Свет над дверью ослепил его, когда он попытался встать на колени, царапая рукой стену, чтобы дотянуться до звонка… Что было написано рядом со звонком? Неужели «Мэддокский блатотворительный приют»? Холодные металлические буквы всплыли в мозгу, разорвавшись там белой вспышкой боли. Неужели он снова вернулся домой?
75
Телефонные звонки разбудили Пич, и она сонно посмотрела на серебряные часы, стоявшие на ночном столике. Стрелки показывали пять часов. Телефон резко зазвонил вновь, и Пич торопливо взяла трубку.
– Да?
– Мадам Мэддокс?
– Да, это я.
– Извините за ранний звонок, мадам, но боюсь, у меня для вас неприятные новости. Я – доктор Этьен Шапель. С вашим мужем, месье Ноэлем Мэддоксом, произошел несчастный случай. Он находится в больнице города Ахен.
Пич тотчас полностью очнулась от сна и уставилась перед собой на белую стену и статуэтку Сехмет.
– Вы, должно быть, ошибаетесь, – сказала она, сбитая с телку, – Ноэль в Детройте, я знаю точно. Наверное, это кто-то другой.
– Мадам, ошибка исключена. Вашего мужа сбила машина, когда он переходил улицу. Мне тяжело говорить это вам, но он очень серьезно ранен. Будет лучше, если вы сейчас же приедете сюда.
Пич непонимающе смотрела на трубку, слыша его слова, но не желая верить услышанному.
– Мадам? Мадам, вы слушаете?
– Да, – прошептала она. – Я слушаю.
– Мне очень жаль, это для вас большой удар, но ничего другого не остается, как сообщить вам о случившемся. Так мы ждем вас в госпитале, мадам?
– Да, – сказала Пич. – Да, конечно.
Телефонная трубка тихо загудела, когда она уронила ее на кровать. Стены, казалось, придвинулись к ней вплотную, и стало вдруг душно, она задыхалась от страха. Пич распахнула ставни и несколько раз глубоко вдохнула холодный предрассветный воздух. Господи, Ноэль! Ноэль! Этого не может быть, это кто-то другой. Ноэль был в Детройте, живой и здоровый, и строил новые планы на будущее в «Грейт Лейкс Моторс». Она собиралась позвонить ему сегодня. Да, но доктор знал, о ком говорит. И знал, кому нужно позвонить. Значит, там Ноэль! Господи! Почему? Почему он?
Холодная серая мгла отступала, и небо окрасилось в розово-золотистые тона под первыми лучами солнца на горизонте. Пич вспомнила своего сына, который должен был скоро проснуться и встретить еще один прекрасный день, и о своем будущем ребенке, которому только предстояло появиться на свет. С той только разницей, что теперь Ноэль мог никогда вернуться домой… Закрыв лицо руками, Пич застонала от ужаса. «Ноэль, Ноэль, не умирай! Ты не можешь умереть. Пожалуйста, о, пожалуйста!» Ей нужно быстро одеться, она должна ехать к нему немедленно.
Пич в панике оглядела спальню – комнату, где они любили друг друга. Эта комната принадлежала раньше Леони. Она поняла, почему ничего не хотела в ней менять. Большая белая кровать и простая мебель вполне их устраивали. Стены комнаты хранили память о Леони, а статуэтки были ее украшением.
– О, бабушка, – заплакала она, в отчаянии глядя на статуэтку богини Сехмет, – бабушка!
Первые яркие лучи солнца проникли в комнату и осветили гордую львиную голову, а на лице богини заиграли золотистые тени. Освещенная статуэтка смотрела на нее властными рыжевато-коричневыми глазами Леони, и Пич не могла отвести от них глаз, прикованная к месту. Дотронувшись до руки богини, она на мгновение подумала, что та была теплой – такой же теплой, как и ее собственная рука, но затем солнечный луч передвинулся, и глаза Сехмет стали опять пустыми и каменными, а рука – холодной, каким только и мог быть полированный гранит.
Дорога в Ахен казалась бесконечной, и, наблюдая, как часы на приборной доске отсчитывают минуту за минутой, Пич представляла, что они отсчитывают минуты жизни Ноэля. В отчаянии она сильнее нажимала на акселератор, проносясь мимо тихих, погруженных в предрассветный сон городков и деревень, пока, наконец, не добралась до места.
Ноэль лежал на узкой больничной койке, голова была обрита и перевязана. Обе ноги подвешены на вытяжку, а правое плечо – в гипсе, и многочисленные ряды больших, аккуратных швов, намазанных ярко-розовым стерильным раствором, пересекали его обнаженную грудь и живот. Длинная трубка вливала в него кровь из темно-красной бутылки, а провода соединяли его с холодными стальными приборами, которые мигали и гудели, следя за работой его сердца и мозга.
