Это меня немного утешило. Когда мы сошли вниз, в холле я обнаружил два дорожных сундука, которые прежде видел только на чердаке. Мною все больше овладевало радостное возбуждение. Один сундук был уже закрыт и затянут широкими кожаными ремнями; другой, почти до верха заполненный, стоял открытым. В кухне мы застали Биссетт за приготовлением чего-то среднего между поздним ужином и ранним завтраком. Вид у нее и в самом деле был очень кислый.
– Ко всему прочему, знай я накануне, могла бы уже сложить вещи.
– Простите, – воскликнула матушка. – О миссис Биссетт, мне очень горько расставаться с вами подобным образом после всего, что вы для нас сделали. От души надеюсь, что вы найдете себе другое место.
– Поздно это поминать, миссис Мелламфи. – Биссетт энергично размазывала масло по бутерброду тонким-тонким слоем.
Матушка вздохнула.
– Поторопись, Джонни. Вот-вот приедет карета.
– Карета! Откуда?
– Я написала в агентство «Лев и Единорог» в Саттон-Валанси. Она должна прибыть в половине первого.
– И куда она нас повезет?
– Потерпи, сам увидишь.
– Добрые христиане так себя не ведут: укатить среди ночи незнамо куда, будто счета не хочешь оплачивать.
– Но я вам все уже объясняла, миссис Биссетт, – мягко возразила матушка, – и вы со мной согласились. И, знаете, шесть фунтов возмещения за отказ от места – это как-никак трехмесячное жалованье.
Я поразился щедрости матушки.
– Ага, а сколько будет хлопот – продавать мебель, уладить счета с бакалейщиком и прочими в деревне, вот что мне непонятно.
– Это займет две недели, не больше. Биссетт фыркнула.
– А куда послать деньги, которые останутся после расчета с торговцами?
– Пока не знаю. У меня еще нет жилья в… там, куда мы отправляемся.
Биссетт медленно покачала головой:
– Вы мне не доверяете, да, миссис Мелламфи?
Матушка задержалась на ней взглядом, а потом повернулась ко мне (я как раз заканчивал с чашкой горячего молока и бутербродами):
– Мы сейчас много вещей взять не можем, Джонни, поэтому, если тебе позарез нужно что-нибудь из книг или игрушек, то пойди и собери их.
Я вскочил.
– Полегче, молодой человек, – проговорила Биссетт. – Этот мальчик так и рвется в дорогу; как бы не наделал чего во вред себе или нам.
Схватив свечу, я выбежал из кухни. Я начал проникаться значительностью происходящего. Через какие-нибудь минуты мне предстоит покинуть дом, где я, насколько мне известно, прожил всю свою жизнь, и отправиться неизвестно куда. Внезапно мне вспомнилась карта Лондона, и, не имея ни малейшего представления о том, куда мы едем, я решил все же, что позарез нуждаюсь в поддержке, которую она дарила. Я проворно отыскал карту, свернул ее в трубку и поместил в одну из коробок, приготовленных в холле.
Тут мне захотелось проститься с домом, и я, в странном печально-взволнованном настроении, стал бродить по комнатам, дольше всего задержавшись в своей маленькой спальне. Мои думы прервал грохот подъехавшего экипажа и стук в дверь, который в этот полуночный час прокатился громом по всем помещениям. Я спустился вниз посмотреть; в считанные минуты кучер с подручным погрузили два наших сундука и коробки.
Вернувшись в кухню, я обнаружил (и это меня удивило и, надобно признаться, огорчило), что там восстановлено дружеское согласие.
Матушка тщательно заворачивала какие-то вещи. Я возьму с собой свое вышивание и корзинку для рукоделья. Боюсь ее лишиться, ведь, если дойдет до худшего, этим мне придется зарабатывать нам на жизнь, Джонни.
Тепло укутанные в пальто и шарфы, мы с матушкой собрались в холле для окончательного прощания. Матушка протянула руку старой служанке, та несколько скованно взяла ее и пожала.
– Надеюсь, мы еще встретимся, миссис Биссетт, – промолвила матушка, и я увидел, что она чуть не плачет.
– Если не здесь, в юдоли слез, то, верю, в лучшем месте, миссис Мелламфи, – отозвалась Биссетт.
Матушка внезапно обняла Биссетт. Та не противилась, но и не отвечала. Но, когда матушка разомкнула объятия, вышла на неверных ногах за дверь и стала спускаться по ступенькам, я заметил: старая служанка, сама того не желая, растрогалась.
Когда она повернулась ко мне, в ее лице читалась тревога.
– Позаботьтесь о ней, мастер Джонни. Она не всегда знает, как лучше поступить. Скоро уже вы станете взрослым и вы будете за ней смотреть, а не она за вами. – Поколебавшись, она добавила: – Об этом мистере Барбеллионе. Ваша матушка зря его испугалась. Доверяйте ему, ради вашего блага.
– Я запомню ваши слова, Биссетт, – отозвался я.
Мы обменялись долгим взглядом.
Она первая отвела глаза, и я протянул руку:
– Прощайте.
Она с удивлением посмотрела на мою ладонь.
– Вы так подросли, мастер Джонни, я уж и не знаю, как с вами прощаться.
– Простимся вот так, – ответил я, и она взяла протянутую руку.
– И все же, – добавила она недоумевающим тоном, – это то самое дитя в платьице, что я качала на коленях.
Мы обменялись рукопожатием, и я вскарабкался в экипаж. Кучер закрыл дверцу, поднял подножку, карета тронулась с места. Мы обернулись на ходу и махнули фигурке, которая стояла в дверях при свете единственной свечи и держала руку поднятой в прощальном приветствии.
В первый раз в жизни я выходил из дому так поздно, и впервые (если не считать краткого июльского эпизода) по-настоящему ехал в карете. Пока мы с грохотом двигались но спящей деревне, встречая огоньки только там, где работники при свете фонаря трудились на собственных участках, я гадал, не следит ли за нами глаз тайного наблюдателя. Поскольку вокруг царила тьма, это казалось невероятным.
Мелькали иногда светляки, но тьму разгонял только слабый лунный свет, изредка пробивавшийся сквозь облака. В такие мгновения мать, сидевшая напротив, ободряюще мне улыбалась, и я задавал себе вопрос, не вспоминает ли она тоже о протекших в Мелторпе годах, не гадает ли, доведется ли нам вновь увидеть деревню, или ее ум занимают только трудности, которые нас ждут? Что сулит мне, спрашивал я себя, крушение моего прежнего образа жизни – а вернее, того образа жизни, какой я себе воображал?
На дороге к заставе карета набрала скорость, и я забеспокоился, не усну ли снова под ее размеренные, плавные покачивания – ведь меня выхватили из кровати всего-то час назад. Я намеревался насладиться каждым мигом этого большого приключения, но однако же задремал и проснулся только, когда карета с грохотом въезжала во внутренний двор гостиницы в Саттон-Валанси.
– Который час? – сонно пробормотал я.
– Половина третьего, – ответила матушка. – Через три четверти часа отходит ночная карета.
Тяжелая карета, прозванная «Фермер», ходившая отсюда верхней дорогой далеко на север, ждала во дворе, почти готовая к отбытию. Поскольку мы садились последними, можно было вообразить, что карета задерживается ради нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172