– спросил Веретенников упавшим голосом.
– Забой этого штрека дальше других отстоит от устья и потому расположен гипсометрически выше других участков штольни, – ответил я. – Воздушная пробка там будет самая объемная...
– Всем в ней издыхать нет смысла, и потому прямо сегодня предлагаю разыграть эти самые воздушные пробки, – преложил Кучкин вполне серьезно. – Штреков и квершлагов тут полно, каждому достанется по отдельной...
– Могиле... – добавил Валерий, мрачнея все больше и больше...
– Неужели ничего нельзя сделать? – обернувшись ко мне, растерянно спросила Синичкина.
– Нет... Даже верить не во что, – вздохнул я и обратился к Али-Бабаю по-русски:
– Что, финиш, папаша?
– Иншалла! – взметнул руки к кровле Али-Бабай. Весь вид его выражал спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
– Что он сказал? – встрепенулась девушка, почувствовав оптимизм в голосе подземного араба.
– Он сказал, что на все есть воля Аллаха, – скривил я лицо в скептической улыбке. – Пошлите, что ли, пир во время потопа устроим? Не пропадать же вину и продуктам?
– Точно! – обрадовался Кучкин, до этого шевеля губами, считавший что-то в уме. – И первый тост я предложу за двоечника Чернова. Или нет, к черту ложную скромность – за выдающегося математика и человека Александра Сергеевича Кучкина.
– Не понял? – уставился я в его довольное лицо.
– А что тут понимать? Ты сказал, на умишко свой положившись, что мы сдохнем через неделю, а я вот, великодушно дарю всем по две тысячи полновесных дней.
– Две тысячи дней? – удивился Веретенников.
– Ага! Это легко просчитать. Прикинь, длина всех выработок штольни составляет около пяти километров, ты сам мне об этом как-то говорил. Сечение выработок в среднем пять целых восемь десятых квадратных метра, значит, объем штольни составляет где-то около тридцати тысяч кубических метров. Или для простоты вычислений – около тридцати миллионов литров. Дебет сточных вод – сами видите – около 10 литров в минуту. Значит, для того, чтобы наполнить все выработки штольни понадобится три миллиона минут или около шести лет. А за шесть лет мы по всей вероятности что-нибудь придумаем!
– Шести лет не получится... – покачал я головой. – Тридцать миллионов литров воздуха мы обескислородим дней за двести... Так что всего через пару месяцем мы будем драться друг с другом за место под скважиной...
– Ты просто паникер... – поморщилась Синичкина.
– Посмотрим, – ответил я. И движением рук предложил Али-Бабаю возглавить шествие к его апартаментам.
Через пятнадцать минут все мы, за исключением, конечно, Вольдемара Владимировича и Баклажана, оставшихся в КПЗ, сидели в совершенно сухой рассечке четвертого штрека, как раз под отверстием скважины, пробуренной из пятой камеры второй штольни.
Да, да, сидели в рассечке, обитой приятно пахнущей сосновой вагонкой и с полами из толстых досок, освещенной несколькими настенными керосиновыми лампами под расшитыми крестиком шелковыми абажурами. Сидели, обложившись мягчайшими подушками, на помосте, покрытом пушистыми персидскими коврами, ели рыбные консервы и тушенку, запивая их великолепными винами из чудесных фаянсовых пиал. И думали над предложением хозяина подземелья: Али-Бабай, явно обрадованный моим с Синичкиной появлением в его подземных чертогах, предложил нам сделать праздничный плов.
Но я убедил товарищей отказаться от этого заманчивого предложения – на мой взгляд разведение открытого огня в условиях острого дефицита кислорода было делом не благоразумным.
Подкрепившись (и подогревшись), я укрыл байковым одеялом скоропостижно заснувшую Анастасию и попросил хозяина подземелья рассказать, как он дошел до такой беспросветной жизни. И Али-Бабай начал с грехом пополам рассказывать (если и есть у зомберов ахиллесова пята, так это область мозга, ответственная за устную речь). Слушали его мы с Веретенниковым, остальные разговорного английского практически не разумели. Передам рассказ подземного араба вкратце.
После того, как мы с друзьями улетели с Кумарха в Душанбе на правительственном вертолете, некоторое время дела у Али-Бабая шли хорошо. Бывшая его зомберская гвардия строила дороги и восстанавливала заброшенные кишлаки.
Но строители, а также чабаны и земледельцы из них получились неважные: менталитет был явно не тот. Нет, они добросовестно выполняли приказы, но дороги ими прокладывались совсем не туда, куда было нужно, бараны не плодились и не размножались, а рожь выгорала или вовсе не родилась.