Казалось, что жизнь покинула Ноэля, и черты лица были резко очерчены, что делало его трогательным и очень молодым. Хорошо продуманная маска слетела, и он выглядел так, как тогда, когда она впервые увидела его в приюте.
Пич присела рядом, взяв его руку в свои, и, глядя ему в лицо, прошептала настойчиво:
– Ноэль, я не знаю, важно тебе это или нет, но хочу сказать, что очень люблю тебя. Ты – вся моя жизнь, Ноэль. Не покидай меня. Подумай о наших детях, Ноэль.
Она с волнением смотрела на его неподвижное лицо. Он не мог умереть, просто не мог. Она не даст ему умереть.
– Черт возьми, я люблю тебя, Ноэль Мэддокс! – крикнула она, и ее слезы капали ему на руки.
Глядя на Ноэля, Пич подумала о том, что даже не знала, хотел ли он, чтобы она была здесь, позвал бы ее к себе? Но он находился рядом с Ахеном, когда произошел несчастный случай. Ноэль ехал на юг – к ней. Пич откинулась назад и закрыла глаза. Образ богини Сехмет возник перед ней, глядя на нее глазами Леони. Она слышала голос бабушки, которая вновь напоминала ей, что любовь была всем, что только имело значение в жизни. Ноэль стремился к ней, чтобы сказать о своей любви. Сейчас он нуждался в ее силе так же, как и в ее любви. Пич взяла руку Ноэля в свои и улыбнулась. Она была уверена, как никогда и ни в чем раньше, что он поправится.
На вилле царила праздничная атмосфера. Черепичная крыша блестела на раннем весеннем солнце, а деревья мимозы в саду были усеяны пушистыми ярко-желтыми соцветиями. Внутри дома кувшины, корзины и массивные хрустальные вазы были уставлены огромными букетами сирени, ирисов и нежных белых нарциссов. А яркие тюльпаны, широко раскрытые и похожие на тропические цветы, обнажали свои красные лепестки с нежными махровыми желтыми и черными сердечками внутри. Длинный стол в столовой был накрыт тонкой кружевной скатертью, а торт, облитый белой сахарной глазурью и украшенный изящными бледно-розовыми розочками, ожидал своего часа точно в центре стола. Бутылки с шампанским, охлаждавшиеся в серебряных ведерках, стояли на мраморном столике рядом с красивыми старинными бокалами Леони, которые свято берегли, не дотрагиваясь до них годами, носегодня они были выставлены в честь праздника.
Звон посуды и аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, смешивались с голосами и обрывками песен. Рядом, на теплой террасе, расположились две маленькие гибкие шоколадно-коричневые кошки, нежась в лучах солнца с чувственной кошачьей непринужденностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
75
Телефонные звонки разбудили Пич, и она сонно посмотрела на серебряные часы, стоявшие на ночном столике. Стрелки показывали пять часов. Телефон резко зазвонил вновь, и Пич торопливо взяла трубку.
– Да?
– Мадам Мэддокс?
– Да, это я.
– Извините за ранний звонок, мадам, но боюсь, у меня для вас неприятные новости. Я – доктор Этьен Шапель. С вашим мужем, месье Ноэлем Мэддоксом, произошел несчастный случай. Он находится в больнице города Ахен.
Пич тотчас полностью очнулась от сна и уставилась перед собой на белую стену и статуэтку Сехмет.
– Вы, должно быть, ошибаетесь, – сказала она, сбитая с телку, – Ноэль в Детройте, я знаю точно. Наверное, это кто-то другой.
– Мадам, ошибка исключена. Вашего мужа сбила машина, когда он переходил улицу. Мне тяжело говорить это вам, но он очень серьезно ранен. Будет лучше, если вы сейчас же приедете сюда.
Пич непонимающе смотрела на трубку, слыша его слова, но не желая верить услышанному.
– Мадам? Мадам, вы слушаете?
– Да, – прошептала она. – Я слушаю.
– Мне очень жаль, это для вас большой удар, но ничего другого не остается, как сообщить вам о случившемся. Так мы ждем вас в госпитале, мадам?
– Да, – сказала Пич. – Да, конечно.
Телефонная трубка тихо загудела, когда она уронила ее на кровать. Стены, казалось, придвинулись к ней вплотную, и стало вдруг душно, она задыхалась от страха. Пич распахнула ставни и несколько раз глубоко вдохнула холодный предрассветный воздух. Господи, Ноэль! Ноэль! Этого не может быть, это кто-то другой. Ноэль был в Детройте, живой и здоровый, и строил новые планы на будущее в «Грейт Лейкс Моторс». Она собиралась позвонить ему сегодня. Да, но доктор знал, о ком говорит. И знал, кому нужно позвонить. Значит, там Ноэль! Господи! Почему? Почему он?
