– Второй раз его использовал Али-Бабай, не догадываясь, конечно, что это труп полковника... Использовал, чтобы уйти в подполье.
– Так ты думаешь, что... – нахмурилась Синичкина, – что Али-Бабай притащил труп Баклажана, то есть Полковника в свою запасную спальню, положил его на свою жену Зухру, на живую жену, кровь ведь из-под глыб текла свежая, и обрушил на них закол?
– Совершенно верно, дорогуша, – сказал Кучкин самодовольно. – Чисто восточное убийство с не ясными до конца мотивами. Если бы не этот ножичек Саддама Хусейна, который он весьма хитро в сапог подложил, в свой сапог, надетый на ногу Полковника, я бы уже тогда догадался... Одно мне в этом деле непонятно... Почему Али-Бабай решил уйти за кулисы событий? Испугался наших угроз типа заточить его в гареме? Чепуха, не такой он человек...
– Ушел, чтобы нас втихую угрохать, – сказала Синичкина, как-то странно улыбаясь.
– Угрохать он нас мог, не разыгрывая спектаклей, – покачал головой Кучкин. – Может, он ушел, чтобы не исполнять приказов Черного?
– Не исполнять моих приказов он не мог по определению, – самодовольно усмехнулся я, вспомнив глаза зомбера, безжалостные и в то же время беспомощные. – Он смылся с моих глаз, чтобы их не получать...
– Ну а Валера Веретенников? – продолжила разбор полетов Синичкина. – Ты полагаешь, что он специально убил Лейлу, чтобы воспользоваться ее трупом?
– Я думаю, что Лейлу убил Али-Бабай. За измену с Веретенниковым убил. Открыл дверь и метнул заточку. Я как-то видел, как он их бросает... Впечатляющее, я вам скажу, зрелище. А потом уже Валерочке пришла в голову мысль воспользоваться ее трупом. После того, как он увидел подземного араба живым и здоровым. Увидел и понял, как он всех нас обманул...
– Так по-твоему получается, что Мухтар и Ниссо не сожглись? – спросил я, вспомнив два костра, полыхавшие перед винным складом.
– Ниссо сожглась, а Мухтар нет, – сказал Кучкин, также, видимо, вспоминая недавнее происшествие. – Эту трагедию с сожжением останков Гюльчехры и живехонькой Ниссо Али-Бабай устроил, во-первых, для того, чтобы наказать последнюю за участие в групповухе, устроенной вами в его родном гареме, а во-вторых, ему, видимо, просто потребовалась помощница в лице Мухтар.
– Тут у тебя ошибочка вышла, – усмехнулся я, внимательно наблюдая за Али-Бабаем, который копошился в устье своей яме, кажется, поднимая что-то на веревке из подземелья. – Не помощница ему потребовалась в подполье, а женщина. Туговато у тебя еще с мужской психологией.
Но Сашка не ответил на мою колкость: застыв, он смотрел в сторону берлоги араба. Я устремил взор в том же направлении и увидел, что доставал из штольни Али-Бабай. Это был деревянный ящик. Потом появилась снайперская винтовка. С "ночным" прицелом.
"Теперь нам точно не уйти, – подумал каждый из нас. – Ни днем, ни ночью".
3. Кучкин угадал многое, но не все. – Веретенников отдался судьбе.
Кучкин угадал многое из того, что было скрыто за кулисами подземных событий. Полковник действительно пожертвовал своей жизнью, пожертвовал, чтобы дать возможность напарнику не только выжить, но и стать режиссером второго акта драмы. После "смерти" Баклажан, как и было задумано, спрятался в конце алмазного штрека за мощным завалом.
Обрадоваться обнаруженному там небольшому складу продовольствия, оружия и боеприпасов жрец и спаситель Бомбы не смог, так как, оказавшись в безопасности, тотчас же рухнул в обморок от большой потери крови (при ампутации уха им был поврежден крупный сосуд).
Потеря крови была столь значительна, что оклемался он лишь за несколько часов до нашего освобождения. И оклемался благодаря Веретенникову, обнаружившему его за полчаса до того, как Чернов подорвал кварцевый заслон на своем пути к свободе.
Справедливости ради надо сказать, что, собственно, спас Баклажана не Валерий, а Чернов. Спас, сам того не ведая, вынудив Валеру, инспектировавшего "алмазную" рассечку, спрятаться от него в забое первого штрека.
Наткнувшись на полумертвого, холодного уже Иннокентия Александровича, Веретенников оказал ему первую помощь (на складе Али-Бабая были и медикаменты), лишь чудом не оказавшуюся последней. Покинул Валерий так и оставшегося в беспамятстве Баклажана сразу же после взрыва – счел, что опасно находиться в непосредственной близости к людному месту, атмосфера которого к тому же была обеднена кислородом более, чем любой другой участок штольни. Оружия он с собой не взял, так как после своего ухода с авансцены, решил отдаться воле провидения.
