Риск мой, беру на себя.
Полицейский не отвечал, оттесняя Алека подальше от огня.
– У меня там собака. Полярная лайка, из северной экспедиции, – умолял Алек. – Верхний этаж, первая дверь.
– Поздно спохватился, начальник, – сказал пожарный. – Собака ваша, видно, сгорела. Верхний этаж весь в огне.
Кто-то из здешних в толпе осмелился:
– Домашние животные тут не позволены. Вообще нельзя.
Алек пошел прочь и снял комнату на ночь в своем клубе.
Глава шестнадцатая
Лето кончилось, и настал день рождения бабуни Бин, к которому вся палата очень готовилась.
Испекли громадный пирог на сто свечей. Пришли газетчики и еще другие, с телекамерами. Был разговор с бабуней Бин: ее подперли подушками и облачили в новую синюю пижаму.
– Да, – отвечала им бабуня Бин еле слышным переливчатым голосом, – да, я прожила очень долго.
– Да, – сказала бабуня Бин, – да, я очень счастлива.
– Действительно, – соглашалась она, – я еще девочкой видела однажды королеву Викторию.
– А как вы себя чувствуете в свои сто лет, а, миссис Бин?
– Отлично чувствую, – слабо отозвалась она, кивая головой.
– Нечего ее утомлять, – сказала сестра Люси, которая по праздничному случаю ходила с медалью за выслугу лет.
И они накинулись на сестру.
– Семеро детей, и только один из них жив, проживает в Канаде. Начала подручной швеи, в одиннадцать лет...
Сестра-хозяйка пришла в три часа и зачитала телеграмму от королевы. Все аплодировали. Бабуня Валвона заметила:
– «...по случаю вашего сотого дня рождения» – это как-то не так. Королева Мария, та всегда поздравляла: «...ввиду вашего столетия».
Впрочем, все согласились, что это примерно одно и то же.
Сестра-хозяйка задувала свечи вместо бабуни Бин. На двадцать третьей свечке она выдохлась, и сестры задули остальные.
Разрезали пирог, и один из газетчиков возгласил:
– Ура, ура и еще раз ура бабуне Бин!
Веселье стихло, и все разошлись к тому времени, как начали прибывать обычные посетители. Некоторые долгожительницы доедали пирог, другие находили ему иное применение.
Мисс Валвона поправила очки и взялась за газету. Она прочла в третий раз за нынешний день:
– Двадцать первое сентября – сегодня у нас день рождения. Что сулит нам предстоящий год? «Вы вправе ожидать больших событий. С декабря по март показания противоречивы. Лица, связанные с музыкой, транспортом и индустрией мод, испытают в будущем году ощутимый прогресс в своих делах». Ну вот, бабуня Бин, вы же были связаны с индустрией мод? И здесь черным по белому сказано...
Но бабуня Бин, обложенная подушками, попила тепленького и тихонько задремала. Ротик ее опять сложился овальчиком, издавая слабое, переливчатое посвистывание.
– Что у вас тут, праздник? – спросил Алек Уорнер, поглядев на развешанные гирлянды.
– Да, сегодня миссис Бин исполнилось сто лет.
Морщины на щеках и на лбу Алека обозначились глубже. Прошло четыре месяца с тех пор, как сгорели все его заметки и картотеки.
Джин Тэйлор говорила ему:
– Ты попробуй, Алек, ты начни все снова. И сам увидишь, как за работой, как в процессе работы все-все припомнится.
– Никогда я не смогу довериться своей памяти так, – возражал он, – как я доверял своим картотекам.
– Ну и все-таки, начни ты все сначала.
– Куда уж мне, – говорил он, – возраст мой не тот. Сколько лет работы пропало. Цены им не было.
Он редко упоминал о своей утрате. Иногда он чувствовал, как сказал однажды, что его уже нет на свете, как и его картотек.
– Это у тебя, Алек, идея скорее даже метафизическая, – сказала она ему. – Реально-то ты не умер, а, вот видишь, живой.
Что верно, то верно, сказал он ей, он и правда в мыслях перебирал свои записи, словно перещупывал карточки.
– И все равно, – сказал он, – никогда я больше ничего не запишу. Я теперь читаю. В своем роде оно даже и лучше.
Она перехватила его почти людоедский взгляд на столетнюю бабуню Бин. Он вздохнул и отвернулся.
– В старости, Алек, всем нам кажется, что жизнь прошла без толку, просто потому, что мы к ней очень были привязаны. А на самом деле мы все-таки исполняем свое назначение.
– Один мой приятель свое исполнил.
– Да ты о ком?
– Мэт О'Брайен в Фолкстоне. Мнил себя Богом. И недавно умер во сне. Оставил целое состояние, сам о том не подозревая. Ну то есть Лизины деньги. Родственников нету.
– Значит, Гай Лит все-таки...
