На том и порешили, даже не подозревая, что их уже разделило нечто: не глубина восприятия происшедшего, и не степень его понимания, и не склонность к раздумьям или отсутствие такой склонности, а нечто другое, давно уже разделившее духовно человека социалистического и капиталистического миров. Смайли примкнул к первым: духовный водораздел его не устоял против чувства товарищества.
Нельзя сказать, чтобы это чувство было чуждо другим участникам экспедиции, собравшимся в тот же вечер на веранде губернаторской виллы. Но оно не сближало духовно и не связывало социально. Разве мог инспектор полиции, в прошлом бывший полицейский сержант, назвать своим другом губернатора островов? И разве надменный профессор Барнс посчитал бы своим товарищем рядового практикующего врача? Пообедать в клубе или сыграть партию в бридж – на что большее могло рассчитывать такое приятельство? Но все эти люди были людьми одного круга и поклонялись в глубине души одному богу, в служении которому и отдал свою жизнь два века назад неудачливый пират по кличке Билли Кривые Ноги. Этот бог и сейчас скреплял их духовные узы, связывал и тревожил, рождал надежды и согревал мечты. Может быть, потому они и молчали так долго, что боялись облечь в слова потаенные думы о том, что принесет им – не науке и человечеству, а именно им, им эта близость к чуду «белого острова». Первым не выдержал Керн, поняв, что ему, как новичку в этой компании, молчать далее просто неудобно. Стряхнув пепел сигары, он как бы невзначай спросил у хозяина дома:
– Что вас тревожит, сэр Грегори? Может быть, вам нездоровится?
– Заболеешь, – скривился губернатор. – Какого черта они радировали Мак-Кэрри? Да еще открытым текстом. Разве так обеспечишь секретность предприятия?
– А зачем секретность? Чем скорее узнает об этом человечество, тем лучше.
– Кто думает о человечестве, док? – сказал Корнхилл и подмигнул Барнсу.
Тот кивнул.
– Наука и человечество, дорогой коллега, отнюдь не самые важные категории в нашей проблеме. Есть еще один фактор, – подчеркнул он многозначительно, надеясь, что его поняли.
Но Керн не понял.
– Золотишко, док. Не то, конечно, которое смыла волна в пиратском сундучке. Другое. Крупнее и современнее. Те денежные купюры, которыми будут платить за наши вопросы и ответы, – поддержал Барнса инспектор полиции.
Не сильный в экономике Керн все еще не улавливал смысла.
– Кому платить? Ведь это почти явление природы. Мы же не платим за дождь или ветер.
– Если научимся управлять ими, кому-нибудь платить придется. Владельцы найдутся.
– Владельцы? – переспросил Керн. – Вы имеете в виду США или Англию? Или международный консорциум?
– Я имею в виду тех, кто вложит капиталы в эксплуатацию этого чуда. И тех, кто сумеет вовремя подключиться к извлечению прибыли. Даже Смайли, наверно, уже мечтает открыть поблизости шикарный отель или ресторан.
Барнс вздохнул:
– Дирижировать будут русские – вот посмотрите.
– Оставим политику политикам, – поморщился лорд Келленхем и привстал. – Пресс-конференция в девять утра, господа. Прошу не опаздывать.
Керн уехал на машине инспектора.
– Помяните мое слово, док, – сказал тот, – все это пахнет большими деньгами. Вы даже представить себе не можете, какой циклон фондов, вкладов, акций и процентных бумаг зашумит вокруг «белого острова». И мы не останемся в стороне, док. Будьте покойны.
О будущем говорили в тот же день и час на другом конце города, в отеле «Хилтон».
– На меня не рассчитывайте, – горячился Рослов, – я математик, а не синхронный переводчик при электронной машине.
– Это не машина, Анджей.
– Все одно. Энергочудовище. А я не энергетик. У меня свои заботы в науке.
– «Забота у нас простая, забота у нас такая… Жила бы страна родная, и нету других забот», – пропел по-русски Шпагин.
– Что вы спели? – поинтересовался Мак-Кэрри.
– Напоминание о том, что есть другие заботы, кроме профессиональных.
Рослов молчал.
– А почему вы думаете, что при этом энергочудовище или энергоблагодетеле – может быть, это вернее, а? – не будут работать десятки выдающихся математиков и биологов? Даже больше – сотни ученых различных специальностей. Ведь эта суперпамять способна не только накоплять информацию, но и подсказывать оптимальные варианты решений на основе накопленного. В конце концов, много нерешенных проблем в науке можно решить на основе уже найденного и открытого. Нужны только объединение знаний, координация усилий, умножение памяти – своего рода мемориальный взрыв. Этот взрыв и обеспечит нам суперпамять. Вы думаете, что наше знакомство с ней ограничится комиссиями и конференциями? Я мыслю шире. Я вижу суперинститут с тысячами научных специалистов, проекционными бюро и опытными лабораториями. Где? Может быть, даже не здесь, а на другом острове, где менее пахнет курортными барами и пляжной галькой.
