С тех пор, понимаешь ли, прошло восемьдесят лет, а я все еще хоть куда. Впрочем, с годами я остепенился. Беги возьми фиакр, третий с краю, с зелеными фонариками, видишь, где кучер спит.
Винсент исполнил приказание. Затем он помог полковнику сесть в экипаж, и старик, опустив переднее стекло, крикнул кучеру:
– Улица Сены, пассаж Нового моста. Да поживей. Э-ге-ге! – добавил полковник, поднимая стекло. – От жары мы тут не погибнем. Скажи, надеюсь, ты не питаешь личной неприязни к семье несчастного Карла X, томящегося на чужбине. Знатный охотник был...
– Если бы я знал, что дело носит политический характер... – живо перебил его Карпантье.
– То что: обрадовался бы или наоборот? – вскинул брови старик.
– Заклинаю вас, сударь, скажите мне откровенно, речь идет о спасении человека? – взмолился Винсент.
– Прежде всего, – проговорил полковник, тон которого становился все более игривым, – я сделаю так, что вы сами, друг мой, не сможете ответить на собственные вопросы. Мы тут не на исповеди. Вы меня, черт побери, как судья допрашиваете!
Старик расстегнул пальто и извлек из внутреннего кармана лоскут шелка, узкий и очень длинный.
– Подставляйте-ка голову, – скомандовал полковник. – Ох, ей-ей, я сегодня в отличном настроении!
Винсент посмотрел на него и постарался улыбнуться.
– Клянусь честью, – произнес бывший архитектор тихо-тихо, словно в ответ на тайные сомнения, поднимающиеся в его душе, – я уверен, что у вас добрые намерения.
– Что ж, благодарю! – отвечал полковник, завязывая Винсенту глаза шелковой лентой. – Очень мило с вашей стороны, что вы не считаете меня негодяем. Это уже немало. Не двигайтесь. В Неаполе я был знаком с дедушкой герцогини Беррийской. В хорошенькую же она влипла историю!
Винсент вздрогнул. По всей Франции только и говорили, что о вдове герцога Беррийского, скрывавшейся от полиции своего дядюшки Луи-Филиппа после неудачной попытки поднять восстание в Вандее.
– Не двигайтесь, – повторил полковник. – Таков уж закон всех революций. Луи-Филипп или его дети лет через пятнадцать-двадцать сами окажутся в стане заговорщиков. По мне так лучше сидеть на козлах, как наш кучер, чем на троне. Хуже места нет. А между тем сколько людей мечтают о нем и тем себя губят. Могу поспорить, вы уже ничего не видите.
– Ровным счетом, – отвечал Винсент.
– Все равно, намотаю уж всю ленту до конца, – пробормотал старик.
С той минуты, как Карпантье на время лишился зрения, лицо полковника резко изменилось, и хотя руки старика по-прежнему дрожали, действовал он с поразительной ловкостью.
– Сам понимаешь, – продолжал полковник, – когда порядочный молодой человек может ответить полицейскому: «Обыщите меня, если хотите, но я ничего не знаю», то чувствует себя намного уверенней. Во времена Мюрата твой покорный слуга отсидел одиннадцать дней и одиннадцать ночей в тайном укрытии замка Монтелеоне. Там, вестимо, не рай, но все лучше, чем в тюремной камере, а? Как по-твоему?
– Стало быть, речь идет о тайном укрытии? – спросил Винсент.
– А ты думал, друг мой, что мы едем к Людовику XVII? – поинтересовался полковник вместо ответа. – Вот уж поистине несчастное создание! Моя голова была уже седа, когда Людовик XVI с Марией-Антуанеттой отправились на эшафот. Чего только я не повидал в жизни! Чего только я не знаю! Один из Бонапартов, сын королевы Гортензии – красивая была женщина, черт побери, – в прошлом году достиг совершеннолетия. Вокруг Тюильри ведется большая игра. Мне известны пять-шесть меченых шаров, не считая республиканского. И, знаешь ли, в этой игре путь к трону нередко пролегал через тайное укрытие... Готово! – удовлетворенно воскликнул старик. – Ну, сыграем в жмурки? Скажи-ка, сколько пальцев у меня на руке? – спросил он Винсента.
Фиакр обогнул Академию и выехал на улицу Сены.
– Повязка непроницаема, как могильная плита, – подумал вслух Карпантье.
– Тем лучше, котик! – хихикнул полковник. – Ты вел себя хорошо. Теперь мы тебя принарядим, не то прохожие удивятся, заметив молодого приличного господина с головой мумии. Ох, уж эти прохожие, сколько же с ними мороки!
С этими словами полковник извлек откуда-то широкий плащ.
– Сперва правую руку, – подсказывал старик. – С меня пот прямо градом льет. Теперь левую. Так. Капюшон, теперь все шито-крыто. А уж если кто будет любопытствовать, мне придется признаться, что один из лучших хирургов столицы сделал тебе операцию по удалению катаракты. «Какое счастье! – воскликну я. – Когда снимут повязку, мой друг снова увидит свет!»
