И, кажется, надежды Холодова оправдывались… никто не заговаривал с ним, женщины так вообще шарахались в сторону, натыкаясь на него в тесных переулочках, дети смотрели с почти священным ужасом в глазах. И только об одном он не подумал: в правой руке Алексей нес свой рюкзак, набитый медикаментами, и вот это-то и было самым необычным для людей Мерое.
На открытом дворе булочной виднелись работники, месившие грубое тесто ногами, а более нежное – руками. Из печей вынимали хлеба всевозможных форм и видов; круглые и овальные ковриги укладывались тут же в корзины. Проворные мальчики ставили себе на головы по три, по четыре и по пять таких корзин и с величайшим проворством и поспешностью уносили их к покупателям, живущим, вероятно, в других частях города. Мясник убивал у себя в доме быка, а подмастерья мочили свои ножи, чтобы разрезать на части дикую козу. Веселые башмачники зазывали прохожих из глубины своих лавок. Все занимались своим делом.
Женщины, ведя за руку нагих детей, выходили на улицу из своих домов за покупками, и все шарахались от него, Алексея, обряженного в форму воина. Воина, вызывавшего страх и тревогу.
Его цель была видна издалека. Огромные стены храма были символом города. Где ни стой, отовсюду видно. Они были сердцем этого маленького мирка, местом прописки богов, вечно сущих и неизменных.
И вот на этой самой стене висели четыре клетки… теперь он видел их совершенно отчетливо, видел людские фигурки за железной решеткой. И среди них – женская. Женщина сидела на полу клетки. Ника. Никуся.
Когда Алексей добрался до большой площади, жавшейся к телам дворца и храма, он понял, что его поиски подошли к концу. Вполне закономерному. У стены были выставлены посты солдат. И к храму было ни за что не пробраться. Наверх к небесам вился тонкий белый дымок, рвался к облачку, зацепившемуся за острую макушку пирамиды… вечный огонь во славу всевидящего Солнца.
Алексей тоскливо глядел на клетки. Люди за толстыми прутьями решеток были похожи на существ с какой-то далекой планеты… Впрочем, они и сейчас были настолько далеки от земли, что и лиц-то их не разглядишь, как ни старайся, и не дозовешься их, как ни кричи. Один из пленников в отчаянии раскачивал клетку – Алик Шелученко, испускавший крики отчаянного ужаса.
Алексей тоже внезапно ощутил прилив самой настоящей паники. Что делать-то? Что делать? «Возьми себя в руки, – приказал он себе. – Не дергайся хотя бы! Спокойствие, мой мальчик, только спокойствие, как говорил маленький толстый дядечка с пропеллером… даже если Веронику, как зверя диковинного, в клетке держат, даже если все здесь не только волшебно, нереально, но и в высшей степени жестоко, все равно без паники! Нервные клетки не восстанавливаются, так что не дергайся! Ты здесь единственный, кто сможет их спасти, единственный… Интересно, сколько времени они уже висят там? С самого первого дня? Неужели они уже лишились рассудка от ужаса и безнадеги?»
Он смотрел на клетки из своего укрытия в маленьком садике неизвестного дома. Впрочем, почему неизвестного? Из домика доносились ритмичные удары молоточков… золотых дел мастер по заказу жрецов готовил золотые чаши и жертвенные сосуды из серебряных пластин.
Внезапно у всего города разом как будто перехватило дыхание. Котловину заполнило пение мрачных и зловещих бронзовых гонгов, и люди замерли в страхе. Со всех сторон рвались крики набата. Люди торопливо кинулись по домам, улицы как-то вдруг опустели, словно по мановению волшебной палочки, даже домашние животные и те скрылись из вида, собаки бросились под защиту хозяйских стен.
«Тревога, – понял Холодов и зябко передернул плечами. – Все как у нас во время Великой Отечественной из кинофильмов… воздушная тревога, рев сирен, и все бегут, сломя голову, в бомбоубежища, ожидая катастрофы, тайком молятся, чтоб пронесла нелегкая».
Все еще тревожно звенели гонги. Из казарм подле дворца потянулся ручеек солдат… Трубачи изо всех сил дули в странно изогнутые, похожие на домик улитки, бронзовые трубы. Сигнал тревоги.
Солдаты торопливо маршировали небольшими отрядами по горной дороге, по той самой, которой он пришел сюда, в злую сказку. «А ведь это из-за меня весь сыр-бор разгорелся, – догадался наконец Холодов, скорчившийся за невысокой оградой садика. – Они нашли стражника. А может, и джип мой нашли… Конечно, они его нашли, я ведь его и не прятал даже. Разве ж мог я подумать еще день назад, что здесь, в горах, живет своей собственной, ни на что не похожей жизнью, город, переживший тысячелетия такой разной истории? Кто вообще мог бы такое подумать?»
