Выдающий себя за Рослова, все еще не отводя глаз, продолжал так же тихо:
– Отвечай на вопросы кратко и точно. Где спрятан доклад?
– В шкафу за фанерной стенкой.
– С какой стороны?
– Справа. Нужно слегка отделить верхний лист фанеры ножом или отверткой.
– Гус! – негромко позвал псевдо-Рослов.
К столу подошел человек неопределенных лет, с неопределенным лицом, в костюме такого же неопределенного цвета. Ни один даже самый наблюдательный полицейский не смог бы дать его исчерпывающий словесный портрет.
Пояснив требуемое, псевдо-Рослов спросил:
– Сколько времени потребует операция?
– Десять минут езды. Две-три минуты на изъятие объекта, четверть часа пересъемка. Те же две-три минуты на возвращение объекта на место.
– Стоп! Ты привезешь мне доклад сюда.
– Рискованно, шеф. Проще вернуть.
– Я сказал.
Незагипнотизированная мысль Янины-первой тотчас же отметила самое любопытное в создавшейся ситуации. Теоретически любому ученому, занимающемуся исследованиями активности мозга, связанной с формами поведения, известно, что есть гипносон. Никаких признаков естественного сна в нем не обнаруживается. Все ассоциативные связи и все хранилища информации остаются нетронутыми, а контакт этих структур с внешним миром ограничивается только одним путем, который и выбирает гипнотизер. Все это можно наблюдать на любом сеансе гипноза, и трезвая мысль Янины ничего нового для себя не вынесла. Но она проникла в непознанное – в гипносон с точки зрения гипнотизируемого. Она ясно воспринимала приказы гипнотизера, вызывавшие в сознании спящей Янины импульсы подчиненности, покорности, рабства, ясно оценивала эти патологические искажения сознания, все знала, все помнила и ничего не могла изменить. Глазами спящей Янины она видела и псевдо-Рослова, и себя, сидевшую перед ним в гипнотической неподвижности. Сейчас он ее разбудит. Как скоро бы ни окончилась затеянная им операция, даже недолго держать человека под гипнозом в общественном месте рискованно и опасно.
– Проснись, – сказал он, – и забудь все до тех пор, пока тебе не вручат искомый доклад. Тогда вспоминай и казнись. Вот так.
Рослов-оборотень мстил. За отвергнутые домогательства, за разоблачение, за неподкупность. Полчаса он провел за болтовней о пустяках, вновь выдавая себя за Рослова. И подавленная психика Янины-второй не могла различить обмана, отвергнуть его и вернуть свободу мысли и воли. Нетопырь знал, что делал. Он ждал. И когда его агент молча вручил ему шестнадцать типографских страничек, он улыбнулся и вручил их Янине.
– Это доклад Мак-Кэрри, пани Желенска. Можете положить его на место сами или вернуть профессору любым другим способом. Конечно, мы смогли бы сделать это за вас, а вы – прочно забыть о случившемся, но мы не хотим лишать вас памяти о бескорыстном участии в нашей маленькой операции.
Говорят, глаза – зеркало души. Если бы это было верно, то восстановление утраченной памяти отразилось бы в глазах Янины трагедией шекспировского накала. А так – просто расширились зрачки и что-то мелькнуло в них и погасло. «Надсознание» Янины сразу же подсказало психиатрический термин: «адреналиновая тоска» – избыток адреналина в синапсах мозга. А душевное состояние Янины, которой внезапное возвращение памяти открыло всю глубину совершенного ею предательства, можно было назвать, не прибегая к научной терминологии, истошным криком души. «Моя подлость. Мое предательство. Нет ни оправдания, ни снисхождения. Нет даже смягчающих обстоятельств. Гипноз бессилен, если ему сопротивляются. А я сопротивлялась? Нет. Могла бы крикнуть, привлечь внимание, плюнуть в его бесстыжие бельмы… Тварь. Я тварь. Я хуже его. Это его работа. Пусть грязная, но работа. А я глупая курица, которую ощипали, не зарезав. Мне плюнет в глаза Мак-Кэрри. Большего я не стою. А как жить с плевком в душе? Может быть, из окна гостиницы вниз?»
Эти переживания Янины-второй не отразились в сознании Янины-первой. Отчужденная мысль ее холодно прочла их, оценила и запомнила. Мало того, она знала, что происходившее в баре не происходит в действительности, не происходило и никогда, вероятно, не произойдет. Знала, что все это лишь дурной сон необыкновенной реальности, возможно, гипногаллюцинация с неизвестным источником внушения. Но крик души этой глупышки из бара, истошный крик ее обманутой совести не пролетел мимо. У них было одно сердце, одно дыхание, одни руки, судорожно ломавшие пальцы. И вся эта боль, и стыд, и страх дошли до Янины с «белого острова» такой же невыносимой мукой.
– Трудно? – спросил Голос.
