Вопрос ее вконец его рассердил, отчасти потому, что он почуял в нем куда больше здравого смысла, чем в других обвинениях, отчасти же потому, что он не мог на него ответить. Он ощутил тяжкое бремя семейных забот.
Ближе к полудню, когда пришел доктор, Годфри задержал его в передней.
– С нею сегодня адски трудно, доктор.
– Ну что ж, – сказал доктор, – это как раз признак оживления.
– Если и дальше так пойдет, придется подумать о пансионате.
– Оно бы, может, и неплохо подумать, если только ей понравится эта мысль, – сказал доктор. – В домах призрения гораздо лучше поставлен постоянный уход; и были у меня пациенты не в пример тяжелее вашей жены, которые изумительнейшим образом шли на поправку, оказавшись в комфортабельном пансионате. А сами вы как себя чувствуете?
– Я-то? А как я, по-вашему, могу себя чувствовать, когда все домашние заботы ложатся на мои плечи? – огрызнулся Годфри. Он указал на двери, за которыми ждала Чармиан. – Идите-ка вы к ней, – сказал он, обделенный сочувствием и поддержкой, на которые рассчитывал, и смутно обозлившись на эту докторскую болтовню, будто Чармиан едва ли не станет лучше в пансионате.
Доктор взялся за круглую дверную ручку.
– Не стоит так уж удручать себя домашними заботами, – сказал он. – Гуляйте как можно больше. Жена ваша, это я вам твердо говорю, может изумительно поправиться в пансионате, если уж придется. Иногда это такой стимул! Конечно, возраст... и она против... но все же есть большой шанс, что она прямо-таки воспрянет. У нее ведь необычайная способность к регенерации, точно есть некий тайный источник...
«Ну, ловок, – подумал Годфри. – У Чармиан тайный источник, а я плати по счетам».
И он яростно перебил:
– По правде сказаться иной раз так и думаю, что поделом бы ей. Вот хоть и сегодня утром...
– Уж и поделом, – сказал доктор. – Мы, знаете, не рекомендуем пансионаты в виде карательной меры.
– Вот сукин кот, – сказал Годфри, и доктор, который полуоткрыл дверь к Чармиан, наверняка это отлично расслышал.
Как только доктор вошел, отворилась двустворчатая стеклянная дверь из сада, и в комнате появилась миссис Петтигру.
– Не по сезону приятная погода, – сказала она.
– Н-да, – сказал доктор. – Доброе утро, миссис Колстон. Как вы нынче себя чувствуете?
– Ах, мы сегодня утром, – сказала миссис Петтигру, – не стали принимать наши таблетки, представляете себе, доктор.
– Ну, это не имеет значения, – сказал он.
– Приняла я их, – сказала Чармиан. – Я их приняла перед утренним чаем, а они хотели меня заставить принять еще раз за завтраком. Я точно знаю, что перед утренним чаем, и подумайте, если бы я второй раз...
– Это, в общем-то, не имеет значения, – сказал доктор.
– Но простите, – сказала миссис Петтигру, – ведь это же опасно – превышать назначенную дозу.
– Постарайтесь на будущее установить четкий распорядок – сколько-то и тогда-то, – сказал он миссис Петтигру. – Вот и не будет ошибок ни с чьей стороны.
– С моей стороны и не было ошибки, – сказала миссис Петтигру. – У меня с памятью все в порядке.
– В таком случае, – сказала Чармиан, – под вопросом ваши намерения. То есть что побудило вас предложить мне вторую дозу. Тэйлор знает, что я принимаю таблетки по-заведенному. На подносе я их не оставляла.
Доктор взял ее руку, чтобы посчитать пульс, и сказал:
– Миссис Петтигру, вы нас на минуточку извините...
Она удалилась со звучным глубоким усталым вздохом, а на кухне с места в карьер принялась отчитывать миссис Энтони за то, что она «сегодня утром встала на сторону этой полоумной».
– Никакая она не полоумная, – сказала миссис Энтони. – Она ко мне всегда хорошо относилась.
– Да, она не полоумная, – сказала миссис Петтигру, – тут вы правы. Она хитрая и ловкая. И не такая слабенькая, как представляется, уж будьте уверены. Я за ней так это незаметненько наблюдала. Когда ей надо, она свободно разгуливает.
– Не когда ей надо, – сказала миссис Энтони, – а когда самочувствие позволяет. Да что говорить, я же у них девять лет, так или не так? Миссис Колстон понимать надо, у нее бывают хорошие дни и дни из рук вон. Кому ее понимать, как не мне.
– Дикая нелепость, – сказала миссис Петтигру, – чтобы меня, в моем положении, обвинять в отравительстве. Да если бы я собралась ее отравить, я бы уж, смею вас заверить, не так взялась за дело, я бы уж как-нибудь не стала на глазах у всех пичкать ее лекарствами.
– Видать, что нет, – сказала миссис Энтони. – Ну-ка посторонитесь, – сказала она, подметая пол, и без того чистый.
– Вы как со мной разговариваете, миссис Энтони?
– Вы вот что, – сказала миссис Энтони, – муж мой, как он теперь весь день дома, так ему очень не по нутру эта моя работа. Я тут почему – люблю побыть сама по себе, а то замужняя жизнь станет поперек горла. Но между прочим, мне семьдесят, ему шестьдесят восемь, нам и пенсии хватит, и ежели удовольствия от вас, то позвольте сказать «до свидания». Я с нею нянчилась без вас битых девять лет и могла бы дальше, если не мешать и не устраивать.
– Я поговорю с мистером Колстоном, – сказала миссис Петтигру, – и в точности передам ему ваши слова.
– Ну, с ним-то, – сказала миссис Энтони. – С ним идите говорите. С ним мне «здравствуйте – до свидания». Я об ней волнуюсь, не про него. – И миссис Энтони смерила собеседницу вызывающим взглядом.
– То есть вы что именно имеете в виду? – спросила миссис Петтигру. – Вы, собственно, о чем?
– Это сама гадай, – сказала миссис Энтони. – Мне им обед готовить надо.
Миссис Петтигру пошла искать Годфри, который между тем ушел. Она вышла из парадного, подошла к стеклянной двери, прошла в комнату. Она увидела, что доктора нет, а Чармиан читает книгу. Ее передернуло от зависти, когда она подумала, что вот если бы она раскапризничалась, то не пришел бы небось знаменитый доктор, не стал бы с нею мило разговаривать плюс, конечно, дорогой укол, чтобы только она успокоилась и почитала бы книжечку, поставив в доме всех вверх дном.
Миссис Петтигру пошла наверх по спальням, поглядеть, все ли там на месте, все ли прибрано, а на самом деле – чтобы остыть и прикинуть. Она сердилась на себя, что у нее вышел разговор с миссис Энтони. Надо было держаться свысока. Правда, всегда было то же самое – даже у Лизы Брук: как ей нужно было вожжаться с прислугой, так она сама опускалась на их уровень. Виною, конечно, добросердечие, однако все-таки это слабость. И неверный тон, думала она, был взят с миссис Энтони: нужно было сразу установить дистанцию и воздерживаться от признаний. Эти мысли породили у миссис Петтигру ощущение сделанной глупости, для многих равнозначное чувству вины. В этом духе она покаялась – и решила, стоя возле аккуратно прибранной постели Чармиан, что уж впредь она себя поставит и укажет миссис Энтони ее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53