Алексей обождал, пока пройдут солдаты. Теперь в городе остались только караульные у высокой стены… шесть человек в черных чешуйчатых одеяниях, неподвижные, словно застывшая лава вулкана. Шесть против одного… мм, многовато. Нет, шанса выиграть «бои без правил» у него не было.
Алексей чуть привстал. Можно бы, конечно, попытаться взобраться на эту стену… Вон ведь лестница к храму, ступени, ведущие прямо на небеса. Глянешь вниз, и голова кругом пойдет – такая высотища. Сколько ж там ступенек? Триста? Четыреста? На глазок не прикинешь… Да хоть бы и меньше, хотя бы и сто… кто ж сможет забраться на такую высоту и остаться незамеченным? Разве что жучок-паучок!
Удары гонга смолкли. Издалека лишь долетали вскрики бронзовых труб. И все. В городе царила мертвая, совершенно мертвая тишина. Долина мертвых домов, одиноких улиц, пустых садов и покинутых деревянных телег.
Лестница! Алексей Холодов глянул на сидевшую в клетке Веронику. Лестница. Только она может привести его к Нике. «Я не смогу вытащить ее из этой клетки, но все равно она должна знать, что я – здесь, вместе с ней. Слабое утешение, конечно, но оно даст ей хоть искорку надежды на спасение… Хотя бы это. Даже если бы генерал Бикенэ прислал сюда все свои войска, пленных сто раз успели бы убить и никто не смог бы помешать этому».
Он сидел за садовым заборчиком и пристально следил за караульными. Истуканы, стоят себе, не шелохнутся, головы и то не повернут, взгляд тупой. «А ведь это здорово, – пронзило Холодова. – Это очень даже здорово! Если я выйду вон с той стороны, они меня и не заметят. Город пуст – никто меня не увидит, когда я поползу по этой чертовой лестнице».
Медленно, не покидая тень садовой стены, Алексей пополз к цели. Пробрался вдоль дома. Затем вскочил на ноги и, перепрыгивая от одного дома к другому, бросился к гигантской лестнице. Только бы на нее взобраться… только бы перебежать огромную площадь.
Только площадь. Всего лишь площадь… подумаешь, каких-то шагов сорок. Сорок смехотворных метров… но сорок метров на виду у всего города, сорок опасных шагов в пустоту, тридцать прыжков в неизвестность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
На открытом дворе булочной виднелись работники, месившие грубое тесто ногами, а более нежное – руками. Из печей вынимали хлеба всевозможных форм и видов; круглые и овальные ковриги укладывались тут же в корзины. Проворные мальчики ставили себе на головы по три, по четыре и по пять таких корзин и с величайшим проворством и поспешностью уносили их к покупателям, живущим, вероятно, в других частях города. Мясник убивал у себя в доме быка, а подмастерья мочили свои ножи, чтобы разрезать на части дикую козу. Веселые башмачники зазывали прохожих из глубины своих лавок. Все занимались своим делом.
Женщины, ведя за руку нагих детей, выходили на улицу из своих домов за покупками, и все шарахались от него, Алексея, обряженного в форму воина. Воина, вызывавшего страх и тревогу.
Его цель была видна издалека. Огромные стены храма были символом города. Где ни стой, отовсюду видно. Они были сердцем этого маленького мирка, местом прописки богов, вечно сущих и неизменных.
И вот на этой самой стене висели четыре клетки… теперь он видел их совершенно отчетливо, видел людские фигурки за железной решеткой. И среди них – женская. Женщина сидела на полу клетки. Ника. Никуся.
Когда Алексей добрался до большой площади, жавшейся к телам дворца и храма, он понял, что его поиски подошли к концу. Вполне закономерному. У стены были выставлены посты солдат. И к храму было ни за что не пробраться. Наверх к небесам вился тонкий белый дымок, рвался к облачку, зацепившемуся за острую макушку пирамиды… вечный огонь во славу всевидящего Солнца.
Алексей тоскливо глядел на клетки. Люди за толстыми прутьями решеток были похожи на существ с какой-то далекой планеты… Впрочем, они и сейчас были настолько далеки от земли, что и лиц-то их не разглядишь, как ни старайся, и не дозовешься их, как ни кричи. Один из пленников в отчаянии раскачивал клетку – Алик Шелученко, испускавший крики отчаянного ужаса.
