.. но выстрелить не смог. Не смог и не потому, что Чернов приказал никого не убивать...
* * *
Мухтар предполагала, что муж не сможет убить своей любимицы, и затаилась, играя роль преданной жены и верной подруги. Некоторое время Али-Бабай ходил как во сне, ходил, не поднимая глаз на Зухру, и все более и более попадал под влияние Мухтар. После смерти Полковника и Баклажана и особенно после того, как стало ясно, что незваные гости все же пробьются на свободу, коварная женщина стала опасаться, что не успеет расправиться с соперницами до их ухода или то того, как они перебьют друг друга. И однажды предложила супругу план. Идея выдавать труп одного человека за труп другого, видимо, витала в обедненной кислородом атмосфере штольни, и коварной женщине ничего не стоило впитать ее своим изощренным мозгом.
– Так ты убьешь сразу двух газелей, – шептала истинная женщина. – Накажешь эту бесстыдную распутницу и сможешь проверить чувства Лейлы, Ниссо и Камиллы.
Если бы не последний довод, Али-Бабай не стал бы разыгрывать спектакля, как он думал, с трупом Баклажана. Но после того, как он собственными глазами увидел, как любимая жена отдается первому встречному, ему было крайне необходимо доказать себе (да и Мухтар), что Зухра – это единственный моральный уродец в его семье.
Само собой разумеется, он доказал обратное. Он доказал то, что до него было доказано всеми когда-либо жившими мужчинами. Расчет Мухтар оказался верным. Оставшись без мужа, Ниссо и Лейла не преминули воспользоваться открывшейся сексуальной свободой. И были жестоко наказаны подземным арабом.
После самосожжения Ниссо у Зухры осталась последняя соперница – Камилла. Али-Бабай не захотел поставить точку в затянувшемся семейном конфликте. Отказавшись убить несовершеннолетнюю жену, свою нежную розочку, он, смятенный случившимся, ушел в тайный бункер. Мухтар, посмеявшись вслед малодушному супругу, без колебаний сократила его многоточие до одного знака. Подозвав к себе пальчиком Камиллу, сидевшую в слезах над обгорелым трупом Ниссо, она сказала:
– Вперед, девочка! Твой муж приказал тебе убить этих неверных.
И, вложив пистолет в детскую руку, бросилась за супругом, дабы немедленно улучшить его настроение своим услужливо-роскошным телом.
4. Опять двадцать пять. – Кучкин подбивает клинья под мою собственность. – 1 (один) доллар по курсу ММВБ. – Дружок, совершенно голый и с белым флагом.
В ящике, который подземный араб вынес из земных глубин, были противопехотные мины. Петляя, сбежав с ним к ручью (в "мертвую" для Баклажана и не досягаемую для пистолета Синичкиной зону), Али-Бабай принялся минировать "свой" берег.
– Смотри, что делает! – неприязненно пробормотал Сашка. – Я ведь минут пять назад подумал, что ночью с той стороны к его берлоге можно подобраться незамеченным! Мажино сраный, если не Маннергейм! У-уважаю засранца!
– Кретин он, а не Маннергейм, – проворчал я – Неужели он думает, что мы ночью в атаку пойдем?
– Он точно не успокоится, пока всех не убьет, – нахмурился Кучкин, продолжая наблюдать за оборонительными работами вероятного противника.
– Чепуха, – не согласился я. – Али-Бабай просто знает, что Баклажан не уйдет отсюда, пока всех не прикончит. Вот и решил укрепить свои границы.
"И я отсюда не уйду, пока со всеми вами не разберусь..." – подумала Синичкина, оглянув нас нежным взглядом. Мы с Сашкой прочитали ее мысли и притихли, обдумывая создавшуюся ситуацию. Вспомнив Веретенникова, я прервал паузу:
– Эврика, господа присяжные! Мы все забыли, что Валера сбежал! И сейчас топает в Душанбе. И если он свихнулся не полностью, то через день сюда придут правительственные войска, а туда, я имею виду Поварскую улицу, грамотные саперы. И, значит, ни у Баклажана, ни у Али-Бабая, ни у вас, мадмуазель Синичкина, нет никаких шансов сохранить в тайне местоположение алмазоносной трубки или еще какие-то там ваши тайны.
– Ничего он не сбежал, – ухмыльнулся Кучкин.
– Ты что, темнишь? Видел что-нибудь? – сузила глаза Синичкина. Этот всезнайка Кучкин раздражал ее все больше и больше.
– Ничего я не видел. А вот с тех скал, в которых Баклажан сидит, все видно, ты же знаешь... Так что он, вне всякого сомнения, усек попытку Валерки отойти на заранее подготовленные позиции в Москве и, по всей вероятности, уже арестовал его, если не прикончил.
В сказанное Сашкой верить не хотелось и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я вспомнил недавние подземные события:
– Все же непонятно получается... Они там втроем в штольне прятались и неужели друг на друга ни разу не наткнулись?