Холодная серая мгла отступала, и небо окрасилось в розово-золотистые тона под первыми лучами солнца на горизонте. Пич вспомнила своего сына, который должен был скоро проснуться и встретить еще один прекрасный день, и о своем будущем ребенке, которому только предстояло появиться на свет. С той только разницей, что теперь Ноэль мог никогда вернуться домой… Закрыв лицо руками, Пич застонала от ужаса. «Ноэль, Ноэль, не умирай! Ты не можешь умереть. Пожалуйста, о, пожалуйста!» Ей нужно быстро одеться, она должна ехать к нему немедленно.
Пич в панике оглядела спальню – комнату, где они любили друг друга. Эта комната принадлежала раньше Леони. Она поняла, почему ничего не хотела в ней менять. Большая белая кровать и простая мебель вполне их устраивали. Стены комнаты хранили память о Леони, а статуэтки были ее украшением.
– О, бабушка, – заплакала она, в отчаянии глядя на статуэтку богини Сехмет, – бабушка!
Первые яркие лучи солнца проникли в комнату и осветили гордую львиную голову, а на лице богини заиграли золотистые тени. Освещенная статуэтка смотрела на нее властными рыжевато-коричневыми глазами Леони, и Пич не могла отвести от них глаз, прикованная к месту. Дотронувшись до руки богини, она на мгновение подумала, что та была теплой – такой же теплой, как и ее собственная рука, но затем солнечный луч передвинулся, и глаза Сехмет стали опять пустыми и каменными, а рука – холодной, каким только и мог быть полированный гранит.
Дорога в Ахен казалась бесконечной, и, наблюдая, как часы на приборной доске отсчитывают минуту за минутой, Пич представляла, что они отсчитывают минуты жизни Ноэля. В отчаянии она сильнее нажимала на акселератор, проносясь мимо тихих, погруженных в предрассветный сон городков и деревень, пока, наконец, не добралась до места.
Ноэль лежал на узкой больничной койке, голова была обрита и перевязана. Обе ноги подвешены на вытяжку, а правое плечо – в гипсе, и многочисленные ряды больших, аккуратных швов, намазанных ярко-розовым стерильным раствором, пересекали его обнаженную грудь и живот. Длинная трубка вливала в него кровь из темно-красной бутылки, а провода соединяли его с холодными стальными приборами, которые мигали и гудели, следя за работой его сердца и мозга.
Казалось, что жизнь покинула Ноэля, и черты лица были резко очерчены, что делало его трогательным и очень молодым. Хорошо продуманная маска слетела, и он выглядел так, как тогда, когда она впервые увидела его в приюте.
Пич присела рядом, взяв его руку в свои, и, глядя ему в лицо, прошептала настойчиво:
– Ноэль, я не знаю, важно тебе это или нет, но хочу сказать, что очень люблю тебя. Ты – вся моя жизнь, Ноэль. Не покидай меня. Подумай о наших детях, Ноэль.
Она с волнением смотрела на его неподвижное лицо. Он не мог умереть, просто не мог. Она не даст ему умереть.
– Черт возьми, я люблю тебя, Ноэль Мэддокс! – крикнула она, и ее слезы капали ему на руки.
Глядя на Ноэля, Пич подумала о том, что даже не знала, хотел ли он, чтобы она была здесь, позвал бы ее к себе? Но он находился рядом с Ахеном, когда произошел несчастный случай. Ноэль ехал на юг – к ней. Пич откинулась назад и закрыла глаза. Образ богини Сехмет возник перед ней, глядя на нее глазами Леони. Она слышала голос бабушки, которая вновь напоминала ей, что любовь была всем, что только имело значение в жизни. Ноэль стремился к ней, чтобы сказать о своей любви. Сейчас он нуждался в ее силе так же, как и в ее любви. Пич взяла руку Ноэля в свои и улыбнулась. Она была уверена, как никогда и ни в чем раньше, что он поправится.
На вилле царила праздничная атмосфера. Черепичная крыша блестела на раннем весеннем солнце, а деревья мимозы в саду были усеяны пушистыми ярко-желтыми соцветиями. Внутри дома кувшины, корзины и массивные хрустальные вазы были уставлены огромными букетами сирени, ирисов и нежных белых нарциссов. А яркие тюльпаны, широко раскрытые и похожие на тропические цветы, обнажали свои красные лепестки с нежными махровыми желтыми и черными сердечками внутри. Длинный стол в столовой был накрыт тонкой кружевной скатертью, а торт, облитый белой сахарной глазурью и украшенный изящными бледно-розовыми розочками, ожидал своего часа точно в центре стола. Бутылки с шампанским, охлаждавшиеся в серебряных ведерках, стояли на мраморном столике рядом с красивыми старинными бокалами Леони, которые свято берегли, не дотрагиваясь до них годами, носегодня они были выставлены в честь праздника.
Звон посуды и аппетитные запахи, доносившиеся с кухни, смешивались с голосами и обрывками песен. Рядом, на теплой террасе, расположились две маленькие гибкие шоколадно-коричневые кошки, нежась в лучах солнца с чувственной кошачьей непринужденностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128