Мальчики стояли неподвижно, не сводя глаз с мистера Квигга. Когда парни опустошили ведра, тот выступил вперед и поднял руку, словно унимая шум.
– А теперь, юные джентльмены, я знаю, как вы оголодали, пока трудились на ниве учености. Откуда я знаю? Да оттуда, что мне известно, каково быть мальчишкой. А это откуда мне известно? Да оттуда, что я был мальчишкой и сам. Но только не вообразите, будто мне выпало счастье получить превосходное образование, какое получаете вы. Как #се. Едва мне исполнилось семь, как любящий папаша погнал меня за порог, самому зарабатывать себе на кусок хлеба, так что вы, мальцы, счастливчики и должны быть благодарны.
Такую речь он произносил каждый раз. Позднее мне рассказали, что он служил привратником в Уэйкфилдской школе, чем и ограничивался его опыт в области образования.
Он оглядел нас, осклабившись, как будто ему нравилось медлить и видеть наше томление. И наконец крикнул:
– Налетай!
Мальчишки ринулись к корыту, и там, к моему ужасу, началась потасовка. Трое были выше и тяжелее остальных (двоих, по сравнению с другими, можно было назвать даже упитанными), и они, отталкивая маленьких, хватали картофелины и складывали в подол рубашки, а потом относили в угол сарая. Мистер Квигг и его сыновья (двое молодых людей, как я узнал, были его сыновьями) подбадривали остальных мальчиков криками и изредка ударами плетки. Когда большие мальчики съели свой картофель, они подошли за новой порцией. Как я ни был голоден, не захотел вмешаться в схватку.
– Молодчаги, – крикнул мистер Квигг и выдал трем большим мальчикам по ломтю ячменного хлеба. Потом насмешливо обратился ко мне:
– А ты, Клоун, теперь, что ли, не голоден?
Я помотал головой, и он огрел меня плеткой. Я отполз в сторону и стал наблюдать из темноты. Мальчик с горбатой спиной и короткими искривленными ногами сражался с мальчуганами поменьше за несколько оставшихся картофелин. Я заметил, что мальчик, с которым я разговаривал (тот, кого мистер Квигг именовал Малявкой), хотя был далеко не самым маленьким, тоже не делал попытки снабдить себя картофелем.
Когда корыто опустело, мистер Квигг с сыновьями вышел, и снаружи донесся стук вставляемой на место перекладины. Через одну-две минуты монотонный вой дворовых собак сменился остервенелым лаем, послышался звон размыкаемых цепей. Собаки приблизились, в широком отверстии под дверью сарая показались морды, зацарапали по дереву когти, раздались дикие завывания. Мои новые товарищи не обращали на собак внимания, самый худой из трех старших мальчиков взялся за кремень и трут и зажег наконец сальную свечу, которая немного разогнала мрак.
Я видел, как молодой калека протянул картофелину другому мальчику, высокому, но с пустым лицом, тот не глядя взял ее и отправил в рот. Потом калека направился к мальчику, с которым я разговаривал под дверью библиотеки – тот лежал на соломе, по-видимому обессиленный, – и дал картофелину и ему.
– Держи, Стивен, – сказал он.
– Спасибо, Ричард. – Он взял картофелину и скосил глаза на меня. – Он тоже ничего не ел.
Стивен разломил картофелину пополам и протянул мне половину.
– Это твоя, – мотнул я головой, хотя живот подвело от голода.
– Я не хочу есть, – сказал Стивен.
– Жаль, что больше нет, – вздохнул калека.
Тут мальчик, который зажег свечу, произнес:
– Вот, держите, я отложил ее на потом.
Он принес картофелину, и я ее взял. Внутри она была полусырая, а снаружи подгорела, но я съел ее с удовольствием, как изысканный деликатес.
Мальчики собрались вокруг меня, и в слабом свете оплывшей свечи я увидел кружок изможденных бледных лиц, с запавшими глазами и втянутыми щеками. Трое старших мальчиков выглядели немного лучше остальных, чахлых, одетых в лохмотья, грязных, завшивевших, особенно много паразитов кишело в их косматых головах, которые они постоянно скребли.
– Кто послал тебя сюда, Клоун? – спросил самый большой и старший. Лицо у него было грубое, со сломанным носом. Говоря, он набивал трубку, и теперь, чтобы разжечь ее, склонился к свече.
– Не зови меня так. Мое имя Джон.
Он и еще один старший мальчик, тот, что поупитанней, быстро переглянулись, словно втайне забавляясь, потом большой схватил меня за горло и откинул мою голову назад.
– Как мне вздумается, так я и буду тебя называть. Я здесь староста. А теперь отвечай. Кто тебя сюда послал?
– М-моя мать, – выдохнул я.
– Кто твой отец?
– Не знаю.