– Очень, – откликнулось сознание Янины, ее вновь обретенное, нераздвоенное, единственное «я».
– Мне достаточно, – сказал Голос. – Очнись.
Янина обвела глазами уважительно молчавших друзей и с трудом проглотила слюну. Даже рассказывать о пережитом было непереносимо…
– Неужели так похож на меня? – вдруг спросил Рослов.
– Почти. Только вульгарнее и грубее. И потом, глаза… – Янину передернуло.
– Не понимаю, зачем ему этот маскарад?
– Кому? – не понял Шпагин.
– Этому Некто из космоса. Мог бы создать не подражателя, а дубль. Что ему стоило?
– Ты же был в Древнем Риме.
– А я? – огрызнулся Смайли. – Где я был? Помогал провозить контрабанду подонку из Аризоны. Я никогда не видел его раньше. Даже не слыхал о нем.
– И не услышишь.
– Так кто же объяснит мне всю эту дьявольщину? Молчите, ученые?
– Я могу сразу выдать вам тридцать три гипотезы, – сказал Рослов, – но это будут тридцать три сказки для первокурсников. При соприкосновении с наукой – аннигиляция. Потому что, сэр Роберт, ни в одну земную науку это «варево» не влезает.
Он вскочил и, обратив к небу свою ассирийскую бороду, завопил:
– Эй ты, из космоса или из-под воды! Только подопытным кроликам не сообщают о цели опытов. А мы люди. Хочешь контакта – веди себя прилично! Спрашивают – отвечай! Ну?
Тирада Рослова безответно прозвучала в голубой тиши. Легкий бриз с океана прогибал стенки палатки. Нестерпимо белел разогретый солнцем коралл.
– Надо уезжать отсюда, – прошептала Янина, поежившись, хотя ветер был тихий и теплый.
Трое мужчин молча собрали имущество, сложили палатку и спустились к яхте, неподвижно дремавшей в неправдоподобной бухточке. Янина оглянулась. Так же торчала ребром вбитая в океанскую синь белая тарелка острова. Так же сбегала по ней зеленая морская волна.
И никаких следов тайны!
9. ГАДАНИЯ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ
Профессор Мак-Кэрри вошел в их номер, когда кофе уже остыл.
– Последняя чашка, – извинилась Янина, – еле теплая. Да и кофе уже густой.
Профессор отхлебнул и поморщился.
– Моя вина, – сказал он, подымая ложечкой кофейную гущу. – Но это, пожалуй, и к лучшему. Надеюсь, вы меня поняли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Отвечай на вопросы кратко и точно. Где спрятан доклад?
– В шкафу за фанерной стенкой.
– С какой стороны?
– Справа. Нужно слегка отделить верхний лист фанеры ножом или отверткой.
– Гус! – негромко позвал псевдо-Рослов.
К столу подошел человек неопределенных лет, с неопределенным лицом, в костюме такого же неопределенного цвета. Ни один даже самый наблюдательный полицейский не смог бы дать его исчерпывающий словесный портрет.
Пояснив требуемое, псевдо-Рослов спросил:
– Сколько времени потребует операция?
– Десять минут езды. Две-три минуты на изъятие объекта, четверть часа пересъемка. Те же две-три минуты на возвращение объекта на место.
– Стоп! Ты привезешь мне доклад сюда.
– Рискованно, шеф. Проще вернуть.
– Я сказал.
Незагипнотизированная мысль Янины-первой тотчас же отметила самое любопытное в создавшейся ситуации. Теоретически любому ученому, занимающемуся исследованиями активности мозга, связанной с формами поведения, известно, что есть гипносон. Никаких признаков естественного сна в нем не обнаруживается. Все ассоциативные связи и все хранилища информации остаются нетронутыми, а контакт этих структур с внешним миром ограничивается только одним путем, который и выбирает гипнотизер. Все это можно наблюдать на любом сеансе гипноза, и трезвая мысль Янины ничего нового для себя не вынесла. Но она проникла в непознанное – в гипносон с точки зрения гипнотизируемого. Она ясно воспринимала приказы гипнотизера, вызывавшие в сознании спящей Янины импульсы подчиненности, покорности, рабства, ясно оценивала эти патологические искажения сознания, все знала, все помнила и ничего не могла изменить. Глазами спящей Янины она видела и псевдо-Рослова, и себя, сидевшую перед ним в гипнотической неподвижности. Сейчас он ее разбудит. Как скоро бы ни окончилась затеянная им операция, даже недолго держать человека под гипнозом в общественном месте рискованно и опасно.
– Проснись, – сказал он, – и забудь все до тех пор, пока тебе не вручат искомый доклад. Тогда вспоминай и казнись. Вот так.
