Однако если бы его запретили, люди в сельскохозяйственном бизнесе и производстве химикалий потеряли бы большие деньги на отраве, которая лежит у них в запасниках. Это повлияло бы на размеры их прибыли! И поэтому запрещение не прошло. И все просто забыли об этом, и эта дрянь до сих пор отравляет там всю экологию, и всем на это наплевать! И коррупция заходит все дальше и дальше – фэбээровцы недавно обнаружили, что те деньги, которые федеральное правительство выделило на вакцинацию и анализы крови у детей в гетто, были украдены теми самыми людьми, которые должны были их распределять. Они просто сгребли их и перевели на другие счета; они украли миллионы, предназначенные для этих детей… Причем многие из тех, кто крал эти деньги, принадлежали к той же национальности, что и те бедняки, которым они должны были помогать. Это не расизм – это просто коррупция. Жадность. Словно жизнь – это большое корыто, и мы все ищем способ протолкаться поближе и добраться до помоев, и ничто больше не имеет значения.
– Намажь, пожалуйста, Айра.
– Конечно. Или вот этот репортаж на РВS , про ту страну в Центральной Америке – большие шишки, которые правят страной, решили, что можно быстро сделать деньги, если превратить ее в мусорную свалку для всех других стран, в которых не хватает места. Целую страну превратить в помойку! Целиком, от границы до границы! Ребята, которые правят страной, переместились на девственные островки у побережья, а вся остальная страна работает на свалках – люди либо работают на них, сгребают большими машинами мусор и сжигают его, либо ковыряются в них. Буквально миллионы человек ковыряются в помойке в тысячи миль шириной…
– О, ты, конечно, преувеличиваешь. Вряд ли это вся страна… Дай мне голубой чайник.
– Я не преувеличиваю. Эта страна в буквальном смысле представляет собой одну гигантскую свалку – там нет ферм, нет болот, нет лесов, там осталось только несколько городов. Сплошная свалка. Баржи приходят из Северной Америки, из Мексики, из Бразилии… из соседних стран. И люди будут жить и умирать на свалке. Можешь себе представить? Это как огромная гноящаяся язва на эпидермисе планеты – и ведь она не одна! В Азии…
– Айра… – Она коснулась моей руки. Ее ногти были раскрашены попеременно в серебряный с черными крапинками и черный с серебряными. – Больной выздоравливает. Мир будет страдать, но это заставит всех увидеть, что они наделали, и он исцелится. Обязательно.
Думаю, мы оба понимали, и она, и я, что это было нечто вроде сценария, существовавшего между нами. Неписаный сценарий приводил меня к ней, и я рассказывал ей о том, что мир катится в ад по той или иной причине, а она говорила мне, что еще есть надежда, что рано или поздно все придет в порядок, что еще рано сдаваться и прощаться с жизнью. Думаю, мы оба понимали, что я приходил к ней за чем-то вроде материнского утешения – моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет, из-за амфетаминов, которые ей колол любовник. Думаю, мы оба понимали, что когда Мелисса говорила, что для мира еще есть надежда, в действительности это значило, что надежда есть для меня.
Мелисса всегда подыгрывает мне. Она – само великодушие. Похоже, что она не возражает против такого положения вещей.
Интересно, стала бы она возражать против того, чтобы я занялся с ней любовью?
– Еще будут тяжелые времена, – сказала она, – но мир исцелится.
– Может быть, – сказал я. – Может быть, ты права. Она убрала свою руку.
– Ты не принесешь тарелку с тостами? Я возьму чайник и чашки. – Распределение обязанностей не было случайным: самое хрупкое она брала на себя. Я осознал собственную неуклюжесть.
– Конечно. Я принесу.
Мы завтракали – Пейменц, его дочь и я. Это был своеобразный завтрак: мы поглощали стопки намазанных маргарином тостов и кроваво-красный чай, сидя за шатким столиком со стеклянной столешницей и коваными стальными ножками, на их бетонном балконе, козырьком нависавшем над окутанной туманом западной частью Сан-Франциско, под хмурым низким небом, слушая ворковавших на крыше голубей, и долетавшие со строек звуки сирен, и глухие удары, доносившиеся от «хип-хопов» на асфальтовой площади внизу, словно там проходила армия.
