– Задавайте вопросы. Вы слышали? Исключаются только повторные и наивные.
– Что значит «повторные и наивные»?
Снова раздался монотонный деревянный голос:
– На ряд вопросов, какие вам хочется мне задать, я уже ответил раньше. Ответы документированы в досье, хранящемся в конторе Роберта Смайли. Наивным вопросом я считаю тот, на который, подумав, может ответить спросивший.
– Почему вы говорите за Крейгера?
– Употребляйте единственное число. Вежливая форма множественного излишня.
– Нужно ли повторить вопрос?
– Не нужно. Я ищу канал связи.
– Как?
– В мозгу и голосовых связках.
– А точнее?
– Настраиваюсь на группу рецепторов, принимающих передаваемую мысль и преобразующих ее в слова.
– Телепатия?
– Не знаю.
– Может быть, волна, я не уверен какая… бэта, каппа, кси, пси… именно та волна, с помощью которой ведется передача?
– Не знаю.
– Высокоразвитый мозг не может не знать механизма своей деятельности.
– Я не мозг.
– Значит, самоорганизующееся устройство?
– Я не самоорганизующееся устройство, так как не произвожу себе подобных.
– Тогда кто?
– Повторный вопрос. Вы все уже знаете ответ.
Спрашивали поочередно, торопя и перебивая друг Друга:
– Я не понимаю, что такое мыслящая энергия… Как и где у тебя возникает мысль?.. Какими средствами передается?.. Как «прочитывается» человеческий мозг?.. О каких рецепторах идет речь?.. Как «нащупываются» эти рецепторы?..
– Не знаю. Не знаю. Не знаю. Я как часы. Они отстают или уходят вперед, не зная, почему они это делают.
– Тебе нравится имя Селеста?
– «Нравится» или «не нравится» – не мои параметры. Имя точное. Селектор стабильной информации.
– Почему стабильной?
– Повторный вопрос.
– Сколько тебе лет?
– Тысячелетий.
– С сотворения мира?
– Я прибыл в мир уже сотворенный.
– По какому календарю?
– Календари менялись вместе с цивилизациями. Наиболее удобен для ответа на ваш вопрос календарь Скалигера. Этот французский ученый занумеровал все дни с 1 января 4713 года до нашей эры. По его отсчету прошло уже более двух с половиной миллионов дней.
– Почти семь тысяч лет. Ого!
– Селеста-7000! Ура!
– Мне кажется, господа, мы ведем себя неприлично.
– Селеста простит. Ему важна информация.
– И все-таки я не верю. Похоже на спиритический сеанс с медиумом для легковерных.
Это буркнул все время молчавший профессор Баумгольц.
– Я тоже не верю, – поддержал его Чаррел. – Какой-то фокус.
– Вы слышите, я не одинок, – засмеялся Баумгольц.
– Вы, кажется, были футболистом в юности, герр Баумгольц? – вдруг спросил Рослов.
– Судьей на поле. И не только в юности. Я и сейчас член международной коллегии судей. А что?
– Ничего. Покажи им большой футбол, Селеста. Авось поверят! – Рослов выкрикнул это по-русски.
И последнее, что он увидел, были не то удивленные, не то испуганные лица Янины и Шпагина.
20. «ИСТ-ЕВРОПА» ПРОТИВ «ВЕСТ-ЕВРОПЫ»
Они исчезли в зеленом тумане, яркость которого усиливалась с каждым мгновением, и какую-нибудь секунду спустя он уже приобрел очертания футбольного поля, окруженного амфитеатром ревущих трибун. Они вздымались высоко к синему куполу неба и казались издали – а Рослова отделяло от противоположной плоскости амфитеатра более сотни метров – пестрой лентой, протянувшейся между синькой неба и зеленью полевого газона, по которому в непрерывном движении мелькали белые и черно-желтые полосатые майки. «Броуновское движение молекул», – мысленно усмехнулся Рослов.
Сам он в черной футболке вратаря стоял, прислонившись к штанге и не тревожась за судьбу открытых ворот, – вся игра шла далеко впереди на штрафной площадке противника. Атаковала команда Рослова – белые футболки с прописной «Е» на груди: именно с этой буквы и начиналось английское слово «ист» – «восток». Даже защитники передвинулись к центру поля, стараясь предугадать направление мяча в случае ответной прострельной подачи и разрушить вовремя контратаку противника. Но полосатым футболкам с латинским «дубль вэ» на груди было не до контратаки: они едва успевали отбить мяч, посылая его без адреса то под ноги атакующих, то за боковую линию поля, откуда он снова возвращался в эпицентр урагана, бушующего у ворот «Вест-Европы».
