Они разговаривают о мальчике по имени Костик. А я поглядываю на Ольгу и думаю, что беременной женщине лучше бы ехать на заднем сидении. И что она за последнее время похорошела. Не как женщина, а как человек.
Затем мне приснилось, что я муха. Муха, с самого рождения живущая в алмазе. В алмазе, который может все. Но я этого не понимаю и не хочу понимать. Потому, что моя голова забита мушиными мыслями. Алмаз пытается изменить меня. Сделать многостороннее, интереснее. Но ничего не получается. И он чернеет, и делается жестким. Кругом становиться темно. И меня охватывает ужас смерти. Я пытаюсь пошевелиться, но атомы углерода не дают мне шелохнуться. А из окружающей темноты раздаются неприятные шорохи и странные звуки. Прислушиваюсь и понимаю, что это черви едят землю. Прожорливые черви... Маленькие и большие. А я скован черным, глубоко закопанным алмазом. И молю мужчину, спящего в доме, сам себя молю: "Выкопай меня, выкопай! Нет больше мочи быть похороненным!"
Проснувшись, я выбрался из дома, ничего не соображая, пошел к яблоне и выкопал алмаз. Поглазев на него, вернулся в дом (заровняв, конечно, ямку дабы не злить мамулю, большую противницу любого беспорядка) и подумал, где схоронить досадливую драгоценность. И ничего лучшего не придумал, как замуровать ее, обернутую в фольгу, в подвале, в щели между фундаментными блоками (пришлось развести в баночке немного цемента).
Окончив с захоронением, вымыл руки и пошел наверх посмотреть на Анастасию. "Может, не спит, чем черт не шутит?" – надеялся я, поднимаясь по лестнице.
Однако девушка спала, свернувшись калачиком. Я кашлянул. И она, приоткрыв глаза, замахала рукой. "Иди, мол, к чертовой бабушке".
И мне пришлось идти досыпать в одиночестве. После пары фужеров шампанского.
* * *
К обеду 26 июля мы были в Москве. Проезжая Бронницы, заметили "хвост" в виде новенького синего "Оппеля"; на ближайшем посту ГИБДД я сообщил об этом милиционерам. Они уже знали о ночном происшествии в дачном поселке под Виноградово и немедленно занялись нашими преследователями.
А мы, добравшись до Москвы и поездив по ней пару часов (я собирал деньги на дорогу и прощался с матерью), поехали в аэропорт Домодедово. На Кудринской площади нас обогнал "Мерседес". На его переднем пассажирском кресле сидела женщина, телосложением и выражением лица весьма похожая на Ольгу. Она меня не увидела: о чем-то оживленно разговаривала с водителем. Я успел рассмотреть и его: это был довольно похожий на меня человек. Более того, на нем была рубашка, которую любила видеть на мне Ольга. А на заднем сидении сидели две девочки, примерно семи и четырех лет. Вылитые Полина и Лена.
Пока я, донельзя ошарашенный, приходил в себя, "Мерседес" свернул к зоопарку. И мне ничего не оставалось делать, как подумать: "Это перебор. Перебор шампанского. Или я действительно "двупреломился". Распался. Разделился. И один Чернов едет сейчас с любимой женой и детьми в зоопарк, а другой – черт знает куда с этой девицей. Мистика".
Утром следующего дня мы с Синичкиной были в Душанбе.
Глава вторая. Запахло керосином
1. Без оркестра и почетного караула. – Хорошей проститутки из не выйдет. – Мисс Ассемблер, мадам Паскаль и Бейсик-ханум. – Дельфи и ее штучки.
Честно говоря, я опасался, что меня в столице Таджикистана еще помнят – ведь несколько лет назад мы с друзьями стали чуть ли не национальными героями этой маленькой горной республики. Но к своему великому облегчению (и подспудному разочарованию), после того, как утром 27 июля самолет приземлился и подрулил к зданию аэропорта, я не увидел в иллюминатор ни пушистых ковровых дорожек, ни блестящего никелем оркестра, ни, тем более, почетного караула.
"Ну-ну, – с некоторой грустью подумал я, обозревая дышащие зноем бетонные плиты. – Если бы не мы, то этой республикой правили бы Усама Бен Ладен с Хаттабычем. Хотя чему удивляться? Если бы о Геракле не писали хотя бы два года подряд, то кто бы его помнил? Ну и бог с ними, со всеми. Интересно, встретит нас Сергей?"