Я наблюдал за уличным движением на бульваре, в промежутке между поблескивавшими стеклом зданиями больничного комплекса. Сначала оно пульсировало в одном направлении, затем останавливалось и уступало место перекрестному потоку; затем первая артерия вновь возобновляла пульсацию. Легковые автомобили, и грузовики, и внедорожники, и фургоны – около двадцати процентов машин теперь работали на электричестве. Стал ли воздух чище благодаря появлению электромобилей? Не особенно – людей теперь стало гораздо больше, что предполагало большее количество машин обоих типов.
Профессор говорил о своих препирательствах с университетским отделом кадров, о своих требованиях выплатить причитающееся ему жалованье; и несмотря на данное обещание, он попросил меня взглянуть на свиные пузыри и кишки, которые разрезал и положил в коробку с искусственным льдом, чтобы потом попытаться разглядеть в них узоры, которые могли однажды стать будущим. Но я сказал __ нет, с меня будет достаточно, если Мелисса принесет свои карты Таро, поскольку карты Таро хотя бы не имеют ощутимого запаха; и он как раз говорил: «Ах, вот в этом ты совершенно не прав!» И в этот момент пропитывавший воздух туман словно бы потек вверх над площадью, а на исподе туч над нашими головами образовались влажные выпуклости, похожие на зачаточные торнадо, но они продолжали вытягиваться все дальше и дальше, образуя крупные шаровые скопления стекловидной эмульсии, словно капли конденсации на потолке парной бани, становясь все тяжелее и тяжелее. Птицы замолкли; воздух набухал ожиданием. Доктор Пейменц, Мелисса и я обнаружили, что и мы тоже смолкли, как эти птицы, в ожидании глядя на тучи, потом на город, а затем вновь на эти странной формы тучи, словно у неба выросли сосцы, сочившиеся странными выделениями. Но вот тучи над нами разбухли до отказа, и в них, казалось, началось какое-то роение…
2
– Папа? – Голос Мелиссы лишь чуть-чуть дрожал.
Он потянулся к ней и взял ее за руку, не отрывая взгляда от неба.
Капли прорвались, словно грибы-дождевики, и из них вырвались черные споры. Эти черные точки приобретали все более определенные формы – это были фигуры, которые планировали, и падали вниз, и еще издалека испускали крики, полные ухающего, предвкушающего ликования. А потом мы увидели, как из поверхности улиц внизу вырастают маленькие черные конусы, выделяя из себя не лаву, но обращенные вверх капли, плотные, как ртуть и дрожащие, которые тоже взорвались, в контрапункте с верхними, разбрасывая черные зерна, также принявшие форму и присоединившиеся к таким же фигурам наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Намажь, пожалуйста, Айра.
– Конечно. Или вот этот репортаж на РВS , про ту страну в Центральной Америке – большие шишки, которые правят страной, решили, что можно быстро сделать деньги, если превратить ее в мусорную свалку для всех других стран, в которых не хватает места. Целую страну превратить в помойку! Целиком, от границы до границы! Ребята, которые правят страной, переместились на девственные островки у побережья, а вся остальная страна работает на свалках – люди либо работают на них, сгребают большими машинами мусор и сжигают его, либо ковыряются в них. Буквально миллионы человек ковыряются в помойке в тысячи миль шириной…
– О, ты, конечно, преувеличиваешь. Вряд ли это вся страна… Дай мне голубой чайник.
– Я не преувеличиваю. Эта страна в буквальном смысле представляет собой одну гигантскую свалку – там нет ферм, нет болот, нет лесов, там осталось только несколько городов. Сплошная свалка. Баржи приходят из Северной Америки, из Мексики, из Бразилии… из соседних стран. И люди будут жить и умирать на свалке. Можешь себе представить? Это как огромная гноящаяся язва на эпидермисе планеты – и ведь она не одна! В Азии…
– Айра… – Она коснулась моей руки. Ее ногти были раскрашены попеременно в серебряный с черными крапинками и черный с серебряными. – Больной выздоравливает. Мир будет страдать, но это заставит всех увидеть, что они наделали, и он исцелится. Обязательно.