– Да нет, Гай тут уж ни при чем. Видимо, согласно завещанию, Лизе наследует миссис Петтигру.
– Ну что ж, – сказала мисс Тэйлор, – стало быть, она в конце концов обретет свою награду.
* * *
Миссис Петтигру обрела свою награду. Лизино завещание теперь явно было в ее пользу, и наследство досталось ей целиком. После первого инсульта она поселилась в гостинице в Южном Кенсингтоне. Часам к одиннадцати утра она регулярно появляется в Харродз-банке, встречает там других пожилых обитателей своей гостиницы, сетует вместе с ними на плохое обслуживание и измышляет стратагемы против горничных, официантов и администрации. А вечерами можно видеть, как она, не дожидаясь гонга к обеду, распихивает встречных и поперечных и спешит занять удобное место у двери в гостиную.
Чармиан умерла на следующий год в одно весеннее утро, восьмидесяти семи лет от роду.
В том же году скончался и Годфри врезавшись во встречную машину на углу Кенсингтон-Черн-стрит. В столкновении-то он остался невредим, а умер через несколько дней от пневмонии, которой заболел из-за нервного потрясения. Зато пара во встречном автомобиле была раздавлена в лепешку.
Гай Лит умер на семьдесят девятом году жизни.
Перси Мэннеринг обитает в доме для престарелых, где именуется «Профессором» и пользуется сугубым уважением: его кровать занимает нишу в дальнем углу общей спальне – тем самым как бы признано, что он знавал лучшие дни. Его внучка Олив не забывает его навещать. Она забирает у него стихи и письма к издателям, перепечатывает их и отправляет согласно указаниям Перси.
Рональду Джопабокому разрешают вставать с постели во второй половине дня; но пережить еще одну зиму ему, видимо, не суждено.
Джанет Джопабоком умерла от апоплексического удара, когда у нее чересчур повысилось давление, в возрасте семидесяти семи лет.
Миссис Энтони овдовела, получила наследство от Чармиан и переехала жить в приморский городок, поближе к женатому сыну. Иногда, прослышав, что пожилым людям звонит неизвестно кто, она заявляет, что навидалась такого и тому подобного и, уж если на то пошло, очень рада, что сама-то она почти ничего не слышит.
Главный инспектор Мортимер внезапно умер от сердечного приступа семидесяти трех лет от роду, ступив на палубу своей яхты «Стрекоза». Миссис Мортимер большей частью занята своими многочисленными внуками.
Эрик напропалую расходует деньги, доставшиеся ему после смерти отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Полицейский не отвечал, оттесняя Алека подальше от огня.
– У меня там собака. Полярная лайка, из северной экспедиции, – умолял Алек. – Верхний этаж, первая дверь.
– Поздно спохватился, начальник, – сказал пожарный. – Собака ваша, видно, сгорела. Верхний этаж весь в огне.
Кто-то из здешних в толпе осмелился:
– Домашние животные тут не позволены. Вообще нельзя.
Алек пошел прочь и снял комнату на ночь в своем клубе.
Глава шестнадцатая
Лето кончилось, и настал день рождения бабуни Бин, к которому вся палата очень готовилась.
Испекли громадный пирог на сто свечей. Пришли газетчики и еще другие, с телекамерами. Был разговор с бабуней Бин: ее подперли подушками и облачили в новую синюю пижаму.
– Да, – отвечала им бабуня Бин еле слышным переливчатым голосом, – да, я прожила очень долго.
– Да, – сказала бабуня Бин, – да, я очень счастлива.
– Действительно, – соглашалась она, – я еще девочкой видела однажды королеву Викторию.
– А как вы себя чувствуете в свои сто лет, а, миссис Бин?
– Отлично чувствую, – слабо отозвалась она, кивая головой.
– Нечего ее утомлять, – сказала сестра Люси, которая по праздничному случаю ходила с медалью за выслугу лет.
И они накинулись на сестру.
– Семеро детей, и только один из них жив, проживает в Канаде. Начала подручной швеи, в одиннадцать лет...
Сестра-хозяйка пришла в три часа и зачитала телеграмму от королевы. Все аплодировали. Бабуня Валвона заметила:
– «...по случаю вашего сотого дня рождения» – это как-то не так. Королева Мария, та всегда поздравляла: «...ввиду вашего столетия».
Впрочем, все согласились, что это примерно одно и то же.
Сестра-хозяйка задувала свечи вместо бабуни Бин. На двадцать третьей свечке она выдохлась, и сестры задули остальные.
Разрезали пирог, и один из газетчиков возгласил:
– Ура, ура и еще раз ура бабуне Бин!
Веселье стихло, и все разошлись к тому времени, как начали прибывать обычные посетители. Некоторые долгожительницы доедали пирог, другие находили ему иное применение.
