Я воспользуюсь одной лишь нитью, которая непосредственно ведет к мысли, лежащей в основе всего этого хаоса. Незнакомец с продолговатым лицом и маленькой бородкой, помешавший мне одеться, напоминает мне одного купца в Спалато, у которого моя жена накупила множество турецких материй. Его звали Поповик; это – подозрительная фамилия, которая дала повод и юмористу Штеттенгейму сделать замечание, содержащее намек («Он назвал мне свою фамилию и, покраснев, пожал мне руку».) Впрочем, здесь мы встречаемся с злоупотреблением фамилией, что и выше: Пелаги, Кнедель, Брюкке, Флейшль. Что такая игра именами собственными является детской шалостью, я думаю, не встретит возражений ни у кого; но если я занимаюсь этим, то это акт возмездия, так как моя собственная фамилия несчетное число раз была жертвой таких глупых потуг на остроумие. Гете заметил однажды, насколько человек чувствителен к своей фамилии, которой он обрастает, точно кожей, когда Гердер сочинил по поводу его фамилии:
«Der du von Gottern abstammst, vom Goten oder vom Kote» – «So seid ihr Gotterbilder auch zu Staub».
Я замечаю, что это отступление относительно злоупотребления фамилиями должно подготовить нас только к этой жалобе. – Покупки в Спалато напоминают о других покупках в Каттаро: немного поскупился и упустил случай купить хорошие вещи (см. выше: «Упустил случай у кормилицы»). Одна из мыслей, внушенных спящему голодом, гласит следующее: не нужно ничего упускать, нужно брать все, что есть, даже если совершаешь при этом небольшую несправедливость: нельзя упускать случая, жизнь так коротка, смерть неизбежна. Так как эта мысль имеет и сексуальный смысл и так как это желание не останавливается перед несправедливостью, то это «саг-ре diem» должно опасаться цензуры и скрываться за сновидением. К этому присоединяются и все противоположные мысли, воспоминания о том времени, когда спящему было достаточно духовной пищи, все увещевания старших и даже угрозы страшными сексуальными карами.
II. Следующее сновидение требует более обстоятельного предварительного сообщения.
Я отправился на западный вокзал, желая поехать в Аусзее, но почему-то вышел на перрон к поезду, отходящему в Ишль. Там я вижу графа Туна, который тоже едет в Ишль к императору. Несмотря на дождь, он приехал в открытой коляске, вышел первым на перрон и жестом молча отстранил от себя сторожа, который не узнал его и спросил у него билет. Поезд в Ишль уходит; мне приходится уйти с перрона и вернуться в зал, где очень жарко. С трудом мне удается добиться разрешения остаться. Я убиваю время тем, что слежу, кто при помощи протекции постарается занять раньше купе, и решаю поднять скандал, то есть настоять на этом же своем праве. Тем временем я что-то напеваю, что оказывается затем арией из «Свадьбы Фигаро»:
«Если хочет граф плясать, да плясать,
Пусть скорее об этом скажет,
Я ему сыграю».
(Может быть, посторонний человек не разобрал бы мотива.) Весь вечер я был в довольно хорошем настроении, дразнил и задевал кельнеров и извозчиков, никого из них, однако, при этом не обидев. В голове у меня мелькают всевозможные смелые революционные мысли в pendant к словам Фигаро и к воспоминанию о комедии Бомарше, которую я видел в Comedie francaise. Мне припоминаются слова о высоких персонах, которые «потрудились родиться на свет»; право господина, которое Альмавива хочет использовать у Сусанны; мне приходит в голову и то, как оппозиционные журналисты издеваются над графом Туном, называя графа «Nichtsthun» (бездельником). Я ему не завидую; у него сейчас тяжелая миссия. В сущности, ведь я сейчас граф Nichtsthun (бездельник); я отправляюсь путешествовать. У меня сейчас вакационное время и всевозможные радужные планы.
Ко мне подходит господин; я знаю его: он правительственный депутат на экзаменах на медицинском факультете, своим поведением в этой роли он заслужил лестное для себя прозвище «правительственного прихвостня». Ссылаясь на свое высокое звание, он требует себе полкупе первого класса, и я слышу, как один из чиновников говорит другому: «Куда мы посадим этого господина?» – Очевидное предпочтение! Я полностью плачу за место в первом классе. Я добиваюсь наконец купе и для себя, но не в проходном вагоне, так что всю предстоящую ночь буду лишен ватер-клозета. Моя жалоба у чиновника не имеет успеха; я мщу ему, предлагая проделать в полу купе дыру для удобства пассажиров. В 3 часа ночи я действительно просыпаюсь, испытывая позыв к мочеиспусканию.