Думаю, мы оба понимали, и она, и я, что это было нечто вроде сценария, существовавшего между нами. Неписаный сценарий приводил меня к ней, и я рассказывал ей о том, что мир катится в ад по той или иной причине, а она говорила мне, что еще есть надежда, что рано или поздно все придет в порядок, что еще рано сдаваться и прощаться с жизнью. Думаю, мы оба понимали, что я приходил к ней за чем-то вроде материнского утешения – моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет, из-за амфетаминов, которые ей колол любовник. Думаю, мы оба понимали, что когда Мелисса говорила, что для мира еще есть надежда, в действительности это значило, что надежда есть для меня.
Мелисса всегда подыгрывает мне. Она – само великодушие. Похоже, что она не возражает против такого положения вещей.
Интересно, стала бы она возражать против того, чтобы я занялся с ней любовью?
– Еще будут тяжелые времена, – сказала она, – но мир исцелится.
– Может быть, – сказал я. – Может быть, ты права. Она убрала свою руку.
– Ты не принесешь тарелку с тостами? Я возьму чайник и чашки. – Распределение обязанностей не было случайным: самое хрупкое она брала на себя. Я осознал собственную неуклюжесть.
– Конечно. Я принесу.
Мы завтракали – Пейменц, его дочь и я. Это был своеобразный завтрак: мы поглощали стопки намазанных маргарином тостов и кроваво-красный чай, сидя за шатким столиком со стеклянной столешницей и коваными стальными ножками, на их бетонном балконе, козырьком нависавшем над окутанной туманом западной частью Сан-Франциско, под хмурым низким небом, слушая ворковавших на крыше голубей, и долетавшие со строек звуки сирен, и глухие удары, доносившиеся от «хип-хопов» на асфальтовой площади внизу, словно там проходила армия.
Я наблюдал за уличным движением на бульваре, в промежутке между поблескивавшими стеклом зданиями больничного комплекса. Сначала оно пульсировало в одном направлении, затем останавливалось и уступало место перекрестному потоку; затем первая артерия вновь возобновляла пульсацию. Легковые автомобили, и грузовики, и внедорожники, и фургоны – около двадцати процентов машин теперь работали на электричестве. Стал ли воздух чище благодаря появлению электромобилей? Не особенно – людей теперь стало гораздо больше, что предполагало большее количество машин обоих типов.
Профессор говорил о своих препирательствах с университетским отделом кадров, о своих требованиях выплатить причитающееся ему жалованье; и несмотря на данное обещание, он попросил меня взглянуть на свиные пузыри и кишки, которые разрезал и положил в коробку с искусственным льдом, чтобы потом попытаться разглядеть в них узоры, которые могли однажды стать будущим. Но я сказал __ нет, с меня будет достаточно, если Мелисса принесет свои карты Таро, поскольку карты Таро хотя бы не имеют ощутимого запаха; и он как раз говорил: «Ах, вот в этом ты совершенно не прав!» И в этот момент пропитывавший воздух туман словно бы потек вверх над площадью, а на исподе туч над нашими головами образовались влажные выпуклости, похожие на зачаточные торнадо, но они продолжали вытягиваться все дальше и дальше, образуя крупные шаровые скопления стекловидной эмульсии, словно капли конденсации на потолке парной бани, становясь все тяжелее и тяжелее. Птицы замолкли; воздух набухал ожиданием. Доктор Пейменц, Мелисса и я обнаружили, что и мы тоже смолкли, как эти птицы, в ожидании глядя на тучи, потом на город, а затем вновь на эти странной формы тучи, словно у неба выросли сосцы, сочившиеся странными выделениями. Но вот тучи над нами разбухли до отказа, и в них, казалось, началось какое-то роение…
2
– Папа? – Голос Мелиссы лишь чуть-чуть дрожал.
Он потянулся к ней и взял ее за руку, не отрывая взгляда от неба.
Капли прорвались, словно грибы-дождевики, и из них вырвались черные споры. Эти черные точки приобретали все более определенные формы – это были фигуры, которые планировали, и падали вниз, и еще издалека испускали крики, полные ухающего, предвкушающего ликования. А потом мы увидели, как из поверхности улиц внизу вырастают маленькие черные конусы, выделяя из себя не лаву, но обращенные вверх капли, плотные, как ртуть и дрожащие, которые тоже взорвались, в контрапункте с верхними, разбрасывая черные зерна, также принявшие форму и присоединившиеся к таким же фигурам наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101