого возраста?
– Четырнадцати лет. Леон все детство и юность провел между улицей и колонией для малолетних преступников. В его раннем послужном списке значатся кража со взломом, хулиганство с нанесением телесных повреждений и так далее. Кроме того, он отбывал срок за поджог.
Кайсер удовлетворенно хмыкнул, и я знала почему. Поджог, совершенный в детстве, – один из трех классических признаков, по которым можно впоследствии вычислить маньяка. Поджог, недержание мочи и жестокость по отношению к животным. Это я хорошо запомнила, год назад проштудировав учебник по криминалистике.
– И над кошками он тоже измывался, – словно прочитав мои мысли, сообщил Бакстер. – В двенадцать лет закопал котенка в песок так, что наверху осталась одна голова, а потом проехался по этому месту газонокосилкой.
– Господи... – прошептала я.
– А как насчет энуреза? – осведомился Кайсер.
– Так глубоко мы еще не копнули. Родителей не спросишь. Обоих давно нет на свете, да я и не думаю, что его мамаша особенно озаботилась бы недержанием у сыночка. Впрочем, мы поднимем медицинские архивы в Куинсе. Для очистки совести. – Опять шуршание бумаг. – Как я уже сказал, Гейнс дважды навещал «Синг-Синг»: один раз за драку с отягчающими, второй за изнасилование.
– Хорош! – веско изрек Боулс.
– С бандитскими группировками на воле у него вроде бы связей не было, но он участвовал в бунте заключенных в «Синг-Синге». Мы сейчас пытаемся разыскать его бывших сокамерников, разослали людей во все концы, чтобы они их допросили. Примечательно, что до своей первой ходки в «Синг-Синг» в семьдесят пятом Гейнс ни разу не брал в руки кисть для рисования. Зато как взял, так уже больше и не выпускал. Его мазня произвела на начальника тюрьмы столь сильное впечатление, что тот показал ее в Нью-Йорке нескольким торговым агентам.
– И что они?
– А они начали потихоньку продавать Гейнса коллекционерам. На свою вторую ходку он пошел уже не оборванцем. Его судьба чем-то схожа с судьбой Джека Эббота. Во всяком случае, на тот момент он был, пожалуй, единственным обитателем «Синг-Синга», которым живо интересовалось все нью-йоркское арт-сообщество.
– Тогда-то Уитон впервые и услышал про Гейнса, не так ли? – предположил Кайсер.
– Трудно сказать. Имя Уитона в связи с нью-йоркским периодом в жизни Гейнса как раз нигде не всплывает. Уитон всегда был отшельником, чурался других художников и не входил ни в какие тусовки. А когда заболел, и вовсе замкнулся, окончательно прервав все сношения с внешним миром. Если не считать, конечно, переписки с личным агентом. В Новом Орлеане Уитона поначалу зазывали всюду – куда там! Порой он даже не удостаивал людей ответом. Ректор, кстати, не в восторге от такого поведения Уитона.
– В какой манере Гейнс пишет? Что будит его вдохновение? – спросил Кайсер.
– Начинал он, понятное дело, с тюремных сценок, а теперь рисует своих подружек. Исключительно. С кем спит, ту и пишет. Насколько нам удалось выяснить, он постоянно избивает своих женщин, и они часто меняются. И самое интересное для нас: на своих картинах он часто отображает сцены избиения. Эксперты называют его сюжеты жестокими.
– Интересно, какой конкурс был среди желающих стать аспирантом у Уитона?
– Шестьсот человек на три места.
– Ничего себе! И как же вышло, что он взял именно Гейнса?
– Хороший вопрос. Зададим его завтра самому Уитону.
Кайсер взглянул на Бакстера с вызовом.
– Надеюсь, я буду вести допрос?
– Не забегай вперед, Джон, давай сначала разберемся со всеми подозреваемыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133