– Кто же будет руководить институтом?
– Вы имеете в виду людей?
– Нет, страны.
– ООН, ЮНЕСКО, может быть, какая-то иная международная организация. Во всяком случае, не тресты, не банки и прочие денежные мешки. Эта суперпамять, как сказочный джинн, возникший прямо из небесной лазури, слишком чудесна, чтобы говорить о ней на языке маклерских контор. Кстати, у нее еще нет своего имени.
– Наклевывается, – сказал Шпагин. – Кое-что из русской фантастики. Почти классическое.
Рослов, который всегда понимал его с полуслова, покачал головой.
– Ты предполагаешь коллектор рассеянной информации? Отлично придумано, хотя и не нами. Но не для нашей проблемы. Во-первых, не коллектор, а селектор, так как в основе его – избирательность. Во-вторых, не рассеянной, а стабильной. Он сам об этом напомнил.
– Селестан или Селестин… – задумался Шпагин.
– Зачем? Просто Селеста. Элегантно и межнационально. По-английски и по-русски, профессор, «селектор» звучит одинаково, а «стабильный» начинается с тех же букв. Русское же звучание – привилегия первооткрывателей.
– Женское имя, – замялся Мак-Кэрри.
– Один из первооткрывателей – женщина, – отрезал Рослов. – А кроме того, профессор, «память» по-русски тоже существительное женского рода.
Но Яна запротестовала:
– Не могу воспринимать его в женском роде. Это мужчина. Мыслитель, не память. И потом, мужские имена с окончанием на «а» вы найдете у многих народов. Даже у нас в Польше.
Чудо родилось. Чудо уже входило в жизнь. Завтра оно овладеет умами миллионов, пройдет великим землетрясением по миру и что-то оставит людям. Что? Что в имени твоем, Селеста? Голос друга или скрытая угроза врага?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОБУЧЕНИЕ СЕЛЕСТЫ
А теперь без грамоты пропадешь,
Далеко без грамоты не уйдешь.
С. Маршак. Кот и лодыри
12. СЕЛЕСТУ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ПРЕССЕ
В малом холле отеля, резервированном для пресс-конференции, в этот утренний час было прохладно и пусто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Нельзя сказать, чтобы это чувство было чуждо другим участникам экспедиции, собравшимся в тот же вечер на веранде губернаторской виллы. Но оно не сближало духовно и не связывало социально. Разве мог инспектор полиции, в прошлом бывший полицейский сержант, назвать своим другом губернатора островов? И разве надменный профессор Барнс посчитал бы своим товарищем рядового практикующего врача? Пообедать в клубе или сыграть партию в бридж – на что большее могло рассчитывать такое приятельство? Но все эти люди были людьми одного круга и поклонялись в глубине души одному богу, в служении которому и отдал свою жизнь два века назад неудачливый пират по кличке Билли Кривые Ноги. Этот бог и сейчас скреплял их духовные узы, связывал и тревожил, рождал надежды и согревал мечты. Может быть, потому они и молчали так долго, что боялись облечь в слова потаенные думы о том, что принесет им – не науке и человечеству, а именно им, им эта близость к чуду «белого острова». Первым не выдержал Керн, поняв, что ему, как новичку в этой компании, молчать далее просто неудобно. Стряхнув пепел сигары, он как бы невзначай спросил у хозяина дома:
– Что вас тревожит, сэр Грегори? Может быть, вам нездоровится?
– Заболеешь, – скривился губернатор. – Какого черта они радировали Мак-Кэрри? Да еще открытым текстом. Разве так обеспечишь секретность предприятия?
– А зачем секретность? Чем скорее узнает об этом человечество, тем лучше.
– Кто думает о человечестве, док? – сказал Корнхилл и подмигнул Барнсу.
Тот кивнул.
– Наука и человечество, дорогой коллега, отнюдь не самые важные категории в нашей проблеме. Есть еще один фактор, – подчеркнул он многозначительно, надеясь, что его поняли.
Но Керн не понял.
– Золотишко, док. Не то, конечно, которое смыла волна в пиратском сундучке. Другое. Крупнее и современнее. Те денежные купюры, которыми будут платить за наши вопросы и ответы, – поддержал Барнса инспектор полиции.
Не сильный в экономике Керн все еще не улавливал смысла.
– Кому платить? Ведь это почти явление природы. Мы же не платим за дождь или ветер.
