Например, Сан-Фернандо на Апуре?
— Письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо и имело почтовый штемпель от двенадцатого апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года.
— Почему же, мое дорогое дитя, вы не взялись тотчас же за исполнение вашего плана?
— Потому что мой дядя и я узнали об этом письме всего три месяца назад. Друг, которому оно было адресовано, никому не должен был сообщать в нем, и только после его смерти мы получили это письмо от семьи покойного. А если бы я был вблизи отца, когда он уезжал, он остался бы!..
Мирабаль, глубоко тронутый, привлек к себе Жана и поцеловал его. Что мог он сделать, чтобы прийти ему на помощь? Один только факт был очевиден: что полковником Кермором было написано письмо, помеченное 12 апреля 1879 года, и что письмо было отправлено из Сан-Фернандо на Атабапо.
— И все-таки, — сказал Мирабаль, — я не могу ничего припомнить… ничего… хотя я и был в то время в Сан-Фернандо.
— Как! — воскликнул юноша. — Ведь мой отец проезжал здесь!.. Он должен был пробыть здесь некоторое время… Не мог же он не оставить никаких следов!..
И он зарыдал, потеряв, по-видимому, после этих безотрадных утверждений Мирабаля после днюю надежду.
— Не отчаивайтесь, Жан, — заметил Жак Хелло, тоже еле сдерживавший свое волнение. На этот раз он не сказал: «Мой дорогой Жан». — Конечно, полковник Кермор мог быть в Сан-Фернандо, и Мирабаль мог не знать об этом.
Старик поднял голову.
— Другие лица, может быть, знали его… — продолжал Жак Хелло. — Мы будем искать… мы расспросим. Повторяю вам, Жан, не надо отчаиваться.
Сержант Мартьяль молчал. Он смотрел на юношу. Он, казалось, повторял ему то, что не раз говорил перед отъездом: «Ты увидишь, мое бедное дитя, что мы сделаем лишь бесполезное путешествие!..»
— Наконец, — прибавил Мирабаль в заключение, — так как возможно, что я лишь случайно ничего не знал о полковнике Керморе, я предприму поиски. Я справлюсь у жителей Сан-Фернандо. Я тоже уверяю вас, что не нужно отчаиваться. Что ваш отец был в Сан-Фернандо, это не подлежит сомнению. Но под своим ли именем он путешествовал?
Да! Оставалось еще это предположение, в общем, довольно возможное, хотя трудно было объяснить себе, зачем бы полковник стал скрывать свое имя и свое звание.
— Может быть, — заметил Жак Хелло, — полковник Кермор хотел проехать Сан-Фернандо неузнанным!
— С какой целью? — спросил Мирабаль.
— Мой отец перенес большие несчастья, — ответил юноша, сердце которого сильно билось. — После смерти моей матери он думал, что остался один на свете.
— А вы, мое дорогое дитя?..
— Он думал, что я умер… — ответил Жан.
Сержант Мартьяль не переставал ворчать в своем углу. Очевидно, такого рода допрос не совсем ему нравился. Это касалось таких подробностей, которые он всегда хотел держать в полной тайне.
Ни Мирабаль, ни Жак Хелло не настаивали. В конце концов, было ясно, что полковник Кермор, испытавший много горя, счел нужным уехать тайно, — настолько тайно, что его старый товарищ по оружию ничего об этом не знал. Таким образом, не было ничего невероятного в том, что он переменил имя, не желая, чтобы когда-нибудь открыли место, где он доканчивал свою разбитую столькими испытаниями жизнь.
Сержант Мартьяль и юноша после этого откланялись Мирабалю и ушли, оба глубоко опечаленные. Старик все же обещал им, что он узнает все, что ему удастся, о полковнике Керморе, и не было сомнения, что он сдержит это обещание.
Вернувшись в гостиницу, сержант Мартъяль и Жан не выходили больше в этот день.
На другой день, по совету Мигуэля, Жан имел свидание с губернатором…
Генерал ничего не мог сообщить ему о его отце. Он находился в Сан-Фернандо всего 5 лет. Но если он не мог дать никаких указаний юноше, зато он охотно согласился помочь Мирабалю в его розысках.
В этот второй день дело не продвинулось ни на шаг. Сержант Мартьяль не переставал сердиться!.. Приехать так далеко, испытать столько опасностей — и все напрасно!.. Как мог он быть настолько слабохарактерным, чтобы согласиться на это путешествие? Как мог он быть настолько податливым, чтобы предпринять его?.. Тем не менее он решил не упрекать Жана, так как это значило бы увеличить его горе, а он видел его и без того удрученным и погруженным в отчаяние…
Жак Хелло со своей стороны тоже занимался собиранием сведений. Его поиски были тщетны. Вернувшись на «Моришу», он предался такой скорби, что Герман Патерн начал бояться за него. Его друг, такой словоохотливый, такой общительный, обладавший таким ровным характером, едва отвечал на вопросы.