Рослов-оборотень мстил. За отвергнутые домогательства, за разоблачение, за неподкупность. Полчаса он провел за болтовней о пустяках, вновь выдавая себя за Рослова. И подавленная психика Янины-второй не могла различить обмана, отвергнуть его и вернуть свободу мысли и воли. Нетопырь знал, что делал. Он ждал. И когда его агент молча вручил ему шестнадцать типографских страничек, он улыбнулся и вручил их Янине.
– Это доклад Мак-Кэрри, пани Желенска. Можете положить его на место сами или вернуть профессору любым другим способом. Конечно, мы смогли бы сделать это за вас, а вы – прочно забыть о случившемся, но мы не хотим лишать вас памяти о бескорыстном участии в нашей маленькой операции.
Говорят, глаза – зеркало души. Если бы это было верно, то восстановление утраченной памяти отразилось бы в глазах Янины трагедией шекспировского накала. А так – просто расширились зрачки и что-то мелькнуло в них и погасло. «Надсознание» Янины сразу же подсказало психиатрический термин: «адреналиновая тоска» – избыток адреналина в синапсах мозга. А душевное состояние Янины, которой внезапное возвращение памяти открыло всю глубину совершенного ею предательства, можно было назвать, не прибегая к научной терминологии, истошным криком души. «Моя подлость. Мое предательство. Нет ни оправдания, ни снисхождения. Нет даже смягчающих обстоятельств. Гипноз бессилен, если ему сопротивляются. А я сопротивлялась? Нет. Могла бы крикнуть, привлечь внимание, плюнуть в его бесстыжие бельмы… Тварь. Я тварь. Я хуже его. Это его работа. Пусть грязная, но работа. А я глупая курица, которую ощипали, не зарезав. Мне плюнет в глаза Мак-Кэрри. Большего я не стою. А как жить с плевком в душе? Может быть, из окна гостиницы вниз?»
Эти переживания Янины-второй не отразились в сознании Янины-первой. Отчужденная мысль ее холодно прочла их, оценила и запомнила. Мало того, она знала, что происходившее в баре не происходит в действительности, не происходило и никогда, вероятно, не произойдет. Знала, что все это лишь дурной сон необыкновенной реальности, возможно, гипногаллюцинация с неизвестным источником внушения. Но крик души этой глупышки из бара, истошный крик ее обманутой совести не пролетел мимо. У них было одно сердце, одно дыхание, одни руки, судорожно ломавшие пальцы. И вся эта боль, и стыд, и страх дошли до Янины с «белого острова» такой же невыносимой мукой.
– Трудно? – спросил Голос.
– Очень, – откликнулось сознание Янины, ее вновь обретенное, нераздвоенное, единственное «я».
– Мне достаточно, – сказал Голос. – Очнись.
Янина обвела глазами уважительно молчавших друзей и с трудом проглотила слюну. Даже рассказывать о пережитом было непереносимо…
– Неужели так похож на меня? – вдруг спросил Рослов.
– Почти. Только вульгарнее и грубее. И потом, глаза… – Янину передернуло.
– Не понимаю, зачем ему этот маскарад?
– Кому? – не понял Шпагин.
– Этому Некто из космоса. Мог бы создать не подражателя, а дубль. Что ему стоило?
– Ты же был в Древнем Риме.
– А я? – огрызнулся Смайли. – Где я был? Помогал провозить контрабанду подонку из Аризоны. Я никогда не видел его раньше. Даже не слыхал о нем.
– И не услышишь.
– Так кто же объяснит мне всю эту дьявольщину? Молчите, ученые?
– Я могу сразу выдать вам тридцать три гипотезы, – сказал Рослов, – но это будут тридцать три сказки для первокурсников. При соприкосновении с наукой – аннигиляция. Потому что, сэр Роберт, ни в одну земную науку это «варево» не влезает.
Он вскочил и, обратив к небу свою ассирийскую бороду, завопил:
– Эй ты, из космоса или из-под воды! Только подопытным кроликам не сообщают о цели опытов. А мы люди. Хочешь контакта – веди себя прилично! Спрашивают – отвечай! Ну?
Тирада Рослова безответно прозвучала в голубой тиши. Легкий бриз с океана прогибал стенки палатки. Нестерпимо белел разогретый солнцем коралл.
– Надо уезжать отсюда, – прошептала Янина, поежившись, хотя ветер был тихий и теплый.
Трое мужчин молча собрали имущество, сложили палатку и спустились к яхте, неподвижно дремавшей в неправдоподобной бухточке. Янина оглянулась. Так же торчала ребром вбитая в океанскую синь белая тарелка острова. Так же сбегала по ней зеленая морская волна.
И никаких следов тайны!
9. ГАДАНИЯ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ
Профессор Мак-Кэрри вошел в их номер, когда кофе уже остыл.
– Последняя чашка, – извинилась Янина, – еле теплая. Да и кофе уже густой.
Профессор отхлебнул и поморщился.
– Моя вина, – сказал он, подымая ложечкой кофейную гущу. – Но это, пожалуй, и к лучшему. Надеюсь, вы меня поняли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79