И, главное, местные жители не приняли их за своих. И в результате перекованные зомберы один за другим покинули пределы высокогорной долины. Оставшись без подчиненных, жена Али-Бабая, несравненная мадам Ява (бывшая трудолюбивая работница Сергея Кивелиди, в свое время необдуманно согласившаяся стать шахиней Ягноба), в один прекрасный день также исчезла в неизвестном направлении.
Али-Бабай остался один, а стоит важному человеку остаться без свиты, как тут же выясняется, что уста окружающих охотнее выдают не лесть, но плевки, причем намного производительнее, ибо плеваться – это не стихи с дифирамбами сочинять, это в умственном отношении намного проще. Ответить тем же (то есть плевками) он не мог – в его мозгах крепко сидел наш завет не причинять зла населению Ягнобской долины. И Али-Бабай из всесильного властителя превратился в изгоя и спрятался как мышь в пятой штольне, некогда оборудованной им под склады продовольствия и снаряжения для своей разбойничьей армии. Местные дехкане и пастухи пытались его оттуда выкурить с целью личного обогащения ватными штанами, сухофруктами, а также карамелью "Слива", но защищаться Али-Бабаю мы не запрещали. И он охранял свои владения как подземный дьявол, да так неистово и изобретательно охранял, что с ним не смогли справиться ни изощренный бандит Баклажан, ни пламенный чекист Вольдемар Владимирович...
– Из князи, да в рудничные грязи, – констатировал я, когда Али-Бабай закончил свой рассказ. – Да, дорогой мой, люди – это люди... С нами строгость нужна, без страха мы дуреем.
Али-Бабай, помолчав, начал рассказывать о своих непростых отношениях с жителями окрестных кишлаков, но его прервал истошный крик, раздавшийся из глубины штрека. Раздраженно помотав головой, подземный араб поспешно удалился.
6. Продовольствия хватит на двадцать лет. – Бомбы во всех городах? – Сом Никитин все придумал. – Все это время был марионеткой. – Из разговора плова не сваришь, нужны рис и мясо.
– Женский был крик, – завистливо сказал Кучкин, проводя Али-Бабая глазами. – Неплохо он тут устроился.
– Может быть и неплохо, но ненадолго... – проговорил Веретенников, скептически разглядывая отверстие в потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Забой этого штрека дальше других отстоит от устья и потому расположен гипсометрически выше других участков штольни, – ответил я. – Воздушная пробка там будет самая объемная...
– Всем в ней издыхать нет смысла, и потому прямо сегодня предлагаю разыграть эти самые воздушные пробки, – преложил Кучкин вполне серьезно. – Штреков и квершлагов тут полно, каждому достанется по отдельной...
– Могиле... – добавил Валерий, мрачнея все больше и больше...
– Неужели ничего нельзя сделать? – обернувшись ко мне, растерянно спросила Синичкина.
– Нет... Даже верить не во что, – вздохнул я и обратился к Али-Бабаю по-русски:
– Что, финиш, папаша?
– Иншалла! – взметнул руки к кровле Али-Бабай. Весь вид его выражал спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
– Что он сказал? – встрепенулась девушка, почувствовав оптимизм в голосе подземного араба.
– Он сказал, что на все есть воля Аллаха, – скривил я лицо в скептической улыбке. – Пошлите, что ли, пир во время потопа устроим? Не пропадать же вину и продуктам?
– Точно! – обрадовался Кучкин, до этого шевеля губами, считавший что-то в уме. – И первый тост я предложу за двоечника Чернова. Или нет, к черту ложную скромность – за выдающегося математика и человека Александра Сергеевича Кучкина.
– Не понял? – уставился я в его довольное лицо.
– А что тут понимать? Ты сказал, на умишко свой положившись, что мы сдохнем через неделю, а я вот, великодушно дарю всем по две тысячи полновесных дней.
– Две тысячи дней? – удивился Веретенников.
– Ага! Это легко просчитать. Прикинь, длина всех выработок штольни составляет около пяти километров, ты сам мне об этом как-то говорил. Сечение выработок в среднем пять целых восемь десятых квадратных метра, значит, объем штольни составляет где-то около тридцати тысяч кубических метров. Или для простоты вычислений – около тридцати миллионов литров. Дебет сточных вод – сами видите – около 10 литров в минуту. Значит, для того, чтобы наполнить все выработки штольни понадобится три миллиона минут или около шести лет. А за шесть лет мы по всей вероятности что-нибудь придумаем!