Перед этим мне снится:
Толпа, студенческое собрание.
– Говорит граф (Тун или Тааффе). В ответ на предложение высказать свое мнение о немцах он с ироническим жестом называет их любимым цветком белокопытника и сажает себе в петлицу нечто вроде изорванного зеленого листика, собственно, скомканные остатки листа. Я выхожу из себя, выхожу, таким образом, из себя, но удивляюсь все же своему германофильскому настроению.
Потом вижу смутно: Я в аудитории; выходы все заняты, мне нужно бежать. Повторение вкралось в текст сновидения, по-видимому, по рассеянности и было мною оставлено, так как анализ показывает, что оно имеет свое значение. Я спасаюсь через ряд прекрасно обставленных комнат, с красновато-лиловой мебелью, – и попадаю наконец в коридор, в котором сидит привратница, пожилая полная женщина. Я избегаю разговора с нею, но она признает за мною, очевидно, право проходить здесь, так как спрашивает, не посветить ли мне лампой. Я объясняю или говорю ей, чтобы она осталась на лестнице, сам удивляюсь своей хитрости, с которой избег контроля. Я спускаюсь вниз, нахожу узкий, круто поднимающийся кверху проход, по которому и иду.
Снова неясно я вижу… Мне предстоит вторая задача: выбраться из города подобно тому, как прежде из аудитории. Я беру извозчика и велю ему ехать на вокзал. «Дальше с вами не поеду», – говорю я, услыхав от него, что он очень устал. Однако мне кажется, что я уже проехал с ним часть пути, которую обычно ездят по железной дороге. Вокзал весь занят. Я размышляю, ехать ли мне в Креймс или в Цнайм, но вспоминаю, что сейчас там резиденция двора и решаю отправиться в Грац. Я сижу в вагоне, напоминающем вагон трамвая, в петлице у меня какой-то странный длинный стебель, на нем красновато-лиловая фиалка из плотного материала, бросающаяся всем в глаза. Здесь сновидение обрывается.
Я снова перед вокзалом, но с каким-то пожилым господином; я изобретаю план, как остаться незамеченным, но замечаю, что этот мой план уже приведен в исполнение. Вообще мысли и переживания здесь слиты воедино. Спутник мой слеп, по крайней мере на один глаз, и я держу перед ним склянку для мочи (склянку мы должны были купить или уже купили в городе). Таким образом, я его санитар и должен держать перед ним склянку, потому что он слеп. Если бы кондуктор увидел нас в таком положении, он должен был бы позволить нам незаметно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
«Der du von Gottern abstammst, vom Goten oder vom Kote» – «So seid ihr Gotterbilder auch zu Staub».
Я замечаю, что это отступление относительно злоупотребления фамилиями должно подготовить нас только к этой жалобе. – Покупки в Спалато напоминают о других покупках в Каттаро: немного поскупился и упустил случай купить хорошие вещи (см. выше: «Упустил случай у кормилицы»). Одна из мыслей, внушенных спящему голодом, гласит следующее: не нужно ничего упускать, нужно брать все, что есть, даже если совершаешь при этом небольшую несправедливость: нельзя упускать случая, жизнь так коротка, смерть неизбежна. Так как эта мысль имеет и сексуальный смысл и так как это желание не останавливается перед несправедливостью, то это «саг-ре diem» должно опасаться цензуры и скрываться за сновидением. К этому присоединяются и все противоположные мысли, воспоминания о том времени, когда спящему было достаточно духовной пищи, все увещевания старших и даже угрозы страшными сексуальными карами.
II. Следующее сновидение требует более обстоятельного предварительного сообщения.
Я отправился на западный вокзал, желая поехать в Аусзее, но почему-то вышел на перрон к поезду, отходящему в Ишль. Там я вижу графа Туна, который тоже едет в Ишль к императору. Несмотря на дождь, он приехал в открытой коляске, вышел первым на перрон и жестом молча отстранил от себя сторожа, который не узнал его и спросил у него билет. Поезд в Ишль уходит; мне приходится уйти с перрона и вернуться в зал, где очень жарко. С трудом мне удается добиться разрешения остаться. Я убиваю время тем, что слежу, кто при помощи протекции постарается занять раньше купе, и решаю поднять скандал, то есть настоять на этом же своем праве. Тем временем я что-то напеваю, что оказывается затем арией из «Свадьбы Фигаро»:
«Если хочет граф плясать, да плясать,
Пусть скорее об этом скажет,
Я ему сыграю».