Сергей Кивелиди, мой однокурсник и друг, в молодости был известным в Союзе саблистом и поэтому всегда и везде вел себя независимо и с достоинством. Я уважал его за настырность, за значок "Мастер спорта" и за то, что он никогда не претендовал на первенство в наших отношениях. К тому же Сергей с малых лет мыл дома полы и мог запросто дать любому обидчику в рожу. Мать его, грузная, сто пятидесятикилограммовая женщина, в свое время была заведующей детским садом, отец – крутым зеком, в отсидках наизусть выучившем "Капитал" Маркса.
Из-за отца Сергей не смог вступить в партию, и ему были закрыты все пути в обеспеченную часть общества. Поняв это окончательно (главным геологом поисковой экспедиции назначили не его, а коллегу, никчемного специалиста, но пламенного коммуниста), он все бросил и пошел на стройку рабочим.
Получив квартиру в самолично построенном доме, Сергей занялся разведением тюльпанов на продажу, потом еще чем-то и всегда напролом, и всегда неудачно... Не смог Кивелиди и вовремя уехать из Таджикистана. Связанный по рукам и ногам тяжелым диабетом матери (да и ехать некуда и не на что), он вынужден был не только оставаться в разоренной войной республике, но и принимать участие в чуждой ему гражданской войне одних таджиков с другими: несколько месяцев Сергею пришлось служить в правительственной армии – призвали ночью и забросили с двумя дюжинами кишлачных пацанов в мятежный район в памирских предгорьях. И забыли. Без продуктов, без палаток они сидели на подножном корму 34 дня...
После наших приключений в горах Ягноба, Кивелиди на деньги, вырученные от продажи золота Уч-Кадо открыл фехтовальный зал, который несколько месяцев пользовался заслуженной славой среди богатеньких буратино Первопрестольной. Но через месяц ему предложили делиться доходами, и Сергей, вновь не справившись со своей природной независимостью, облил зал бензином и, когда приехали пожарные, сидел уже в самолете, улетающим рейсом Москва-Душанбе.
Подсчитав по прибытии на родину свои активы, он понял, что надо шевелиться. Сначала Сергей хотел ехать на Уч-Кадо вытряхивать остатки самородного золота, но у него вдруг разыгралась профессиональная болезнь геологов – радикулит – и он вернулся к прежнему своему занятию – стал управдамами, то есть вновь принялся руководить десятком очаровательных своей доступностью девушек.
Этим он худо-бедно кормился с полгода, затем, присоединившись к нам на завершающей стадии наших приключений на Шилинской шахте разбогател на несколько миллионов долларов. Не желая наступать на московские грабли вторично, Кивелиди вернулся в свой родной город и открыл там шикарный публичный дом под названием "Полуночный рассвет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Затем мне приснилось, что я муха. Муха, с самого рождения живущая в алмазе. В алмазе, который может все. Но я этого не понимаю и не хочу понимать. Потому, что моя голова забита мушиными мыслями. Алмаз пытается изменить меня. Сделать многостороннее, интереснее. Но ничего не получается. И он чернеет, и делается жестким. Кругом становиться темно. И меня охватывает ужас смерти. Я пытаюсь пошевелиться, но атомы углерода не дают мне шелохнуться. А из окружающей темноты раздаются неприятные шорохи и странные звуки. Прислушиваюсь и понимаю, что это черви едят землю. Прожорливые черви... Маленькие и большие. А я скован черным, глубоко закопанным алмазом. И молю мужчину, спящего в доме, сам себя молю: "Выкопай меня, выкопай! Нет больше мочи быть похороненным!"
Проснувшись, я выбрался из дома, ничего не соображая, пошел к яблоне и выкопал алмаз. Поглазев на него, вернулся в дом (заровняв, конечно, ямку дабы не злить мамулю, большую противницу любого беспорядка) и подумал, где схоронить досадливую драгоценность. И ничего лучшего не придумал, как замуровать ее, обернутую в фольгу, в подвале, в щели между фундаментными блоками (пришлось развести в баночке немного цемента).
Окончив с захоронением, вымыл руки и пошел наверх посмотреть на Анастасию. "Может, не спит, чем черт не шутит?" – надеялся я, поднимаясь по лестнице.
Однако девушка спала, свернувшись калачиком. Я кашлянул. И она, приоткрыв глаза, замахала рукой. "Иди, мол, к чертовой бабушке".
И мне пришлось идти досыпать в одиночестве. После пары фужеров шампанского.
* * *
К обеду 26 июля мы были в Москве. Проезжая Бронницы, заметили "хвост" в виде новенького синего "Оппеля"; на ближайшем посту ГИБДД я сообщил об этом милиционерам. Они уже знали о ночном происшествии в дачном поселке под Виноградово и немедленно занялись нашими преследователями.