– Шести лет не получится... – покачал я головой. – Тридцать миллионов литров воздуха мы обескислородим дней за двести... Так что всего через пару месяцем мы будем драться друг с другом за место под скважиной...
– Ты просто паникер... – поморщилась Синичкина.
– Посмотрим, – ответил я. И движением рук предложил Али-Бабаю возглавить шествие к его апартаментам.
Через пятнадцать минут все мы, за исключением, конечно, Вольдемара Владимировича и Баклажана, оставшихся в КПЗ, сидели в совершенно сухой рассечке четвертого штрека, как раз под отверстием скважины, пробуренной из пятой камеры второй штольни.
Да, да, сидели в рассечке, обитой приятно пахнущей сосновой вагонкой и с полами из толстых досок, освещенной несколькими настенными керосиновыми лампами под расшитыми крестиком шелковыми абажурами. Сидели, обложившись мягчайшими подушками, на помосте, покрытом пушистыми персидскими коврами, ели рыбные консервы и тушенку, запивая их великолепными винами из чудесных фаянсовых пиал. И думали над предложением хозяина подземелья: Али-Бабай, явно обрадованный моим с Синичкиной появлением в его подземных чертогах, предложил нам сделать праздничный плов.
Но я убедил товарищей отказаться от этого заманчивого предложения – на мой взгляд разведение открытого огня в условиях острого дефицита кислорода было делом не благоразумным.
Подкрепившись (и подогревшись), я укрыл байковым одеялом скоропостижно заснувшую Анастасию и попросил хозяина подземелья рассказать, как он дошел до такой беспросветной жизни. И Али-Бабай начал с грехом пополам рассказывать (если и есть у зомберов ахиллесова пята, так это область мозга, ответственная за устную речь). Слушали его мы с Веретенниковым, остальные разговорного английского практически не разумели. Передам рассказ подземного араба вкратце.
После того, как мы с друзьями улетели с Кумарха в Душанбе на правительственном вертолете, некоторое время дела у Али-Бабая шли хорошо. Бывшая его зомберская гвардия строила дороги и восстанавливала заброшенные кишлаки.
Но строители, а также чабаны и земледельцы из них получились неважные: менталитет был явно не тот. Нет, они добросовестно выполняли приказы, но дороги ими прокладывались совсем не туда, куда было нужно, бараны не плодились и не размножались, а рожь выгорала или вовсе не родилась.
И, главное, местные жители не приняли их за своих. И в результате перекованные зомберы один за другим покинули пределы высокогорной долины. Оставшись без подчиненных, жена Али-Бабая, несравненная мадам Ява (бывшая трудолюбивая работница Сергея Кивелиди, в свое время необдуманно согласившаяся стать шахиней Ягноба), в один прекрасный день также исчезла в неизвестном направлении.
Али-Бабай остался один, а стоит важному человеку остаться без свиты, как тут же выясняется, что уста окружающих охотнее выдают не лесть, но плевки, причем намного производительнее, ибо плеваться – это не стихи с дифирамбами сочинять, это в умственном отношении намного проще. Ответить тем же (то есть плевками) он не мог – в его мозгах крепко сидел наш завет не причинять зла населению Ягнобской долины. И Али-Бабай из всесильного властителя превратился в изгоя и спрятался как мышь в пятой штольне, некогда оборудованной им под склады продовольствия и снаряжения для своей разбойничьей армии. Местные дехкане и пастухи пытались его оттуда выкурить с целью личного обогащения ватными штанами, сухофруктами, а также карамелью "Слива", но защищаться Али-Бабаю мы не запрещали. И он охранял свои владения как подземный дьявол, да так неистово и изобретательно охранял, что с ним не смогли справиться ни изощренный бандит Баклажан, ни пламенный чекист Вольдемар Владимирович...
– Из князи, да в рудничные грязи, – констатировал я, когда Али-Бабай закончил свой рассказ. – Да, дорогой мой, люди – это люди... С нами строгость нужна, без страха мы дуреем.
Али-Бабай, помолчав, начал рассказывать о своих непростых отношениях с жителями окрестных кишлаков, но его прервал истошный крик, раздавшийся из глубины штрека. Раздраженно помотав головой, подземный араб поспешно удалился.
6. Продовольствия хватит на двадцать лет. – Бомбы во всех городах? – Сом Никитин все придумал. – Все это время был марионеткой. – Из разговора плова не сваришь, нужны рис и мясо.
– Женский был крик, – завистливо сказал Кучкин, проводя Али-Бабая глазами. – Неплохо он тут устроился.
– Может быть и неплохо, но ненадолго... – проговорил Веретенников, скептически разглядывая отверстие в потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102