Гала зажмурилась, не желая видеть это объявление. Но потом вспомнила, что в пятницу ей нужно платить за комнату, и в следующую пятницу тоже, и еще она представила неулыбчивое лицо хозяйки с ледяными глазами. К тому же она была голодна. Скрепя зубами, она толкнула дверь и вошла внутрь.
В первые жуткие месяцы работы в винном баре «Линди» она плакала каждую ночь, вернувшись домой, выливая ведра слез, снимая таким образом напряжение, которое чувствовала, прислуживая в грязном, полутемном баре.
Посетителями «Линди» были временные обитатели Сохо, мелкие хулиганы и опустившиеся футбольные болельщики, торопящиеся поскорее напиться до такого состояния, чтобы плашмя упасть лицом на стол или затеять драку, и тогда их выбрасывал на улицу вышибала бара по имени Джейк.
Если бы не Джейк, Гала ушла бы из бара через неделю, слишком напуганная клиентурой и наполненная презрением к хозяину бара, у которого была внешность подлеца. Но рядом с Джейком она чувствовала себя в безопасности. У него был рост шесть футов и три дюйма, широкие плечи бывшего форварда-регбиста и самые большие руки, которые когда-либо видела Гала. Джейк мог разбить лицо человеку одним быстрым, неуловимым движением руки. Гала знала это, потому что видела собственными глазами, как это происходило. И тем не менее глаза у него были добрейшие. Иногда ей даже казалось, что такие глаза могут быть только у невинного маленького ребенка. Джейк был единственным человеком, которого знала Гала, кому было даже хуже, чем ей. Не потому, что он имел меньше, чем она, а потому, что он гораздо больше потерял.
Семье Джейка принадлежал большой загородный дом в Уилпшире, которым владели много поколений, а также дорогая квартира на Итон-сквер; они также имели прекрасную виллу в горах около Ниццы на юге Франции. Когда-то он заработал сомнительную честь быть исключенным из одной из лучших школ Англии за то, что играл в азартные игры, – как он сам сказал ей, зарабатывая на этом довольно много денег. Потом его исключили из дорогой, со строгими правилами школы в Шотландии, где формировали характер тем, что заставляли учащихся совершать пятимильные пробеги по пересеченной местности на рассвете в любую погоду, а погода в Шотландии, да еще зимой, могла быть очень мрачной. И Джейк отказался бегать, он также отказался карабкаться по ледяным горам; он отказался натягивать паруса в штормовую погоду на море, находясь на небольшом суденышке вместе с остальными учащимися, объясняя это тем, что никто в здравом уме не будет делать такие смехотворные вещи. Если бы он не был лучшим игроком в регби, они бы давно избавились от него. Но ради школьной команды и его безутешных родителей они продолжали терпеть Джейка, пока его не уличили в том, что он пил алкогольные напитки в местном баре и общался с местными проститутками. Тогда-то его все-таки исключили, и священные врата лучших школ Британии закрылись для него навсегда.
Джейк продолжал вести бурную жизнь и стал играть в регби за «Кардифф», а потом попал в сборную Уэльса, пьянствуя и гуляя, к радости бульварной прессы и к ужасу своего тренера, пока однажды в солнечный день на международных соревнованиях между Уэльсом и Францией после очередной свалки на поле у него не закружилась голова. Сделав подачу, он на мгновение взглянул на кричащую толпу зрителей и камнем рухнул на землю.
Удар, сказали врачи, в двадцать два года! Его родители ни разу не навестили его в больнице, они давно умыли руки. Ведь по его вине их известная и свято оберегаемая фамилия попала в дешевые газеты, склонявшие ее самым ужасным образом, и им ничего не оставалось делать, как забыть о его существовании. Из семейного фонда ежемесячно в банк Хеймаркета переводилась небольшая сумма, гарантирующая, что он не умрет с голоду. Но для общества Джейк Мейбрук перестал существовать вообще.
– Мне еще повезло, что после удара у меня осталась парализованной только эта сторона лица, остальное функционирует на пять, – сказал он Гале за чашкой кофе в кондитерской «Валери» на Олд Комптон-стрит недели две после того, как она начала работать в баре «Линди». – После этого я вроде как вернулся в свою естественную среду. А теперь расскажи о себе, Гала. Тебе не место в «Линди», ты девушка другого сорта. В «Линди» нужны такие, как официантка Рита, наглая и грубая и не против того, чтобы время от времени переспать с клиентом за десятку. Ты совсем другая. – Улыбаясь своей особенной, кривоватой ухмылкой, поскольку двигалась только половина его лица, он протянул руку и провел ладонью по ее щеке. Его огромные пальцы были нежными, как у котенка. – Ты еще ребенок, – добавил он. – Тебе надо вернуться домой, к маме, ходить на вечеринки и искать хорошего мужа.