А мы, добравшись до Москвы и поездив по ней пару часов (я собирал деньги на дорогу и прощался с матерью), поехали в аэропорт Домодедово. На Кудринской площади нас обогнал "Мерседес". На его переднем пассажирском кресле сидела женщина, телосложением и выражением лица весьма похожая на Ольгу. Она меня не увидела: о чем-то оживленно разговаривала с водителем. Я успел рассмотреть и его: это был довольно похожий на меня человек. Более того, на нем была рубашка, которую любила видеть на мне Ольга. А на заднем сидении сидели две девочки, примерно семи и четырех лет. Вылитые Полина и Лена.
Пока я, донельзя ошарашенный, приходил в себя, "Мерседес" свернул к зоопарку. И мне ничего не оставалось делать, как подумать: "Это перебор. Перебор шампанского. Или я действительно "двупреломился". Распался. Разделился. И один Чернов едет сейчас с любимой женой и детьми в зоопарк, а другой – черт знает куда с этой девицей. Мистика".
Утром следующего дня мы с Синичкиной были в Душанбе.
Глава вторая. Запахло керосином
1. Без оркестра и почетного караула. – Хорошей проститутки из не выйдет. – Мисс Ассемблер, мадам Паскаль и Бейсик-ханум. – Дельфи и ее штучки.
Честно говоря, я опасался, что меня в столице Таджикистана еще помнят – ведь несколько лет назад мы с друзьями стали чуть ли не национальными героями этой маленькой горной республики. Но к своему великому облегчению (и подспудному разочарованию), после того, как утром 27 июля самолет приземлился и подрулил к зданию аэропорта, я не увидел в иллюминатор ни пушистых ковровых дорожек, ни блестящего никелем оркестра, ни, тем более, почетного караула.
"Ну-ну, – с некоторой грустью подумал я, обозревая дышащие зноем бетонные плиты. – Если бы не мы, то этой республикой правили бы Усама Бен Ладен с Хаттабычем. Хотя чему удивляться? Если бы о Геракле не писали хотя бы два года подряд, то кто бы его помнил? Ну и бог с ними, со всеми. Интересно, встретит нас Сергей?"
Сергей Кивелиди, мой однокурсник и друг, в молодости был известным в Союзе саблистом и поэтому всегда и везде вел себя независимо и с достоинством. Я уважал его за настырность, за значок "Мастер спорта" и за то, что он никогда не претендовал на первенство в наших отношениях. К тому же Сергей с малых лет мыл дома полы и мог запросто дать любому обидчику в рожу. Мать его, грузная, сто пятидесятикилограммовая женщина, в свое время была заведующей детским садом, отец – крутым зеком, в отсидках наизусть выучившем "Капитал" Маркса.
Из-за отца Сергей не смог вступить в партию, и ему были закрыты все пути в обеспеченную часть общества. Поняв это окончательно (главным геологом поисковой экспедиции назначили не его, а коллегу, никчемного специалиста, но пламенного коммуниста), он все бросил и пошел на стройку рабочим.
Получив квартиру в самолично построенном доме, Сергей занялся разведением тюльпанов на продажу, потом еще чем-то и всегда напролом, и всегда неудачно... Не смог Кивелиди и вовремя уехать из Таджикистана. Связанный по рукам и ногам тяжелым диабетом матери (да и ехать некуда и не на что), он вынужден был не только оставаться в разоренной войной республике, но и принимать участие в чуждой ему гражданской войне одних таджиков с другими: несколько месяцев Сергею пришлось служить в правительственной армии – призвали ночью и забросили с двумя дюжинами кишлачных пацанов в мятежный район в памирских предгорьях. И забыли. Без продуктов, без палаток они сидели на подножном корму 34 дня...
После наших приключений в горах Ягноба, Кивелиди на деньги, вырученные от продажи золота Уч-Кадо открыл фехтовальный зал, который несколько месяцев пользовался заслуженной славой среди богатеньких буратино Первопрестольной. Но через месяц ему предложили делиться доходами, и Сергей, вновь не справившись со своей природной независимостью, облил зал бензином и, когда приехали пожарные, сидел уже в самолете, улетающим рейсом Москва-Душанбе.
Подсчитав по прибытии на родину свои активы, он понял, что надо шевелиться. Сначала Сергей хотел ехать на Уч-Кадо вытряхивать остатки самородного золота, но у него вдруг разыгралась профессиональная болезнь геологов – радикулит – и он вернулся к прежнему своему занятию – стал управдамами, то есть вновь принялся руководить десятком очаровательных своей доступностью девушек.
Этим он худо-бедно кормился с полгода, затем, присоединившись к нам на завершающей стадии наших приключений на Шилинской шахте разбогател на несколько миллионов долларов. Не желая наступать на московские грабли вторично, Кивелиди вернулся в свой родной город и открыл там шикарный публичный дом под названием "Полуночный рассвет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102