– Если бы кто из них другого встретил, то убил бы точно. Даже интеллигент-Валерка убил бы, тем более, пистолет у него был. Но я думаю, что Баклажан, скорее всего, в конце "алмазного" штрека заныкался, в двух шагах от нашего восстающего... И сидел там, слушал и на ус мотал кто, куда и зачем. Потому-то он первым и вылез...
– Скорее всего, ты прав, – согласился я. – Но позволю себе сделать дополнение: если Баклажан действительно находился в конце первого штрека, то вряд ли он мог бы сидеть, слушать и на ус мотать – после двух взрывов он там должен был лежать в беспамятстве от отравления и кислородного голодания. А помнишь, сколько кровищи было на месте, так сказать, его смерти, или, точнее ампутации уха? Такая кровопотеря вряд ли прибавила ему здоровья...
– Да, видимо, именно из-за этого-то он нас и не перестрелял, – согласился Кучкин. И тут же озадачившись, вперился в меня:
– А кто в таком случае мину поставил? Ну, ту, на которой я подорвался?
– Мальчишка Али-Бабая, – не моргнув глазом, ответила Синичкина.
– А ты откуда знаешь? – удивился я.
– Помните, вы прибежали ко мне от повесившегося, так сказать, Веретенникова? Ну, на мой крик?
– Помним, – ответили мы с Кучкиным в один голос.
– Так это рукастый-костылястый на меня накинулся. Представляете, я в рассечке по надобности устроилась, лампу естественно, притушив. А он пришел из глубины ствола и стал мину закапывать прямо у ее устья. И увидел меня, вернее, услышал дыхание...
– И что!? – опять воскликнули мы с Сашкой.
– Что, что... Набросился на меня с костылем...
– И ты его заточкой успокоила, – догадался я, чем закончилось столкновение.
– Естественно. А что, надо было мораль прочитать и в угол поставить?
– Понятно... – закивал Сашка и, с некоторым усилием сделав вид, что отнюдь не удивлен признанием детоубийцы, задумался.
– Послушай, а почему Али-Бабай не убил Веретенникова вместе с Лейлой? – как ни в чем не бывало, спросила его Анастасия, осторожно выглядывая из канавы.
– Тогда мы смогли бы догадаться, что Али-Бабай жив, – ответил Кучкин уже после того, как пуля упомянутого им господина, пропев над ухом Анастасии, зарылась в землю в противоположном конце канавы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
* * *
Мухтар предполагала, что муж не сможет убить своей любимицы, и затаилась, играя роль преданной жены и верной подруги. Некоторое время Али-Бабай ходил как во сне, ходил, не поднимая глаз на Зухру, и все более и более попадал под влияние Мухтар. После смерти Полковника и Баклажана и особенно после того, как стало ясно, что незваные гости все же пробьются на свободу, коварная женщина стала опасаться, что не успеет расправиться с соперницами до их ухода или то того, как они перебьют друг друга. И однажды предложила супругу план. Идея выдавать труп одного человека за труп другого, видимо, витала в обедненной кислородом атмосфере штольни, и коварной женщине ничего не стоило впитать ее своим изощренным мозгом.
– Так ты убьешь сразу двух газелей, – шептала истинная женщина. – Накажешь эту бесстыдную распутницу и сможешь проверить чувства Лейлы, Ниссо и Камиллы.
Если бы не последний довод, Али-Бабай не стал бы разыгрывать спектакля, как он думал, с трупом Баклажана. Но после того, как он собственными глазами увидел, как любимая жена отдается первому встречному, ему было крайне необходимо доказать себе (да и Мухтар), что Зухра – это единственный моральный уродец в его семье.
Само собой разумеется, он доказал обратное. Он доказал то, что до него было доказано всеми когда-либо жившими мужчинами. Расчет Мухтар оказался верным. Оставшись без мужа, Ниссо и Лейла не преминули воспользоваться открывшейся сексуальной свободой. И были жестоко наказаны подземным арабом.
После самосожжения Ниссо у Зухры осталась последняя соперница – Камилла. Али-Бабай не захотел поставить точку в затянувшемся семейном конфликте. Отказавшись убить несовершеннолетнюю жену, свою нежную розочку, он, смятенный случившимся, ушел в тайный бункер. Мухтар, посмеявшись вслед малодушному супругу, без колебаний сократила его многоточие до одного знака. Подозвав к себе пальчиком Камиллу, сидевшую в слезах над обгорелым трупом Ниссо, она сказала:
– Вперед, девочка! Твой муж приказал тебе убить этих неверных.
И, вложив пистолет в детскую руку, бросилась за супругом, дабы немедленно улучшить его настроение своим услужливо-роскошным телом.
4. Опять двадцать пять. – Кучкин подбивает клинья под мою собственность. – 1 (один) доллар по курсу ММВБ. – Дружок, совершенно голый и с белым флагом.