Он произнес какую-то жуткую грубость, и его товарищ громко расхохотался, показав вместо зубов несколько черных обломков. Потом он стукнул меня головой о стену и выпустил, так что я свалился на пол. Он и другой мальчик отошли от меня.
Ричард помог мне подняться на ноги.
– Почему твоей матери понадобилось от тебя избавиться? – спросил он, словно это само собой разумелось.
– Избавиться? – повторил я.
Вместо ответа он провел рукой себе по шее и мрачно улыбнулся.
– Не понимаю, – сказал я. – Меня послали сюда, потому что друзьям моей матери хотелось, чтобы я был в надежном месте.
Мальчики невесело рассмеялись.
– О, место здесь и вправду надежное, – хмыкнул тот, что дал мне картофелину.
– Матушка не хотела мне зла, – возразил я.
– Ты уверен? Все мы посланы сюда нашими друзьями. Большинство из нас – дети любви, как я. Меня зовут Пол. – Он указал на мальчика-калеку. – Это Ричард. Он не дитя любви. Родители захотели от него избавиться, потому что у него горб. А вот он – дитя любви. – Он указал на мальчика с пустым, застывшим взглядом. – Мы зовем его Большой Том, потому что есть еще Маленький Том. – Это был мальчик поменьше, с острыми чертами лица и бесцветными глазами.
– Я не знаю, кто я такой, – произнес Большой Том. – Не помню ничего, что было прежде. Кроме побоев.
– Его отослали сюда, потому что он не слушался, – продолжал Пол. – Буйный был, когда сюда приехал.
Пол показал мне других, младших мальчиков, и назвал их имена так поспешно, будто они мало что значили. Лежа на соломе, мальчики набрасывали ее на себя – некоторые уже заснули. Один плакал во сне, и самозваный староста крикнул из темноты:
– Закрой свой рот, маменькин сынок, пока я его не заткнул! Пол, дай-ка мне эту свечу.
Пол поспешно зажег другую свечу и дал ее Ричарду.
– Кто те двое? – потихоньку спросил я Ричарда, когда Пол послушно направился со свечой к старосте.
– Это Нед. А другой – Барт. Его заместитель. Любимчики Квигга. – Ричард добавил вполголоса: – Пол тоже один из них, потому что он старший.
Нед вытащил из-под соломы колоду карт, и старшие затеяли шумную игру в «двадцать одно».
– Какие у нас завтра с утра занятия? – сонно спросил Маленький Том, откидываясь на солому.
– Снова молотить и пахать, – отозвался Ричард.
– А когда начнутся настоящие уроки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
– А теперь, юные джентльмены, я знаю, как вы оголодали, пока трудились на ниве учености. Откуда я знаю? Да оттуда, что мне известно, каково быть мальчишкой. А это откуда мне известно? Да оттуда, что я был мальчишкой и сам. Но только не вообразите, будто мне выпало счастье получить превосходное образование, какое получаете вы. Как #се. Едва мне исполнилось семь, как любящий папаша погнал меня за порог, самому зарабатывать себе на кусок хлеба, так что вы, мальцы, счастливчики и должны быть благодарны.
Такую речь он произносил каждый раз. Позднее мне рассказали, что он служил привратником в Уэйкфилдской школе, чем и ограничивался его опыт в области образования.
Он оглядел нас, осклабившись, как будто ему нравилось медлить и видеть наше томление. И наконец крикнул:
– Налетай!
Мальчишки ринулись к корыту, и там, к моему ужасу, началась потасовка. Трое были выше и тяжелее остальных (двоих, по сравнению с другими, можно было назвать даже упитанными), и они, отталкивая маленьких, хватали картофелины и складывали в подол рубашки, а потом относили в угол сарая. Мистер Квигг и его сыновья (двое молодых людей, как я узнал, были его сыновьями) подбадривали остальных мальчиков криками и изредка ударами плетки. Когда большие мальчики съели свой картофель, они подошли за новой порцией. Как я ни был голоден, не захотел вмешаться в схватку.
– Молодчаги, – крикнул мистер Квигг и выдал трем большим мальчикам по ломтю ячменного хлеба. Потом насмешливо обратился ко мне:
– А ты, Клоун, теперь, что ли, не голоден?
Я помотал головой, и он огрел меня плеткой. Я отполз в сторону и стал наблюдать из темноты. Мальчик с горбатой спиной и короткими искривленными ногами сражался с мальчуганами поменьше за несколько оставшихся картофелин. Я заметил, что мальчик, с которым я разговаривал (тот, кого мистер Квигг именовал Малявкой), хотя был далеко не самым маленьким, тоже не делал попытки снабдить себя картофелем.