Алексей тоже внезапно ощутил прилив самой настоящей паники. Что делать-то? Что делать? «Возьми себя в руки, – приказал он себе. – Не дергайся хотя бы! Спокойствие, мой мальчик, только спокойствие, как говорил маленький толстый дядечка с пропеллером… даже если Веронику, как зверя диковинного, в клетке держат, даже если все здесь не только волшебно, нереально, но и в высшей степени жестоко, все равно без паники! Нервные клетки не восстанавливаются, так что не дергайся! Ты здесь единственный, кто сможет их спасти, единственный… Интересно, сколько времени они уже висят там? С самого первого дня? Неужели они уже лишились рассудка от ужаса и безнадеги?»
Он смотрел на клетки из своего укрытия в маленьком садике неизвестного дома. Впрочем, почему неизвестного? Из домика доносились ритмичные удары молоточков… золотых дел мастер по заказу жрецов готовил золотые чаши и жертвенные сосуды из серебряных пластин.
Внезапно у всего города разом как будто перехватило дыхание. Котловину заполнило пение мрачных и зловещих бронзовых гонгов, и люди замерли в страхе. Со всех сторон рвались крики набата. Люди торопливо кинулись по домам, улицы как-то вдруг опустели, словно по мановению волшебной палочки, даже домашние животные и те скрылись из вида, собаки бросились под защиту хозяйских стен.
«Тревога, – понял Холодов и зябко передернул плечами. – Все как у нас во время Великой Отечественной из кинофильмов… воздушная тревога, рев сирен, и все бегут, сломя голову, в бомбоубежища, ожидая катастрофы, тайком молятся, чтоб пронесла нелегкая».
Все еще тревожно звенели гонги. Из казарм подле дворца потянулся ручеек солдат… Трубачи изо всех сил дули в странно изогнутые, похожие на домик улитки, бронзовые трубы. Сигнал тревоги.
Солдаты торопливо маршировали небольшими отрядами по горной дороге, по той самой, которой он пришел сюда, в злую сказку. «А ведь это из-за меня весь сыр-бор разгорелся, – догадался наконец Холодов, скорчившийся за невысокой оградой садика. – Они нашли стражника. А может, и джип мой нашли… Конечно, они его нашли, я ведь его и не прятал даже. Разве ж мог я подумать еще день назад, что здесь, в горах, живет своей собственной, ни на что не похожей жизнью, город, переживший тысячелетия такой разной истории? Кто вообще мог бы такое подумать?»
Алексей обождал, пока пройдут солдаты. Теперь в городе остались только караульные у высокой стены… шесть человек в черных чешуйчатых одеяниях, неподвижные, словно застывшая лава вулкана. Шесть против одного… мм, многовато. Нет, шанса выиграть «бои без правил» у него не было.
Алексей чуть привстал. Можно бы, конечно, попытаться взобраться на эту стену… Вон ведь лестница к храму, ступени, ведущие прямо на небеса. Глянешь вниз, и голова кругом пойдет – такая высотища. Сколько ж там ступенек? Триста? Четыреста? На глазок не прикинешь… Да хоть бы и меньше, хотя бы и сто… кто ж сможет забраться на такую высоту и остаться незамеченным? Разве что жучок-паучок!
Удары гонга смолкли. Издалека лишь долетали вскрики бронзовых труб. И все. В городе царила мертвая, совершенно мертвая тишина. Долина мертвых домов, одиноких улиц, пустых садов и покинутых деревянных телег.
Лестница! Алексей Холодов глянул на сидевшую в клетке Веронику. Лестница. Только она может привести его к Нике. «Я не смогу вытащить ее из этой клетки, но все равно она должна знать, что я – здесь, вместе с ней. Слабое утешение, конечно, но оно даст ей хоть искорку надежды на спасение… Хотя бы это. Даже если бы генерал Бикенэ прислал сюда все свои войска, пленных сто раз успели бы убить и никто не смог бы помешать этому».
Он сидел за садовым заборчиком и пристально следил за караульными. Истуканы, стоят себе, не шелохнутся, головы и то не повернут, взгляд тупой. «А ведь это здорово, – пронзило Холодова. – Это очень даже здорово! Если я выйду вон с той стороны, они меня и не заметят. Город пуст – никто меня не увидит, когда я поползу по этой чертовой лестнице».
Медленно, не покидая тень садовой стены, Алексей пополз к цели. Пробрался вдоль дома. Затем вскочил на ноги и, перепрыгивая от одного дома к другому, бросился к гигантской лестнице. Только бы на нее взобраться… только бы перебежать огромную площадь.
Только площадь. Всего лишь площадь… подумаешь, каких-то шагов сорок. Сорок смехотворных метров… но сорок метров на виду у всего города, сорок опасных шагов в пустоту, тридцать прыжков в неизвестность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58