— Что с тобой?.. — спросил его Герман Патерн.
— Ничего.
— Ничего!.. Иногда это значит: все… Конечно, положение этого бедного юноши очень печально, я согласен с этим. Но ты не должен забывать ради этого своей цели…
— Своей цели!..
— Полагаю, что министр народного просвещения послал тебя на Ориноко не для поисков полковника Кермора…
— Почему бы нет?..
— Послушай, Жак!.. Будем говорить серьезно… Тебе удалось спасти сына полковника Кермора…
— Сына!.. — воскликнул Жак Хелло. — А!.. Сына!.. Нет, Герман, может быть!.. Да!.. Быть может, лучше было бы, чтобы Жан погиб, если ему не суждено отыскать своего отца…
— Я не понимаю, Жак…
— Есть вещи, в которых ты ничего не понимаешь!
— Благодарю!
Герман Патерн решил не расспрашивать больше своего товарища. Он невольно задавал себе вопрос, что бы могло значить это все усиливающееся чувство расположения Жака Хелло к молодому Кермору.
На следующий день, когда Жан с сержантом Мартьялем пришли к Мирабалю, этот последний собирался вместе с Жаком Хелло отдать им визит.
Из опроса жителей Сан-Фернандо вытекало, что, действительно, 12 лет назад какой-то иностранец останавливался в городе. Был ли этот иностранец француз?.. Никто не мог этого сказать, так как он, по-видимому, имел основания сохранять самое строгое инкогнито.
Жану показалось, что это был проблеск света в таинственной истории. Не отдавая себе отчета в причинах, он твердо поверил вдруг в то, что этот иностранец был его отец.
— А когда этот иностранец оставил Сан-Фернандо, Мирабаль, — спросил он,
— было ли известно, куда он направился?..
— Да, мое дитя… Он направился в область верхнего Ориноко.
— И с тех пор… никаких известий?
— Что с ним сталось — это неизвестно.
— Может быть, это можно узнать, — сказал Жак Хелло, — обследовав ту часть реки?
— Это было бы очень опасной экспедицией, — заметил Мирабаль, — и решаться на нес, имея такие шаткие указания…
Сержант Мартьяль подтвердил жестом опасения, выраженные Мирабалем.
Жан помолчал, но по его решительному виду, по блеску его глаз видно было твердое намерение продолжать экспедицию, как опасна она ни была, и, не оставляя своих планов, идти до конца.
Мирабаль хорошо понял это, когда Жан сказал ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо и имело почтовый штемпель от двенадцатого апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года.
— Почему же, мое дорогое дитя, вы не взялись тотчас же за исполнение вашего плана?
— Потому что мой дядя и я узнали об этом письме всего три месяца назад. Друг, которому оно было адресовано, никому не должен был сообщать в нем, и только после его смерти мы получили это письмо от семьи покойного. А если бы я был вблизи отца, когда он уезжал, он остался бы!..
Мирабаль, глубоко тронутый, привлек к себе Жана и поцеловал его. Что мог он сделать, чтобы прийти ему на помощь? Один только факт был очевиден: что полковником Кермором было написано письмо, помеченное 12 апреля 1879 года, и что письмо было отправлено из Сан-Фернандо на Атабапо.
— И все-таки, — сказал Мирабаль, — я не могу ничего припомнить… ничего… хотя я и был в то время в Сан-Фернандо.
— Как! — воскликнул юноша. — Ведь мой отец проезжал здесь!.. Он должен был пробыть здесь некоторое время… Не мог же он не оставить никаких следов!..
И он зарыдал, потеряв, по-видимому, после этих безотрадных утверждений Мирабаля после днюю надежду.
— Не отчаивайтесь, Жан, — заметил Жак Хелло, тоже еле сдерживавший свое волнение. На этот раз он не сказал: «Мой дорогой Жан». — Конечно, полковник Кермор мог быть в Сан-Фернандо, и Мирабаль мог не знать об этом.
Старик поднял голову.
— Другие лица, может быть, знали его… — продолжал Жак Хелло. — Мы будем искать… мы расспросим. Повторяю вам, Жан, не надо отчаиваться.
Сержант Мартьяль молчал. Он смотрел на юношу. Он, казалось, повторял ему то, что не раз говорил перед отъездом: «Ты увидишь, мое бедное дитя, что мы сделаем лишь бесполезное путешествие!..»
— Наконец, — прибавил Мирабаль в заключение, — так как возможно, что я лишь случайно ничего не знал о полковнике Керморе, я предприму поиски. Я справлюсь у жителей Сан-Фернандо. Я тоже уверяю вас, что не нужно отчаиваться. Что ваш отец был в Сан-Фернандо, это не подлежит сомнению. Но под своим ли именем он путешествовал?
Да! Оставалось еще это предположение, в общем, довольно возможное, хотя трудно было объяснить себе, зачем бы полковник стал скрывать свое имя и свое звание.