– Никогда! Я никогда не сделаю этого! – с пылом воскликнула Гала. Откусив от миндального пирожного, она мрачно жевала, а Джейк смотрел на нее, допивая кофе и улыбаясь. Проглотив последний кусочек – пирожное было восхитительным, такой вкуснятины она не пробовала уже очень давно, она запила его горячим кофе. Потом, глядя в добрые карие глаза Джейка, она поведала ему свою историю во всех подробностях, начиная с детских фантазий и постыдных турне по пивным ее матери, о своих глупых амбициях стать известной манекенщицей, как Джесси-Энн Паркер. Она открыла Джейку даже свое настоящее имя.
– Да… Хильда Мерфилд, – сказал он после трех чашек кофе и четырех пирожных. – Нет, оно действительно тебе не подходит. И только потому, что его дали тебе твои родители, не имеющие никакого воображения, ты должна жить с ним всю жизнь? Нет. Для меня, – добавил он, – ты будешь только Гала-Роза. – Его речь была образованная, принадлежащая человеку высшего сословия, и совсем не вязалась с его грубой внешностью. – Ну, тебя можно назвать еще Гала-Розовый бутончик, но ты своего добьешься, увидишь. Ты только не сдавайся, Гала.
– Но ты посмотри на меня! – горестно воскликнула она, забыв о любопытных взглядах публики, состоящей из смеси артистов, газетчиков и владельцев магазинов в Сохо, отдыхающих за кофе в «Валери» среди облаков сигаретного дыма. – Я слишком худая, мои волосы не ухожены, я обносилась и выбилась из моды. Со мной все кончено, Джейк. Я не могу позволить себе жить так, как должна жить манекенщица. Вот почему я пошла работать в «Линди»; им все равно, как я выгляжу, если только я быстро работаю и успеваю убирать столики и правильно даю сдачу. И я собираюсь экономить каждый пенни, чтобы когда-нибудь, пусть на следующий год, я смогла начать с начала. В конце концов, мне всего восемнадцать лет.
– Конечно, все так и будет, – ответил он, ободряюще пожав ей руку. – Ты должна держаться своей мечты, Гала-Роза. Ты знаешь, – добавил он, наклонив набок голову и критически оглядывая ее, – я немного разбираюсь в женщинах, и у тебя есть все, что нужно… У тебя хорошая фигура, только ты немного худовата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
В первые жуткие месяцы работы в винном баре «Линди» она плакала каждую ночь, вернувшись домой, выливая ведра слез, снимая таким образом напряжение, которое чувствовала, прислуживая в грязном, полутемном баре.
Посетителями «Линди» были временные обитатели Сохо, мелкие хулиганы и опустившиеся футбольные болельщики, торопящиеся поскорее напиться до такого состояния, чтобы плашмя упасть лицом на стол или затеять драку, и тогда их выбрасывал на улицу вышибала бара по имени Джейк.
Если бы не Джейк, Гала ушла бы из бара через неделю, слишком напуганная клиентурой и наполненная презрением к хозяину бара, у которого была внешность подлеца. Но рядом с Джейком она чувствовала себя в безопасности. У него был рост шесть футов и три дюйма, широкие плечи бывшего форварда-регбиста и самые большие руки, которые когда-либо видела Гала. Джейк мог разбить лицо человеку одним быстрым, неуловимым движением руки. Гала знала это, потому что видела собственными глазами, как это происходило. И тем не менее глаза у него были добрейшие. Иногда ей даже казалось, что такие глаза могут быть только у невинного маленького ребенка. Джейк был единственным человеком, которого знала Гала, кому было даже хуже, чем ей. Не потому, что он имел меньше, чем она, а потому, что он гораздо больше потерял.
Семье Джейка принадлежал большой загородный дом в Уилпшире, которым владели много поколений, а также дорогая квартира на Итон-сквер; они также имели прекрасную виллу в горах около Ниццы на юге Франции. Когда-то он заработал сомнительную честь быть исключенным из одной из лучших школ Англии за то, что играл в азартные игры, – как он сам сказал ей, зарабатывая на этом довольно много денег. Потом его исключили из дорогой, со строгими правилами школы в Шотландии, где формировали характер тем, что заставляли учащихся совершать пятимильные пробеги по пересеченной местности на рассвете в любую погоду, а погода в Шотландии, да еще зимой, могла быть очень мрачной. И Джейк отказался бегать, он также отказался карабкаться по ледяным горам; он отказался натягивать паруса в штормовую погоду на море, находясь на небольшом суденышке вместе с остальными учащимися, объясняя это тем, что никто в здравом уме не будет делать такие смехотворные вещи. Если бы он не был лучшим игроком в регби, они бы давно избавились от него. Но ради школьной команды и его безутешных родителей они продолжали терпеть Джейка, пока его не уличили в том, что он пил алкогольные напитки в местном баре и общался с местными проститутками. Тогда-то его все-таки исключили, и священные врата лучших школ Британии закрылись для него навсегда.