Когда корыто опустело, мистер Квигг с сыновьями вышел, и снаружи донесся стук вставляемой на место перекладины. Через одну-две минуты монотонный вой дворовых собак сменился остервенелым лаем, послышался звон размыкаемых цепей. Собаки приблизились, в широком отверстии под дверью сарая показались морды, зацарапали по дереву когти, раздались дикие завывания. Мои новые товарищи не обращали на собак внимания, самый худой из трех старших мальчиков взялся за кремень и трут и зажег наконец сальную свечу, которая немного разогнала мрак.
Я видел, как молодой калека протянул картофелину другому мальчику, высокому, но с пустым лицом, тот не глядя взял ее и отправил в рот. Потом калека направился к мальчику, с которым я разговаривал под дверью библиотеки – тот лежал на соломе, по-видимому обессиленный, – и дал картофелину и ему.
– Держи, Стивен, – сказал он.
– Спасибо, Ричард. – Он взял картофелину и скосил глаза на меня. – Он тоже ничего не ел.
Стивен разломил картофелину пополам и протянул мне половину.
– Это твоя, – мотнул я головой, хотя живот подвело от голода.
– Я не хочу есть, – сказал Стивен.
– Жаль, что больше нет, – вздохнул калека.
Тут мальчик, который зажег свечу, произнес:
– Вот, держите, я отложил ее на потом.
Он принес картофелину, и я ее взял. Внутри она была полусырая, а снаружи подгорела, но я съел ее с удовольствием, как изысканный деликатес.
Мальчики собрались вокруг меня, и в слабом свете оплывшей свечи я увидел кружок изможденных бледных лиц, с запавшими глазами и втянутыми щеками. Трое старших мальчиков выглядели немного лучше остальных, чахлых, одетых в лохмотья, грязных, завшивевших, особенно много паразитов кишело в их косматых головах, которые они постоянно скребли.
– Кто послал тебя сюда, Клоун? – спросил самый большой и старший. Лицо у него было грубое, со сломанным носом. Говоря, он набивал трубку, и теперь, чтобы разжечь ее, склонился к свече.
– Не зови меня так. Мое имя Джон.
Он и еще один старший мальчик, тот, что поупитанней, быстро переглянулись, словно втайне забавляясь, потом большой схватил меня за горло и откинул мою голову назад.
– Как мне вздумается, так я и буду тебя называть. Я здесь староста. А теперь отвечай. Кто тебя сюда послал?
– М-моя мать, – выдохнул я.
– Кто твой отец?
– Не знаю.
Он произнес какую-то жуткую грубость, и его товарищ громко расхохотался, показав вместо зубов несколько черных обломков. Потом он стукнул меня головой о стену и выпустил, так что я свалился на пол. Он и другой мальчик отошли от меня.
Ричард помог мне подняться на ноги.
– Почему твоей матери понадобилось от тебя избавиться? – спросил он, словно это само собой разумелось.
– Избавиться? – повторил я.
Вместо ответа он провел рукой себе по шее и мрачно улыбнулся.
– Не понимаю, – сказал я. – Меня послали сюда, потому что друзьям моей матери хотелось, чтобы я был в надежном месте.
Мальчики невесело рассмеялись.
– О, место здесь и вправду надежное, – хмыкнул тот, что дал мне картофелину.
– Матушка не хотела мне зла, – возразил я.
– Ты уверен? Все мы посланы сюда нашими друзьями. Большинство из нас – дети любви, как я. Меня зовут Пол. – Он указал на мальчика-калеку. – Это Ричард. Он не дитя любви. Родители захотели от него избавиться, потому что у него горб. А вот он – дитя любви. – Он указал на мальчика с пустым, застывшим взглядом. – Мы зовем его Большой Том, потому что есть еще Маленький Том. – Это был мальчик поменьше, с острыми чертами лица и бесцветными глазами.
– Я не знаю, кто я такой, – произнес Большой Том. – Не помню ничего, что было прежде. Кроме побоев.
– Его отослали сюда, потому что он не слушался, – продолжал Пол. – Буйный был, когда сюда приехал.
Пол показал мне других, младших мальчиков, и назвал их имена так поспешно, будто они мало что значили. Лежа на соломе, мальчики набрасывали ее на себя – некоторые уже заснули. Один плакал во сне, и самозваный староста крикнул из темноты:
– Закрой свой рот, маменькин сынок, пока я его не заткнул! Пол, дай-ка мне эту свечу.
Пол поспешно зажег другую свечу и дал ее Ричарду.
– Кто те двое? – потихоньку спросил я Ричарда, когда Пол послушно направился со свечой к старосте.
– Это Нед. А другой – Барт. Его заместитель. Любимчики Квигга. – Ричард добавил вполголоса: – Пол тоже один из них, потому что он старший.
Нед вытащил из-под соломы колоду карт, и старшие затеяли шумную игру в «двадцать одно».
– Какие у нас завтра с утра занятия? – сонно спросил Маленький Том, откидываясь на солому.
– Снова молотить и пахать, – отозвался Ричард.
– А когда начнутся настоящие уроки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172