После всего случившегося Веретенников уже не представлял себе возврата к "прошлой", как он ее называл жизни, жизни, полной благ и качества, но лишенной всяческого смысла. Определенные навсегда отношения в семье и на работе, эти не трогающие сердца туристические поездки по миру, подспудный страх (неужели это будет всегда, и только старость и болезни привнесут в существование новые краски?), начали претить ему, как только он узнал Баклажана и Полковника.
Нельзя сказать, что Веретенников не ценил своего прежнего положения, не уважал ценностей, привнесенных в его жизнь этим положением, но он знал, что никогда не сможет и не захочет заплатить за них и сотой доли той цены, которую платили жрецы "Хрупкой Вечности за свои убеждения. На примере последних он видел, что в жизни есть неведомые для него ценности, ценности, за которые люди с радостью идут на смерть. "Если они с таким воодушевлением идут на огромные жертвы, – думал Веретенников, – значит, за эти жертвы они получают нечто такое, чего мне никогда не получить".
А получить Нечто, стоящее собственной жизни, хотелось. И Валерий решил отдаться судьбе. Не безвольно отдаться, так он не умел, а довериться, то есть просто взять ее за руку и идти за ней, как за старшим товарищем.
Али-Бабай ушел за кулисы вовсе не из-за того, что опасался за свою жизнь. Он легко мог отправить на тот свет всех своих недоброжелателей хотя бы при помощи банальнейшего крысиного яда. Нет, не страх толкнул его на труднообъяснимый с точки зрения человеческой логики поступок, а женщины.
До прихода незваных гостей он довольно легко управлялся с гаремом – его жены философски относились к тому, что имели. У всех них были весомые причины не стремиться на волю.
Старшая жена, Гюльчехра, сбежала к нему из ближайшего кишлака. Муж, бедный дехканин, заставлял ее работать денно и нощно за кусок лепешки и касу жиденького шурпо. Возвратись она в кишлак, ее забили бы камнями.
Камилю, Зухру и Ниссо он, перед тем, как скрыться под землей, купил за большие деньги в дальних кишлаках. Теоретически они могли бы вернуться к своим родителям, но тем бы пришлось возвращать калым.
Лейлу-мужеубийцу Али-Бабай нашел невдалеке от караванной тропы, нашел полумертвой от изнеможения и голода;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Так ты думаешь, что... – нахмурилась Синичкина, – что Али-Бабай притащил труп Баклажана, то есть Полковника в свою запасную спальню, положил его на свою жену Зухру, на живую жену, кровь ведь из-под глыб текла свежая, и обрушил на них закол?
– Совершенно верно, дорогуша, – сказал Кучкин самодовольно. – Чисто восточное убийство с не ясными до конца мотивами. Если бы не этот ножичек Саддама Хусейна, который он весьма хитро в сапог подложил, в свой сапог, надетый на ногу Полковника, я бы уже тогда догадался... Одно мне в этом деле непонятно... Почему Али-Бабай решил уйти за кулисы событий? Испугался наших угроз типа заточить его в гареме? Чепуха, не такой он человек...
– Ушел, чтобы нас втихую угрохать, – сказала Синичкина, как-то странно улыбаясь.
– Угрохать он нас мог, не разыгрывая спектаклей, – покачал головой Кучкин. – Может, он ушел, чтобы не исполнять приказов Черного?
– Не исполнять моих приказов он не мог по определению, – самодовольно усмехнулся я, вспомнив глаза зомбера, безжалостные и в то же время беспомощные. – Он смылся с моих глаз, чтобы их не получать...
– Ну а Валера Веретенников? – продолжила разбор полетов Синичкина. – Ты полагаешь, что он специально убил Лейлу, чтобы воспользоваться ее трупом?
– Я думаю, что Лейлу убил Али-Бабай. За измену с Веретенниковым убил. Открыл дверь и метнул заточку. Я как-то видел, как он их бросает... Впечатляющее, я вам скажу, зрелище. А потом уже Валерочке пришла в голову мысль воспользоваться ее трупом. После того, как он увидел подземного араба живым и здоровым. Увидел и понял, как он всех нас обманул...
– Так по-твоему получается, что Мухтар и Ниссо не сожглись? – спросил я, вспомнив два костра, полыхавшие перед винным складом.
– Ниссо сожглась, а Мухтар нет, – сказал Кучкин, также, видимо, вспоминая недавнее происшествие. – Эту трагедию с сожжением останков Гюльчехры и живехонькой Ниссо Али-Бабай устроил, во-первых, для того, чтобы наказать последнюю за участие в групповухе, устроенной вами в его родном гареме, а во-вторых, ему, видимо, просто потребовалась помощница в лице Мухтар.