(Может быть, посторонний человек не разобрал бы мотива.) Весь вечер я был в довольно хорошем настроении, дразнил и задевал кельнеров и извозчиков, никого из них, однако, при этом не обидев. В голове у меня мелькают всевозможные смелые революционные мысли в pendant к словам Фигаро и к воспоминанию о комедии Бомарше, которую я видел в Comedie francaise. Мне припоминаются слова о высоких персонах, которые «потрудились родиться на свет»; право господина, которое Альмавива хочет использовать у Сусанны; мне приходит в голову и то, как оппозиционные журналисты издеваются над графом Туном, называя графа «Nichtsthun» (бездельником). Я ему не завидую; у него сейчас тяжелая миссия. В сущности, ведь я сейчас граф Nichtsthun (бездельник); я отправляюсь путешествовать. У меня сейчас вакационное время и всевозможные радужные планы.
Ко мне подходит господин; я знаю его: он правительственный депутат на экзаменах на медицинском факультете, своим поведением в этой роли он заслужил лестное для себя прозвище «правительственного прихвостня». Ссылаясь на свое высокое звание, он требует себе полкупе первого класса, и я слышу, как один из чиновников говорит другому: «Куда мы посадим этого господина?» – Очевидное предпочтение! Я полностью плачу за место в первом классе. Я добиваюсь наконец купе и для себя, но не в проходном вагоне, так что всю предстоящую ночь буду лишен ватер-клозета. Моя жалоба у чиновника не имеет успеха; я мщу ему, предлагая проделать в полу купе дыру для удобства пассажиров. В 3 часа ночи я действительно просыпаюсь, испытывая позыв к мочеиспусканию.
Перед этим мне снится:
Толпа, студенческое собрание.
– Говорит граф (Тун или Тааффе). В ответ на предложение высказать свое мнение о немцах он с ироническим жестом называет их любимым цветком белокопытника и сажает себе в петлицу нечто вроде изорванного зеленого листика, собственно, скомканные остатки листа. Я выхожу из себя, выхожу, таким образом, из себя, но удивляюсь все же своему германофильскому настроению.
Потом вижу смутно: Я в аудитории; выходы все заняты, мне нужно бежать. Повторение вкралось в текст сновидения, по-видимому, по рассеянности и было мною оставлено, так как анализ показывает, что оно имеет свое значение. Я спасаюсь через ряд прекрасно обставленных комнат, с красновато-лиловой мебелью, – и попадаю наконец в коридор, в котором сидит привратница, пожилая полная женщина. Я избегаю разговора с нею, но она признает за мною, очевидно, право проходить здесь, так как спрашивает, не посветить ли мне лампой. Я объясняю или говорю ей, чтобы она осталась на лестнице, сам удивляюсь своей хитрости, с которой избег контроля. Я спускаюсь вниз, нахожу узкий, круто поднимающийся кверху проход, по которому и иду.
Снова неясно я вижу… Мне предстоит вторая задача: выбраться из города подобно тому, как прежде из аудитории. Я беру извозчика и велю ему ехать на вокзал. «Дальше с вами не поеду», – говорю я, услыхав от него, что он очень устал. Однако мне кажется, что я уже проехал с ним часть пути, которую обычно ездят по железной дороге. Вокзал весь занят. Я размышляю, ехать ли мне в Креймс или в Цнайм, но вспоминаю, что сейчас там резиденция двора и решаю отправиться в Грац. Я сижу в вагоне, напоминающем вагон трамвая, в петлице у меня какой-то странный длинный стебель, на нем красновато-лиловая фиалка из плотного материала, бросающаяся всем в глаза. Здесь сновидение обрывается.
Я снова перед вокзалом, но с каким-то пожилым господином; я изобретаю план, как остаться незамеченным, но замечаю, что этот мой план уже приведен в исполнение. Вообще мысли и переживания здесь слиты воедино. Спутник мой слеп, по крайней мере на один глаз, и я держу перед ним склянку для мочи (склянку мы должны были купить или уже купили в городе). Таким образом, я его санитар и должен держать перед ним склянку, потому что он слеп. Если бы кондуктор увидел нас в таком положении, он должен был бы позволить нам незаметно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164