Михоэлс сдался: поступайте как знаете.
Через неделю привезли шубы. Замечательные шубы: из тонкого черного английского сукна, на лисьем меху, с воротниками из каракульчи с легкой проседью, - самый знаменитый сорт каракульчи, объяснил Шустер, только очень богатые люди могут позволить себе иметь шубы с воротниками из такой каракульчи. Примерили. И на Шустере, и на Фефере шубы сидели словно влитые. Шустер был чрезвычайно доволен.
Шубы упаковали и оставили в номере Фефера. Всю ночь Фефер глаз не мог сомкнуть. А вдруг Михоэлс прав? Не может быть, чтобы товарищ Сталин был таким невысоким. А вдруг может? Получится что? Получится издевательство над...
А шить для товарища Сталина шубу по росту Михоэлса - не издевательство?! Это же сразу попадет в газеты, станет известно всему миру!
Нет, он прав. Как бы там ни было, какого бы роста товарищ Сталин ни был на самом деле, но Фефер прав. Это политический вопрос. И он, Фефер, решил его правильно.
Так он успокаивал себя, но на душе было очень тревожно. Не радовало даже, что ему и Михоэлсу нью-йоркские меховщики тоже презентовали по шубе. Конечно, без каракульчи с сединой и не на лисьем меху, но легкие, теплые, из хорошо выделанной овчинки, с бобровыми воротниками, в Москве таких не достанешь.
Вторая причина, заставлявшая Фефера нервничать, заключалась в том, что исчез Хейфец. Через три дня - отлет в Мексику. Что делать с отчетами, которых у Фефера скопился уже целый пухлый конверт? Везти с собой? А вдруг мексиканские пограничники или таможенники обыщут его и найдут отчеты?
Переслать почтой в посольство? А если ФБР проверяет почту посольства? Это же не дипломатический канал, а обычная городская почта. Наверняка проверяют, не могут не проверять. И получится, что он своими руками вручил ФБР секретную разведывательную информацию. И если об этом станет известно... А об этом обязательно станет известно...
Уничтожить? Сжечь или порвать на мелкие клочки и спустить в туалет?
Это был выход. Не лучший, но в крайнем случае можно на это пойти. Тем более что в отчетах не содержалось ничего принципиально нового. Самая важная информация была уже передана Хейфецу на прежних встречах.
Фефер очень ответственно отнесся к поручению, которое он получил от комиссара госбезопасности Райхмана и самого товарища Берии на конспиративной квартире в районе Таганки. После каждого приема, который американцы устраивали в честь советских гостей, он до глубокой ночи просиживал у себя в номере, своим четким мелким почерком записывая содержание разговоров, которые Михоэлс вел с американцами.
Это были чудовищные, провокационные разговоры. Речь шла о Крыме, о том, что советское правительство якобы намерено создать там еврейскую республику. Первый раз об этом спросил Михоэлса мэр Нью-Йорка Ла Гардия на приеме после первого митинга на стадионе Поло-Граунд. Прием был многолюдный, с дамами в вечерних платьях, с официантами, скользящими по залу с подносами, уставленными шампанским. Мэр увел Михоэлса и Фефера в глубь своей резиденции, в библиотеку с камином, усадил в массивные, чрезвычайно уютные кожаные кресла, предложил виски и сигары. Переводчика из советского посольства он отослал выпить и перекусить, сказал, что у него есть свой переводчик. Из чего Фефер заключил, что мэр не хочет, чтобы о разговоре знали в советском посольстве. В библиотеку вместе с ними прошли сенатор Джордж Лимен и еще какой-то молодой господин, которого Ла Гардия представил как своего секретаря Боба Айзенштейна, выходца из Одессы. Он и был переводчиком.
Вопрос о Крыме мэр задал не сразу. Долго расспрашивал о Москве, о Ташкенте, о театре ГОСЕТ. Позже Фефер понял, что это было просто предисловие к главному. Когда же главный вопрос прозвучал, Фефер едва не вскочил с кресла. Но Михоэлс не только не возмутился, но даже не удивился. Тем же тоном, покуривая папиросу "Казбек" (от сигары он решительно отказался), как о чем-то вполне рядовом, подтвердил: да, этот вопрос обсуждается. На каком уровне? Нет, этого он не знает. Возможно, и на заседаниях правительства, но здесь он может только гадать, на заседания правительства артистов не приглашают. От кого он об этом узнал? Чисто случайно, от Вячеслава Михайловича Молотова. Да, того самого - наркома иностранных дел, члена Политбюро, первого заместителя наркома обороны товарища Сталина. Друзья с ним? Ну что вы. Это был обычный разговор, в гостях, за рюмкой коньяку. Да, в кремлевской квартире Молотова, его пригласила в гости Полина Семеновна Жемчужина, супруга наркома, покровительница театра ГОСЕТ. Часто ли он бывает у нее в гостях? Нет, в театре после премьер видятся часто, а в гостях у нее он был впервые.
Насколько серьезны намерения советского правительства в отношении Крыма? Ну, господа, вы слишком многого от меня хотите. Я не могу сказать "нет", я не могу сказать "да". Молотов говорил об этом со знанием вопроса, но он не делал мне никаких официальных заявлений.
Так и крутился разговор больше часа. Лимен помалкивал, катал во рту огромную черную сигару, Боб Айзенштейн расспрашивал о пустяках: какая квартира у Молотовых, как обставлена, красивая ли женщина Полина Семеновна, как одевается дома. Бабье какое-то любопытство.
В своем первом отчете Фефер выразил все свое возмущение поведением Михоэлса. Даже если Вячеслав Михайлович Молотов действительно говорил с ним о Крыме, какое он имел право передавать содержание этого разговора американцам? Пусть даже они и прикидываются горячими друзьями Советского Союза и убежденными антифашистами. О вопросах Айзенштейна он вообще распространяться не стал - кому интересны такие мелочи.
Но Хейфец был другого мнения. Он получил отчет Фефера на другое утро после приема, а вечером позвонил ему в номер и пригласил прогуляться по Бродвею. Но на Бродвей они не пошли. Ходили по немноголюдной улочке возле отеля "Уолсдорф-Астория". Хейфец говорил негромко, жестко, прерывая любые попытки Фефера объясниться. Никаких собственных оценок, никакого собственного мнения, никакого анализа разговоров. Только то, о чем шла речь. Максимально подробно. Спрашивают о прическе Жемчужиной: подробный вопрос подробный ответ Михоэлса. Спрашивают: в какой куртке был Молотов - то же самое. Спрашивают о любой другой ерунде - то же самое.
- Вам все понятно?
Фефер закивал:
- Все...
После этого отчеты стали занимать у него часа по два, а то и по три. Даже Михоэлс обратил внимание на его красные от недосыпа глаза.
- Вы что, стихи по ночам пишете? - поинтересовался он.
- Поэмы, - буркнул в ответ Фефер.
Утешало лишь то, что Хейфец теперь одобрял его работу. Даже выдал однажды двести долларов - на мелкие расходы. Это была огромная сумма. За поэму он столько не получил бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107