Джейк продолжал вести бурную жизнь и стал играть в регби за «Кардифф», а потом попал в сборную Уэльса, пьянствуя и гуляя, к радости бульварной прессы и к ужасу своего тренера, пока однажды в солнечный день на международных соревнованиях между Уэльсом и Францией после очередной свалки на поле у него не закружилась голова. Сделав подачу, он на мгновение взглянул на кричащую толпу зрителей и камнем рухнул на землю.
Удар, сказали врачи, в двадцать два года! Его родители ни разу не навестили его в больнице, они давно умыли руки. Ведь по его вине их известная и свято оберегаемая фамилия попала в дешевые газеты, склонявшие ее самым ужасным образом, и им ничего не оставалось делать, как забыть о его существовании. Из семейного фонда ежемесячно в банк Хеймаркета переводилась небольшая сумма, гарантирующая, что он не умрет с голоду. Но для общества Джейк Мейбрук перестал существовать вообще.
– Мне еще повезло, что после удара у меня осталась парализованной только эта сторона лица, остальное функционирует на пять, – сказал он Гале за чашкой кофе в кондитерской «Валери» на Олд Комптон-стрит недели две после того, как она начала работать в баре «Линди». – После этого я вроде как вернулся в свою естественную среду. А теперь расскажи о себе, Гала. Тебе не место в «Линди», ты девушка другого сорта. В «Линди» нужны такие, как официантка Рита, наглая и грубая и не против того, чтобы время от времени переспать с клиентом за десятку. Ты совсем другая. – Улыбаясь своей особенной, кривоватой ухмылкой, поскольку двигалась только половина его лица, он протянул руку и провел ладонью по ее щеке. Его огромные пальцы были нежными, как у котенка. – Ты еще ребенок, – добавил он. – Тебе надо вернуться домой, к маме, ходить на вечеринки и искать хорошего мужа.
– Никогда! Я никогда не сделаю этого! – с пылом воскликнула Гала. Откусив от миндального пирожного, она мрачно жевала, а Джейк смотрел на нее, допивая кофе и улыбаясь. Проглотив последний кусочек – пирожное было восхитительным, такой вкуснятины она не пробовала уже очень давно, она запила его горячим кофе. Потом, глядя в добрые карие глаза Джейка, она поведала ему свою историю во всех подробностях, начиная с детских фантазий и постыдных турне по пивным ее матери, о своих глупых амбициях стать известной манекенщицей, как Джесси-Энн Паркер. Она открыла Джейку даже свое настоящее имя.
– Да… Хильда Мерфилд, – сказал он после трех чашек кофе и четырех пирожных. – Нет, оно действительно тебе не подходит. И только потому, что его дали тебе твои родители, не имеющие никакого воображения, ты должна жить с ним всю жизнь? Нет. Для меня, – добавил он, – ты будешь только Гала-Роза. – Его речь была образованная, принадлежащая человеку высшего сословия, и совсем не вязалась с его грубой внешностью. – Ну, тебя можно назвать еще Гала-Розовый бутончик, но ты своего добьешься, увидишь. Ты только не сдавайся, Гала.
– Но ты посмотри на меня! – горестно воскликнула она, забыв о любопытных взглядах публики, состоящей из смеси артистов, газетчиков и владельцев магазинов в Сохо, отдыхающих за кофе в «Валери» среди облаков сигаретного дыма. – Я слишком худая, мои волосы не ухожены, я обносилась и выбилась из моды. Со мной все кончено, Джейк. Я не могу позволить себе жить так, как должна жить манекенщица. Вот почему я пошла работать в «Линди»; им все равно, как я выгляжу, если только я быстро работаю и успеваю убирать столики и правильно даю сдачу. И я собираюсь экономить каждый пенни, чтобы когда-нибудь, пусть на следующий год, я смогла начать с начала. В конце концов, мне всего восемнадцать лет.
– Конечно, все так и будет, – ответил он, ободряюще пожав ей руку. – Ты должна держаться своей мечты, Гала-Роза. Ты знаешь, – добавил он, наклонив набок голову и критически оглядывая ее, – я немного разбираюсь в женщинах, и у тебя есть все, что нужно… У тебя хорошая фигура, только ты немного худовата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127