– Тут у тебя ошибочка вышла, – усмехнулся я, внимательно наблюдая за Али-Бабаем, который копошился в устье своей яме, кажется, поднимая что-то на веревке из подземелья. – Не помощница ему потребовалась в подполье, а женщина. Туговато у тебя еще с мужской психологией.
Но Сашка не ответил на мою колкость: застыв, он смотрел в сторону берлоги араба. Я устремил взор в том же направлении и увидел, что доставал из штольни Али-Бабай. Это был деревянный ящик. Потом появилась снайперская винтовка. С "ночным" прицелом.
"Теперь нам точно не уйти, – подумал каждый из нас. – Ни днем, ни ночью".
3. Кучкин угадал многое, но не все. – Веретенников отдался судьбе.
Кучкин угадал многое из того, что было скрыто за кулисами подземных событий. Полковник действительно пожертвовал своей жизнью, пожертвовал, чтобы дать возможность напарнику не только выжить, но и стать режиссером второго акта драмы. После "смерти" Баклажан, как и было задумано, спрятался в конце алмазного штрека за мощным завалом.
Обрадоваться обнаруженному там небольшому складу продовольствия, оружия и боеприпасов жрец и спаситель Бомбы не смог, так как, оказавшись в безопасности, тотчас же рухнул в обморок от большой потери крови (при ампутации уха им был поврежден крупный сосуд).
Потеря крови была столь значительна, что оклемался он лишь за несколько часов до нашего освобождения. И оклемался благодаря Веретенникову, обнаружившему его за полчаса до того, как Чернов подорвал кварцевый заслон на своем пути к свободе.
Справедливости ради надо сказать, что, собственно, спас Баклажана не Валерий, а Чернов. Спас, сам того не ведая, вынудив Валеру, инспектировавшего "алмазную" рассечку, спрятаться от него в забое первого штрека.
Наткнувшись на полумертвого, холодного уже Иннокентия Александровича, Веретенников оказал ему первую помощь (на складе Али-Бабая были и медикаменты), лишь чудом не оказавшуюся последней. Покинул Валерий так и оставшегося в беспамятстве Баклажана сразу же после взрыва – счел, что опасно находиться в непосредственной близости к людному месту, атмосфера которого к тому же была обеднена кислородом более, чем любой другой участок штольни. Оружия он с собой не взял, так как после своего ухода с авансцены, решил отдаться воле провидения.
После всего случившегося Веретенников уже не представлял себе возврата к "прошлой", как он ее называл жизни, жизни, полной благ и качества, но лишенной всяческого смысла. Определенные навсегда отношения в семье и на работе, эти не трогающие сердца туристические поездки по миру, подспудный страх (неужели это будет всегда, и только старость и болезни привнесут в существование новые краски?), начали претить ему, как только он узнал Баклажана и Полковника.
Нельзя сказать, что Веретенников не ценил своего прежнего положения, не уважал ценностей, привнесенных в его жизнь этим положением, но он знал, что никогда не сможет и не захочет заплатить за них и сотой доли той цены, которую платили жрецы "Хрупкой Вечности за свои убеждения. На примере последних он видел, что в жизни есть неведомые для него ценности, ценности, за которые люди с радостью идут на смерть. "Если они с таким воодушевлением идут на огромные жертвы, – думал Веретенников, – значит, за эти жертвы они получают нечто такое, чего мне никогда не получить".
А получить Нечто, стоящее собственной жизни, хотелось. И Валерий решил отдаться судьбе. Не безвольно отдаться, так он не умел, а довериться, то есть просто взять ее за руку и идти за ней, как за старшим товарищем.
Али-Бабай ушел за кулисы вовсе не из-за того, что опасался за свою жизнь. Он легко мог отправить на тот свет всех своих недоброжелателей хотя бы при помощи банальнейшего крысиного яда. Нет, не страх толкнул его на труднообъяснимый с точки зрения человеческой логики поступок, а женщины.
До прихода незваных гостей он довольно легко управлялся с гаремом – его жены философски относились к тому, что имели. У всех них были весомые причины не стремиться на волю.
Старшая жена, Гюльчехра, сбежала к нему из ближайшего кишлака. Муж, бедный дехканин, заставлял ее работать денно и нощно за кусок лепешки и касу жиденького шурпо. Возвратись она в кишлак, ее забили бы камнями.
Камилю, Зухру и Ниссо он, перед тем, как скрыться под землей, купил за большие деньги в дальних кишлаках. Теоретически они могли бы вернуться к своим родителям, но тем бы пришлось возвращать калым.
Лейлу-мужеубийцу Али-Бабай нашел невдалеке от караванной тропы, нашел полумертвой от изнеможения и голода;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102