Рослов был не новичок на футбольном поле. В юности он стоял в воротах институтской команды, потом играл в спартаковском «дубле» и даже один сезон в основной команде; играл удачно, темпераментно, точно, и тренеры уже присматривались к «наследнику Яшина», угадывая в нем будущую вратарскую знаменитость. Но знаменитостью на зеленом поле Рослов не стал: на тренировке повредил колено, несколько месяцев провалялся в больницах, потерял два сезона и на поле уже не вернулся, поняв, что нельзя делить жизнь между наукой и спортом – и то и другое требовали полной отдачи.
Но сейчас Рослов на поле не был Рословым-юношей, Рословым-футболистом. Он не переживал эпизод из своего прошлого, помолодев по воле Селесты на добрый десяток лет. Он был кем-то другим, для которого футбол был и профессией и жизнью. Вернее, в нем жили сейчас два человека, два спортсмена: один из фильма, который он видел вчера в «Спортпаласе» и о котором говорил Яне и Шпагину, другой откуда-то из реально существующего и почему-то известного Селесте футбольного клуба. Эта двойственность причудливо раскрывалась и в характере самого матча, в котором он сейчас принимал участие. По первому впечатлению он как будто трансплантировался из кинофильма, даже название сохранил: «Ист-Европа» против «Вест-Европы», матч двух сборных, двух скорее политических, чем географических лагерей. Вратаря, которого заместил Рослов, в фильме играл известный французский киноактер Ален Делон, играл умно, эффектно, но не очень профессионально «вратарски», что и подметил соображавший в футболе Рослов. Герой Алена Делона не поглотил его целиком, но как-то вошел в него: Рослов знал его биографию, его тревоги и радости, знал, что где-то на трибунах сейчас сидит любимая и ненавидящая его героиня, и ему тоже, как и в фильме, хотелось покрасоваться и пококетничать с мячом на вратарской площадке. Рослов знал и то, что должен умереть на последних минутах от разрыва аорты, не выдержавшей сверхнапряжения, вызванного смешением алкоголя, страха и допинга; но его почему-то это не беспокоило: знал ведь он, а не герой фильма. Да и вел он себя на поле иначе, и самый матч складывался иначе, чем в фильме, по-другому выглядели команды, по-другому играли и если повторяли какой-то матч, то уж совсем не тот, какой Рослов видел вчера на экране.
И этот другой матч, в котором он тоже играл в черной вратарской футболке, он знал, только не восстанавливались в памяти ни имя города, где происходила встреча, ни названия участвовавших в этой встрече команд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Что значит «повторные и наивные»?
Снова раздался монотонный деревянный голос:
– На ряд вопросов, какие вам хочется мне задать, я уже ответил раньше. Ответы документированы в досье, хранящемся в конторе Роберта Смайли. Наивным вопросом я считаю тот, на который, подумав, может ответить спросивший.
– Почему вы говорите за Крейгера?
– Употребляйте единственное число. Вежливая форма множественного излишня.
– Нужно ли повторить вопрос?
– Не нужно. Я ищу канал связи.
– Как?
– В мозгу и голосовых связках.
– А точнее?
– Настраиваюсь на группу рецепторов, принимающих передаваемую мысль и преобразующих ее в слова.
– Телепатия?
– Не знаю.
– Может быть, волна, я не уверен какая… бэта, каппа, кси, пси… именно та волна, с помощью которой ведется передача?
– Не знаю.
– Высокоразвитый мозг не может не знать механизма своей деятельности.
– Я не мозг.
– Значит, самоорганизующееся устройство?
– Я не самоорганизующееся устройство, так как не произвожу себе подобных.
– Тогда кто?
– Повторный вопрос. Вы все уже знаете ответ.
Спрашивали поочередно, торопя и перебивая друг Друга:
– Я не понимаю, что такое мыслящая энергия… Как и где у тебя возникает мысль?.. Какими средствами передается?.. Как «прочитывается» человеческий мозг?.. О каких рецепторах идет речь?.. Как «нащупываются» эти рецепторы?..
– Не знаю. Не знаю. Не знаю. Я как часы. Они отстают или уходят вперед, не зная, почему они это делают.
– Тебе нравится имя Селеста?
– «Нравится» или «не нравится» – не мои параметры. Имя точное. Селектор стабильной информации.
– Почему стабильной?
– Повторный вопрос.
– Сколько тебе лет?
– Тысячелетий.
– С сотворения мира?
– Я прибыл в мир уже сотворенный.
– По какому календарю?
– Календари менялись вместе с цивилизациями. Наиболее удобен для ответа на ваш вопрос календарь Скалигера. Этот французский ученый занумеровал все дни с 1 января 4713 года до нашей эры. По его отсчету прошло уже более двух с половиной миллионов дней.
– Почти семь тысяч лет. Ого!
– Селеста-7000! Ура!