Мисс Валвона поправила очки и взялась за газету. Она прочла в третий раз за нынешний день:
– Двадцать первое сентября – сегодня у нас день рождения. Что сулит нам предстоящий год? «Вы вправе ожидать больших событий. С декабря по март показания противоречивы. Лица, связанные с музыкой, транспортом и индустрией мод, испытают в будущем году ощутимый прогресс в своих делах». Ну вот, бабуня Бин, вы же были связаны с индустрией мод? И здесь черным по белому сказано...
Но бабуня Бин, обложенная подушками, попила тепленького и тихонько задремала. Ротик ее опять сложился овальчиком, издавая слабое, переливчатое посвистывание.
– Что у вас тут, праздник? – спросил Алек Уорнер, поглядев на развешанные гирлянды.
– Да, сегодня миссис Бин исполнилось сто лет.
Морщины на щеках и на лбу Алека обозначились глубже. Прошло четыре месяца с тех пор, как сгорели все его заметки и картотеки.
Джин Тэйлор говорила ему:
– Ты попробуй, Алек, ты начни все снова. И сам увидишь, как за работой, как в процессе работы все-все припомнится.
– Никогда я не смогу довериться своей памяти так, – возражал он, – как я доверял своим картотекам.
– Ну и все-таки, начни ты все сначала.
– Куда уж мне, – говорил он, – возраст мой не тот. Сколько лет работы пропало. Цены им не было.
Он редко упоминал о своей утрате. Иногда он чувствовал, как сказал однажды, что его уже нет на свете, как и его картотек.
– Это у тебя, Алек, идея скорее даже метафизическая, – сказала она ему. – Реально-то ты не умер, а, вот видишь, живой.
Что верно, то верно, сказал он ей, он и правда в мыслях перебирал свои записи, словно перещупывал карточки.
– И все равно, – сказал он, – никогда я больше ничего не запишу. Я теперь читаю. В своем роде оно даже и лучше.
Она перехватила его почти людоедский взгляд на столетнюю бабуню Бин. Он вздохнул и отвернулся.
– В старости, Алек, всем нам кажется, что жизнь прошла без толку, просто потому, что мы к ней очень были привязаны. А на самом деле мы все-таки исполняем свое назначение.
– Один мой приятель свое исполнил.
– Да ты о ком?
– Мэт О'Брайен в Фолкстоне. Мнил себя Богом. И недавно умер во сне. Оставил целое состояние, сам о том не подозревая. Ну то есть Лизины деньги. Родственников нету.
– Значит, Гай Лит все-таки...
– Да нет, Гай тут уж ни при чем. Видимо, согласно завещанию, Лизе наследует миссис Петтигру.
– Ну что ж, – сказала мисс Тэйлор, – стало быть, она в конце концов обретет свою награду.
* * *
Миссис Петтигру обрела свою награду. Лизино завещание теперь явно было в ее пользу, и наследство досталось ей целиком. После первого инсульта она поселилась в гостинице в Южном Кенсингтоне. Часам к одиннадцати утра она регулярно появляется в Харродз-банке, встречает там других пожилых обитателей своей гостиницы, сетует вместе с ними на плохое обслуживание и измышляет стратагемы против горничных, официантов и администрации. А вечерами можно видеть, как она, не дожидаясь гонга к обеду, распихивает встречных и поперечных и спешит занять удобное место у двери в гостиную.
Чармиан умерла на следующий год в одно весеннее утро, восьмидесяти семи лет от роду.
В том же году скончался и Годфри врезавшись во встречную машину на углу Кенсингтон-Черн-стрит. В столкновении-то он остался невредим, а умер через несколько дней от пневмонии, которой заболел из-за нервного потрясения. Зато пара во встречном автомобиле была раздавлена в лепешку.
Гай Лит умер на семьдесят девятом году жизни.
Перси Мэннеринг обитает в доме для престарелых, где именуется «Профессором» и пользуется сугубым уважением: его кровать занимает нишу в дальнем углу общей спальне – тем самым как бы признано, что он знавал лучшие дни. Его внучка Олив не забывает его навещать. Она забирает у него стихи и письма к издателям, перепечатывает их и отправляет согласно указаниям Перси.
Рональду Джопабокому разрешают вставать с постели во второй половине дня; но пережить еще одну зиму ему, видимо, не суждено.
Джанет Джопабоком умерла от апоплексического удара, когда у нее чересчур повысилось давление, в возрасте семидесяти семи лет.
Миссис Энтони овдовела, получила наследство от Чармиан и переехала жить в приморский городок, поближе к женатому сыну. Иногда, прослышав, что пожилым людям звонит неизвестно кто, она заявляет, что навидалась такого и тому подобного и, уж если на то пошло, очень рада, что сама-то она почти ничего не слышит.
Главный инспектор Мортимер внезапно умер от сердечного приступа семидесяти трех лет от роду, ступив на палубу своей яхты «Стрекоза». Миссис Мортимер большей частью занята своими многочисленными внуками.
Эрик напропалую расходует деньги, доставшиеся ему после смерти отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53