Фиакр остановился у входа в пассаж. У Винсента от всей этой несуразной болтовни голова шла кругом.
Полковник с легкостью соскочил на мостовую. Он стал совсем другим человеком с той минуты, как повязка скрыла его от глаз Винсента.
Расплачиваясь с кучером, полковник обратился к нему с такими словами:
– Любезный, помогите-ка мне высадить моего бедолагу-сына, он простыл, и я его закутал, как мог. До чего же хилая пошла нынче молодежь! Хорошо еще, что нам недалеко. Мы живем здесь, в здании пассажа.
– Прохладный вечер, – отозвался кучер, обеими руками поддерживая Карпантье. – А я и не заметил, что везу больного. Надо его сразу уложить в кровать и дать ему чарку подогретого вина.
В пассаже полковник взял своего мнимого сына под руку; лицо Винсента полностью скрывал капюшон.
– Я делаю вид, что поддерживаю тебя, – проговорил старик, – на самом же деле это ты должен держать меня покрепче; давненько мне не доводилось столько ходить пешком. Мы идем на стоянку фиакров на набережной возле Нового моста.
– А зачем понадобилось менять фиакр? – полюбопытствовал Карпантье.
– Затем, что ты мог запомнить номер того, на котором мы ехали. Как видишь, я откровенен, такова уж моя натура. Возможно, сегодня ты и не заметил номера, твое любопытство пока еще не проснулось, но завтра...
– А завтра будет то же самое? – удивился Винсент.
– Через полчаса ты окажешься на месте и сам сообщишь мне, сколько времени займет работа... – проговорил полковник. – Осторожно! – вскричал он. – Тут порог: помоги мне.
Они пересекли улицу Мазарини и ступили на узкий тротуар улицы Генего.
Полковник все тяжелее наваливался на руку своего спутника, а тот следовал за стариком машинально, Погруженный в глубокую задумчивость.
Сталкиваясь с загадкой, человек, естественно, пытается ее разрешить.
Поначалу Карпантье, будучи честным малым, терзался сомнениями.
Затем политические ребусы, которыми заморочил ему голову старик, живо увлекли воображение Винсента.
Теперь же разгоревшееся любопытство мгновенно переросло в навязчивую идею.
Ум Карпантье лихорадочно заработал, отыскивая способ подсмотреть, выяснить, узнать.
Проницательный взгляд полковника, пронзая капюшон плаща, многослойную повязку и сам череп молодого человека, казалось, проник в сокровенные мысли Винсента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Винсент исполнил приказание. Затем он помог полковнику сесть в экипаж, и старик, опустив переднее стекло, крикнул кучеру:
– Улица Сены, пассаж Нового моста. Да поживей. Э-ге-ге! – добавил полковник, поднимая стекло. – От жары мы тут не погибнем. Скажи, надеюсь, ты не питаешь личной неприязни к семье несчастного Карла X, томящегося на чужбине. Знатный охотник был...
– Если бы я знал, что дело носит политический характер... – живо перебил его Карпантье.
– То что: обрадовался бы или наоборот? – вскинул брови старик.
– Заклинаю вас, сударь, скажите мне откровенно, речь идет о спасении человека? – взмолился Винсент.
– Прежде всего, – проговорил полковник, тон которого становился все более игривым, – я сделаю так, что вы сами, друг мой, не сможете ответить на собственные вопросы. Мы тут не на исповеди. Вы меня, черт побери, как судья допрашиваете!
Старик расстегнул пальто и извлек из внутреннего кармана лоскут шелка, узкий и очень длинный.
– Подставляйте-ка голову, – скомандовал полковник. – Ох, ей-ей, я сегодня в отличном настроении!
Винсент посмотрел на него и постарался улыбнуться.
– Клянусь честью, – произнес бывший архитектор тихо-тихо, словно в ответ на тайные сомнения, поднимающиеся в его душе, – я уверен, что у вас добрые намерения.
– Что ж, благодарю! – отвечал полковник, завязывая Винсенту глаза шелковой лентой. – Очень мило с вашей стороны, что вы не считаете меня негодяем. Это уже немало. Не двигайтесь. В Неаполе я был знаком с дедушкой герцогини Беррийской. В хорошенькую же она влипла историю!
Винсент вздрогнул. По всей Франции только и говорили, что о вдове герцога Беррийского, скрывавшейся от полиции своего дядюшки Луи-Филиппа после неудачной попытки поднять восстание в Вандее.
– Не двигайтесь, – повторил полковник. – Таков уж закон всех революций. Луи-Филипп или его дети лет через пятнадцать-двадцать сами окажутся в стане заговорщиков. По мне так лучше сидеть на козлах, как наш кучер, чем на троне. Хуже места нет. А между тем сколько людей мечтают о нем и тем себя губят. Могу поспорить, вы уже ничего не видите.