— Может быть, — заметил Жак Хелло, — полковник Кермор хотел проехать Сан-Фернандо неузнанным!
— С какой целью? — спросил Мирабаль.
— Мой отец перенес большие несчастья, — ответил юноша, сердце которого сильно билось. — После смерти моей матери он думал, что остался один на свете.
— А вы, мое дорогое дитя?..
— Он думал, что я умер… — ответил Жан.
Сержант Мартьяль не переставал ворчать в своем углу. Очевидно, такого рода допрос не совсем ему нравился. Это касалось таких подробностей, которые он всегда хотел держать в полной тайне.
Ни Мирабаль, ни Жак Хелло не настаивали. В конце концов, было ясно, что полковник Кермор, испытавший много горя, счел нужным уехать тайно, — настолько тайно, что его старый товарищ по оружию ничего об этом не знал. Таким образом, не было ничего невероятного в том, что он переменил имя, не желая, чтобы когда-нибудь открыли место, где он доканчивал свою разбитую столькими испытаниями жизнь.
Сержант Мартьяль и юноша после этого откланялись Мирабалю и ушли, оба глубоко опечаленные. Старик все же обещал им, что он узнает все, что ему удастся, о полковнике Керморе, и не было сомнения, что он сдержит это обещание.
Вернувшись в гостиницу, сержант Мартъяль и Жан не выходили больше в этот день.
На другой день, по совету Мигуэля, Жан имел свидание с губернатором…
Генерал ничего не мог сообщить ему о его отце. Он находился в Сан-Фернандо всего 5 лет. Но если он не мог дать никаких указаний юноше, зато он охотно согласился помочь Мирабалю в его розысках.
В этот второй день дело не продвинулось ни на шаг. Сержант Мартьяль не переставал сердиться!.. Приехать так далеко, испытать столько опасностей — и все напрасно!.. Как мог он быть настолько слабохарактерным, чтобы согласиться на это путешествие? Как мог он быть настолько податливым, чтобы предпринять его?.. Тем не менее он решил не упрекать Жана, так как это значило бы увеличить его горе, а он видел его и без того удрученным и погруженным в отчаяние…
Жак Хелло со своей стороны тоже занимался собиранием сведений. Его поиски были тщетны. Вернувшись на «Моришу», он предался такой скорби, что Герман Патерн начал бояться за него. Его друг, такой словоохотливый, такой общительный, обладавший таким ровным характером, едва отвечал на вопросы.
— Что с тобой?.. — спросил его Герман Патерн.
— Ничего.
— Ничего!.. Иногда это значит: все… Конечно, положение этого бедного юноши очень печально, я согласен с этим. Но ты не должен забывать ради этого своей цели…
— Своей цели!..
— Полагаю, что министр народного просвещения послал тебя на Ориноко не для поисков полковника Кермора…
— Почему бы нет?..
— Послушай, Жак!.. Будем говорить серьезно… Тебе удалось спасти сына полковника Кермора…
— Сына!.. — воскликнул Жак Хелло. — А!.. Сына!.. Нет, Герман, может быть!.. Да!.. Быть может, лучше было бы, чтобы Жан погиб, если ему не суждено отыскать своего отца…
— Я не понимаю, Жак…
— Есть вещи, в которых ты ничего не понимаешь!
— Благодарю!
Герман Патерн решил не расспрашивать больше своего товарища. Он невольно задавал себе вопрос, что бы могло значить это все усиливающееся чувство расположения Жака Хелло к молодому Кермору.
На следующий день, когда Жан с сержантом Мартьялем пришли к Мирабалю, этот последний собирался вместе с Жаком Хелло отдать им визит.
Из опроса жителей Сан-Фернандо вытекало, что, действительно, 12 лет назад какой-то иностранец останавливался в городе. Был ли этот иностранец француз?.. Никто не мог этого сказать, так как он, по-видимому, имел основания сохранять самое строгое инкогнито.
Жану показалось, что это был проблеск света в таинственной истории. Не отдавая себе отчета в причинах, он твердо поверил вдруг в то, что этот иностранец был его отец.
— А когда этот иностранец оставил Сан-Фернандо, Мирабаль, — спросил он,
— было ли известно, куда он направился?..
— Да, мое дитя… Он направился в область верхнего Ориноко.
— И с тех пор… никаких известий?
— Что с ним сталось — это неизвестно.
— Может быть, это можно узнать, — сказал Жак Хелло, — обследовав ту часть реки?
— Это было бы очень опасной экспедицией, — заметил Мирабаль, — и решаться на нес, имея такие шаткие указания…
Сержант Мартьяль подтвердил жестом опасения, выраженные Мирабалем.
Жан помолчал, но по его решительному виду, по блеску его глаз видно было твердое намерение продолжать экспедицию, как опасна она ни была, и, не оставляя своих планов, идти до конца.
Мирабаль хорошо понял это, когда Жан сказал ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80