– Если научимся управлять ими, кому-нибудь платить придется. Владельцы найдутся.
– Владельцы? – переспросил Керн. – Вы имеете в виду США или Англию? Или международный консорциум?
– Я имею в виду тех, кто вложит капиталы в эксплуатацию этого чуда. И тех, кто сумеет вовремя подключиться к извлечению прибыли. Даже Смайли, наверно, уже мечтает открыть поблизости шикарный отель или ресторан.
Барнс вздохнул:
– Дирижировать будут русские – вот посмотрите.
– Оставим политику политикам, – поморщился лорд Келленхем и привстал. – Пресс-конференция в девять утра, господа. Прошу не опаздывать.
Керн уехал на машине инспектора.
– Помяните мое слово, док, – сказал тот, – все это пахнет большими деньгами. Вы даже представить себе не можете, какой циклон фондов, вкладов, акций и процентных бумаг зашумит вокруг «белого острова». И мы не останемся в стороне, док. Будьте покойны.
О будущем говорили в тот же день и час на другом конце города, в отеле «Хилтон».
– На меня не рассчитывайте, – горячился Рослов, – я математик, а не синхронный переводчик при электронной машине.
– Это не машина, Анджей.
– Все одно. Энергочудовище. А я не энергетик. У меня свои заботы в науке.
– «Забота у нас простая, забота у нас такая… Жила бы страна родная, и нету других забот», – пропел по-русски Шпагин.
– Что вы спели? – поинтересовался Мак-Кэрри.
– Напоминание о том, что есть другие заботы, кроме профессиональных.
Рослов молчал.
– А почему вы думаете, что при этом энергочудовище или энергоблагодетеле – может быть, это вернее, а? – не будут работать десятки выдающихся математиков и биологов? Даже больше – сотни ученых различных специальностей. Ведь эта суперпамять способна не только накоплять информацию, но и подсказывать оптимальные варианты решений на основе накопленного. В конце концов, много нерешенных проблем в науке можно решить на основе уже найденного и открытого. Нужны только объединение знаний, координация усилий, умножение памяти – своего рода мемориальный взрыв. Этот взрыв и обеспечит нам суперпамять. Вы думаете, что наше знакомство с ней ограничится комиссиями и конференциями? Я мыслю шире. Я вижу суперинститут с тысячами научных специалистов, проекционными бюро и опытными лабораториями. Где? Может быть, даже не здесь, а на другом острове, где менее пахнет курортными барами и пляжной галькой.
– Кто же будет руководить институтом?
– Вы имеете в виду людей?
– Нет, страны.
– ООН, ЮНЕСКО, может быть, какая-то иная международная организация. Во всяком случае, не тресты, не банки и прочие денежные мешки. Эта суперпамять, как сказочный джинн, возникший прямо из небесной лазури, слишком чудесна, чтобы говорить о ней на языке маклерских контор. Кстати, у нее еще нет своего имени.
– Наклевывается, – сказал Шпагин. – Кое-что из русской фантастики. Почти классическое.
Рослов, который всегда понимал его с полуслова, покачал головой.
– Ты предполагаешь коллектор рассеянной информации? Отлично придумано, хотя и не нами. Но не для нашей проблемы. Во-первых, не коллектор, а селектор, так как в основе его – избирательность. Во-вторых, не рассеянной, а стабильной. Он сам об этом напомнил.
– Селестан или Селестин… – задумался Шпагин.
– Зачем? Просто Селеста. Элегантно и межнационально. По-английски и по-русски, профессор, «селектор» звучит одинаково, а «стабильный» начинается с тех же букв. Русское же звучание – привилегия первооткрывателей.
– Женское имя, – замялся Мак-Кэрри.
– Один из первооткрывателей – женщина, – отрезал Рослов. – А кроме того, профессор, «память» по-русски тоже существительное женского рода.
Но Яна запротестовала:
– Не могу воспринимать его в женском роде. Это мужчина. Мыслитель, не память. И потом, мужские имена с окончанием на «а» вы найдете у многих народов. Даже у нас в Польше.
Чудо родилось. Чудо уже входило в жизнь. Завтра оно овладеет умами миллионов, пройдет великим землетрясением по миру и что-то оставит людям. Что? Что в имени твоем, Селеста? Голос друга или скрытая угроза врага?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОБУЧЕНИЕ СЕЛЕСТЫ
А теперь без грамоты пропадешь,
Далеко без грамоты не уйдешь.
С. Маршак. Кот и лодыри
12. СЕЛЕСТУ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ПРЕССЕ
В малом холле отеля, резервированном для пресс-конференции, в этот утренний час было прохладно и пусто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79