– Ровным счетом, – отвечал Винсент.
– Все равно, намотаю уж всю ленту до конца, – пробормотал старик.
С той минуты, как Карпантье на время лишился зрения, лицо полковника резко изменилось, и хотя руки старика по-прежнему дрожали, действовал он с поразительной ловкостью.
– Сам понимаешь, – продолжал полковник, – когда порядочный молодой человек может ответить полицейскому: «Обыщите меня, если хотите, но я ничего не знаю», то чувствует себя намного уверенней. Во времена Мюрата твой покорный слуга отсидел одиннадцать дней и одиннадцать ночей в тайном укрытии замка Монтелеоне. Там, вестимо, не рай, но все лучше, чем в тюремной камере, а? Как по-твоему?
– Стало быть, речь идет о тайном укрытии? – спросил Винсент.
– А ты думал, друг мой, что мы едем к Людовику XVII? – поинтересовался полковник вместо ответа. – Вот уж поистине несчастное создание! Моя голова была уже седа, когда Людовик XVI с Марией-Антуанеттой отправились на эшафот. Чего только я не повидал в жизни! Чего только я не знаю! Один из Бонапартов, сын королевы Гортензии – красивая была женщина, черт побери, – в прошлом году достиг совершеннолетия. Вокруг Тюильри ведется большая игра. Мне известны пять-шесть меченых шаров, не считая республиканского. И, знаешь ли, в этой игре путь к трону нередко пролегал через тайное укрытие... Готово! – удовлетворенно воскликнул старик. – Ну, сыграем в жмурки? Скажи-ка, сколько пальцев у меня на руке? – спросил он Винсента.
Фиакр обогнул Академию и выехал на улицу Сены.
– Повязка непроницаема, как могильная плита, – подумал вслух Карпантье.
– Тем лучше, котик! – хихикнул полковник. – Ты вел себя хорошо. Теперь мы тебя принарядим, не то прохожие удивятся, заметив молодого приличного господина с головой мумии. Ох, уж эти прохожие, сколько же с ними мороки!
С этими словами полковник извлек откуда-то широкий плащ.
– Сперва правую руку, – подсказывал старик. – С меня пот прямо градом льет. Теперь левую. Так. Капюшон, теперь все шито-крыто. А уж если кто будет любопытствовать, мне придется признаться, что один из лучших хирургов столицы сделал тебе операцию по удалению катаракты. «Какое счастье! – воскликну я. – Когда снимут повязку, мой друг снова увидит свет!»
Фиакр остановился у входа в пассаж. У Винсента от всей этой несуразной болтовни голова шла кругом.
Полковник с легкостью соскочил на мостовую. Он стал совсем другим человеком с той минуты, как повязка скрыла его от глаз Винсента.
Расплачиваясь с кучером, полковник обратился к нему с такими словами:
– Любезный, помогите-ка мне высадить моего бедолагу-сына, он простыл, и я его закутал, как мог. До чего же хилая пошла нынче молодежь! Хорошо еще, что нам недалеко. Мы живем здесь, в здании пассажа.
– Прохладный вечер, – отозвался кучер, обеими руками поддерживая Карпантье. – А я и не заметил, что везу больного. Надо его сразу уложить в кровать и дать ему чарку подогретого вина.
В пассаже полковник взял своего мнимого сына под руку; лицо Винсента полностью скрывал капюшон.
– Я делаю вид, что поддерживаю тебя, – проговорил старик, – на самом же деле это ты должен держать меня покрепче; давненько мне не доводилось столько ходить пешком. Мы идем на стоянку фиакров на набережной возле Нового моста.
– А зачем понадобилось менять фиакр? – полюбопытствовал Карпантье.
– Затем, что ты мог запомнить номер того, на котором мы ехали. Как видишь, я откровенен, такова уж моя натура. Возможно, сегодня ты и не заметил номера, твое любопытство пока еще не проснулось, но завтра...
– А завтра будет то же самое? – удивился Винсент.
– Через полчаса ты окажешься на месте и сам сообщишь мне, сколько времени займет работа... – проговорил полковник. – Осторожно! – вскричал он. – Тут порог: помоги мне.
Они пересекли улицу Мазарини и ступили на узкий тротуар улицы Генего.
Полковник все тяжелее наваливался на руку своего спутника, а тот следовал за стариком машинально, Погруженный в глубокую задумчивость.
Сталкиваясь с загадкой, человек, естественно, пытается ее разрешить.
Поначалу Карпантье, будучи честным малым, терзался сомнениями.
Затем политические ребусы, которыми заморочил ему голову старик, живо увлекли воображение Винсента.
Теперь же разгоревшееся любопытство мгновенно переросло в навязчивую идею.
Ум Карпантье лихорадочно заработал, отыскивая способ подсмотреть, выяснить, узнать.
Проницательный взгляд полковника, пронзая капюшон плаща, многослойную повязку и сам череп молодого человека, казалось, проник в сокровенные мысли Винсента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138