– Мне кажется, господа, мы ведем себя неприлично.
– Селеста простит. Ему важна информация.
– И все-таки я не верю. Похоже на спиритический сеанс с медиумом для легковерных.
Это буркнул все время молчавший профессор Баумгольц.
– Я тоже не верю, – поддержал его Чаррел. – Какой-то фокус.
– Вы слышите, я не одинок, – засмеялся Баумгольц.
– Вы, кажется, были футболистом в юности, герр Баумгольц? – вдруг спросил Рослов.
– Судьей на поле. И не только в юности. Я и сейчас член международной коллегии судей. А что?
– Ничего. Покажи им большой футбол, Селеста. Авось поверят! – Рослов выкрикнул это по-русски.
И последнее, что он увидел, были не то удивленные, не то испуганные лица Янины и Шпагина.
20. «ИСТ-ЕВРОПА» ПРОТИВ «ВЕСТ-ЕВРОПЫ»
Они исчезли в зеленом тумане, яркость которого усиливалась с каждым мгновением, и какую-нибудь секунду спустя он уже приобрел очертания футбольного поля, окруженного амфитеатром ревущих трибун. Они вздымались высоко к синему куполу неба и казались издали – а Рослова отделяло от противоположной плоскости амфитеатра более сотни метров – пестрой лентой, протянувшейся между синькой неба и зеленью полевого газона, по которому в непрерывном движении мелькали белые и черно-желтые полосатые майки. «Броуновское движение молекул», – мысленно усмехнулся Рослов.
Сам он в черной футболке вратаря стоял, прислонившись к штанге и не тревожась за судьбу открытых ворот, – вся игра шла далеко впереди на штрафной площадке противника. Атаковала команда Рослова – белые футболки с прописной «Е» на груди: именно с этой буквы и начиналось английское слово «ист» – «восток». Даже защитники передвинулись к центру поля, стараясь предугадать направление мяча в случае ответной прострельной подачи и разрушить вовремя контратаку противника. Но полосатым футболкам с латинским «дубль вэ» на груди было не до контратаки: они едва успевали отбить мяч, посылая его без адреса то под ноги атакующих, то за боковую линию поля, откуда он снова возвращался в эпицентр урагана, бушующего у ворот «Вест-Европы».
Рослов был не новичок на футбольном поле. В юности он стоял в воротах институтской команды, потом играл в спартаковском «дубле» и даже один сезон в основной команде; играл удачно, темпераментно, точно, и тренеры уже присматривались к «наследнику Яшина», угадывая в нем будущую вратарскую знаменитость. Но знаменитостью на зеленом поле Рослов не стал: на тренировке повредил колено, несколько месяцев провалялся в больницах, потерял два сезона и на поле уже не вернулся, поняв, что нельзя делить жизнь между наукой и спортом – и то и другое требовали полной отдачи.
Но сейчас Рослов на поле не был Рословым-юношей, Рословым-футболистом. Он не переживал эпизод из своего прошлого, помолодев по воле Селесты на добрый десяток лет. Он был кем-то другим, для которого футбол был и профессией и жизнью. Вернее, в нем жили сейчас два человека, два спортсмена: один из фильма, который он видел вчера в «Спортпаласе» и о котором говорил Яне и Шпагину, другой откуда-то из реально существующего и почему-то известного Селесте футбольного клуба. Эта двойственность причудливо раскрывалась и в характере самого матча, в котором он сейчас принимал участие. По первому впечатлению он как будто трансплантировался из кинофильма, даже название сохранил: «Ист-Европа» против «Вест-Европы», матч двух сборных, двух скорее политических, чем географических лагерей. Вратаря, которого заместил Рослов, в фильме играл известный французский киноактер Ален Делон, играл умно, эффектно, но не очень профессионально «вратарски», что и подметил соображавший в футболе Рослов. Герой Алена Делона не поглотил его целиком, но как-то вошел в него: Рослов знал его биографию, его тревоги и радости, знал, что где-то на трибунах сейчас сидит любимая и ненавидящая его героиня, и ему тоже, как и в фильме, хотелось покрасоваться и пококетничать с мячом на вратарской площадке. Рослов знал и то, что должен умереть на последних минутах от разрыва аорты, не выдержавшей сверхнапряжения, вызванного смешением алкоголя, страха и допинга; но его почему-то это не беспокоило: знал ведь он, а не герой фильма. Да и вел он себя на поле иначе, и самый матч складывался иначе, чем в фильме, по-другому выглядели команды, по-другому играли и если повторяли какой-то матч, то уж совсем не тот, какой Рослов видел вчера на экране.
И этот другой матч, в котором он тоже играл в черной вратарской футболке, он знал, только не восстанавливались в памяти ни имя города, где происходила встреча, ни названия участвовавших в этой встрече команд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79