В ящике, который подземный араб вынес из земных глубин, были противопехотные мины. Петляя, сбежав с ним к ручью (в "мертвую" для Баклажана и не досягаемую для пистолета Синичкиной зону), Али-Бабай принялся минировать "свой" берег.
– Смотри, что делает! – неприязненно пробормотал Сашка. – Я ведь минут пять назад подумал, что ночью с той стороны к его берлоге можно подобраться незамеченным! Мажино сраный, если не Маннергейм! У-уважаю засранца!
– Кретин он, а не Маннергейм, – проворчал я – Неужели он думает, что мы ночью в атаку пойдем?
– Он точно не успокоится, пока всех не убьет, – нахмурился Кучкин, продолжая наблюдать за оборонительными работами вероятного противника.
– Чепуха, – не согласился я. – Али-Бабай просто знает, что Баклажан не уйдет отсюда, пока всех не прикончит. Вот и решил укрепить свои границы.
"И я отсюда не уйду, пока со всеми вами не разберусь..." – подумала Синичкина, оглянув нас нежным взглядом. Мы с Сашкой прочитали ее мысли и притихли, обдумывая создавшуюся ситуацию. Вспомнив Веретенникова, я прервал паузу:
– Эврика, господа присяжные! Мы все забыли, что Валера сбежал! И сейчас топает в Душанбе. И если он свихнулся не полностью, то через день сюда придут правительственные войска, а туда, я имею виду Поварскую улицу, грамотные саперы. И, значит, ни у Баклажана, ни у Али-Бабая, ни у вас, мадмуазель Синичкина, нет никаких шансов сохранить в тайне местоположение алмазоносной трубки или еще какие-то там ваши тайны.
– Ничего он не сбежал, – ухмыльнулся Кучкин.
– Ты что, темнишь? Видел что-нибудь? – сузила глаза Синичкина. Этот всезнайка Кучкин раздражал ее все больше и больше.
– Ничего я не видел. А вот с тех скал, в которых Баклажан сидит, все видно, ты же знаешь... Так что он, вне всякого сомнения, усек попытку Валерки отойти на заранее подготовленные позиции в Москве и, по всей вероятности, уже арестовал его, если не прикончил.
В сказанное Сашкой верить не хотелось и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я вспомнил недавние подземные события:
– Все же непонятно получается... Они там втроем в штольне прятались и неужели друг на друга ни разу не наткнулись?
– Если бы кто из них другого встретил, то убил бы точно. Даже интеллигент-Валерка убил бы, тем более, пистолет у него был. Но я думаю, что Баклажан, скорее всего, в конце "алмазного" штрека заныкался, в двух шагах от нашего восстающего... И сидел там, слушал и на ус мотал кто, куда и зачем. Потому-то он первым и вылез...
– Скорее всего, ты прав, – согласился я. – Но позволю себе сделать дополнение: если Баклажан действительно находился в конце первого штрека, то вряд ли он мог бы сидеть, слушать и на ус мотать – после двух взрывов он там должен был лежать в беспамятстве от отравления и кислородного голодания. А помнишь, сколько кровищи было на месте, так сказать, его смерти, или, точнее ампутации уха? Такая кровопотеря вряд ли прибавила ему здоровья...
– Да, видимо, именно из-за этого-то он нас и не перестрелял, – согласился Кучкин. И тут же озадачившись, вперился в меня:
– А кто в таком случае мину поставил? Ну, ту, на которой я подорвался?
– Мальчишка Али-Бабая, – не моргнув глазом, ответила Синичкина.
– А ты откуда знаешь? – удивился я.
– Помните, вы прибежали ко мне от повесившегося, так сказать, Веретенникова? Ну, на мой крик?
– Помним, – ответили мы с Кучкиным в один голос.
– Так это рукастый-костылястый на меня накинулся. Представляете, я в рассечке по надобности устроилась, лампу естественно, притушив. А он пришел из глубины ствола и стал мину закапывать прямо у ее устья. И увидел меня, вернее, услышал дыхание...
– И что!? – опять воскликнули мы с Сашкой.
– Что, что... Набросился на меня с костылем...
– И ты его заточкой успокоила, – догадался я, чем закончилось столкновение.
– Естественно. А что, надо было мораль прочитать и в угол поставить?
– Понятно... – закивал Сашка и, с некоторым усилием сделав вид, что отнюдь не удивлен признанием детоубийцы, задумался.
– Послушай, а почему Али-Бабай не убил Веретенникова вместе с Лейлой? – как ни в чем не бывало, спросила его Анастасия, осторожно выглядывая из канавы.
– Тогда мы смогли бы догадаться, что Али-Бабай жив, – ответил Кучкин уже после того, как пуля упомянутого им господина, пропев над ухом Анастасии, зарылась в землю в противоположном конце канавы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102