» Она нервно рассмеялась и добавила:
— Я имею в виду, что у нас забавный состав исполнителей. Когда мама с папой приезжают?
— Собирались к полудню.
— Ну вот и замечательно.
— Да. Очень любезно с их стороны, что они решили приехать.
Алекса с грустью подумала, а знает ли Кэт о том, что и Алекса тоже очень хотела приехать, но мать решительно пресекла радужные планы старшей дочери присоединиться к семье. Почувствовав, что снова начинает досадовать на отказ, обиженная Алекса поспешила обратиться к более приятным размышлениям об их с Кэт будущем.
— Ты уже решила, когда приедешь в Нью-Йорк?
— А когда тебе это будет удобно?
— Да в любое время! «Пенсильвания-авеню» запускается в производство очень скоро, так что к третьему июля мне надо быть в Мэриленде. Но я надеялась, что мы смогли бы в конце июня провести вместе недельку или около того. Я покажу тебе Манхэттен.
— О, это было бы великолепно!
— Ну вот и славно. Так когда тебя ждать?
— Последний экзамен у меня в восемь утра двадцать третьего числа, и курсовую работу по французскому языку мне выдадут после обеда, так что…
— Так что вечером этого дня или утром следующего ты можешь сесть на самолет. Я тебя встречу. Заметано?
— Да, договорились. Спасибо тебе.
Джеймс появился на кухне и, увидев, как Алекса нервно крутит телефонный провод, понял, что она беседует с младшей сестрой.
— Как там Кэт? — поинтересовался Джеймс, когда Алекса, положила телефонную трубку и улыбнулась ему.
— Прекрасно. Совершеннолетняя. Экзамены заканчиваются двадцать третьего июня, и Кэт сразу же приедет сюда.
— Отлично, — одобрил Джеймс, прикинув между делом, что конец июня будет идеальным временем для длительной командировки в Калифорнию, которую, ему необходимо совершить до августа.
— Похоже, ты собрался уходить.
— Каюсь. У меня весь день расписан. Так что сегодня я вряд ли приду на спектакль.
— Вот и чудесно! Лично я не могу себе представить, как можно высидеть столько представлений «Ромео и Джульетты».
— Я не «высидел»… мне это доставляет удовольствие. Но… не сегодня.
— Может быть, отложим наши планы на вечер? — предложила Алекса, чувствуя, как Джеймс устал, и зная, что он так до сих пор и не разобрался с материалами, собранными им в Токио.
— Отложить наше интимное празднование дня рождения Кэт? И не думай!
Спешившая на спектакль своей грациозной летящей походкой, Алекса вдруг резко остановилась. Среди театралов, надеявшихся достать в последний момент билет по брони на сегодняшнее представление «Ромео и Джульетты», стоял сенатор Роберт Макаллистер.
«Что ему здесь делать? Да как он смеет?» — возмутилась Алекса.
У нее не было ни капли сомнений в том, что Роберт считает ее артистическую карьеру бесполезным тривиальным занятием. Что ж, каждый имеет право на собственное мнение. Но не мог ли Макаллистер держать себя и свое мнение подальше от театра, имевшего в жизни Алексы столь огромное значение? Карьера была для нее делом чрезвычайно важным, как и эта пьеса Шекспира, и потому Алекса с невероятно болезненной остротой почувствовала, что Роберт тайком пытается проникнуть в ее личную жизнь.
«Что ж, мы живем в свободной стране, — тоскливо подумала Алекса. — И несмотря на то что мне ужасно не хочется, чтобы он здесь был, Роберт Макаллистер — ветеран войны, который может пользоваться правами свободных людей собираться там, где им вздумается, и наслаждаться величайшей трагедией в мире».
И все же Алексу не покидало ощущение, что свобода Роберта каким-то образом ущемляет ее права. Но пока она размышляла, действительно ли сенатор вправе смотреть и надменно оценивать ее работу, реальность, замечательная реальность подсказала ей нечто, от чего возмущение Алексы поутихло и губы ее тронула мягкая, довольная улыбка.
Роберт Макаллистер не может попасть в театр. Даже если бы его узнали и по какому-то негласному правилу пост сенатора позволил бы ему переместиться в очереди с седьмого места на первое, у Роберта ничего бы не вышло. Аншлаг! До конца месяца все билеты проданы! И если этот субботний дневной спектакль такой же типичный, как и все спектакли мая, надежды на «лишний билетик» не оставалось.
Глядя на человека, скромно стоявшего седьмым в очереди, она вдруг заметила, что Роберт вовсе не выглядел самонадеянным. Ей пришлось признаться себе, что в этот трогательно-беззащитный момент проклятый загадочный сенатор и в самом деле выглядел очень милым. Но Алекса тут же напомнила себе, что никакой трогательности и «беззащитности» не было, поскольку вся мимика, как бы выдающая гамму эмоций этого человека, заранее тщательно отрепетирована.
Алексу позабавила мысль о том, как поведет себя Роберт, когда узнает, что остался без билета на сегодняшний спектакль. Сменится ли вся эта напускная «беззащитность» досадой на потраченное в очереди столь драгоценное время важной политической персоны? Разумеется, трудно представить, будто сенатора и вправду расстроит то, что он не увидит игру Алексы. Не слишком ли великая жертва со стороны высокого чиновника — провести полдня в театре?
Ладно, не имеет значения. Сегодня на утреннем представлении Роберта среди зрителей не будет. Мысль об этом обрадовала Алексу и… заставила почувствовать себя виноватой. Ведь обещала же она Джеймсу, что будет «приятной» с его другом. И она сдержит слово! Надо только пройти в театр не через парадный, а запасной вход и никогда ни единой душе не рассказывать о том, что видела сенатора.
Но тут Роберт, словно почувствовав ее присутствие, оглянулся и посмотрел на Алексу, и та увидела во взгляде его темных глаз такую неуверенность…
«Наигранную неуверенность, — поспешила напомнить себе Алекса, — взгляд умного мужчины восьмидесятых годов, точно рассчитанный на то, чтобы привлечь женские голоса на выборах».
Взгляд этот только раздосадовал Алексу, поскольку теперь ей уже было не отвертеться. Она решительно подошла к Макаллистеру, заботясь о том, чтобы он не потерял свое бесполезное место в очереди.
— Добрый день, Роберт.
— Добрый день, Алекса.
— Вы без Хилари?
— Да, она отправилась по магазинам. — Роберт пристально смотрел в глаза, которые, как и в офисе Джеймса, отливали блеском прекрасно-бесчувственного льда; какое-то время Роберт задумчиво молчал, после чего негромко признался:
— А я хотел посмотреть вашу игру, но складывается впечатление, что у меня это вряд ли получится.
— Да нет же, Роберт. Я весьма польщена, — соврала Алекса. — У меня нет лишнего билета, но могу усадить вас в проходе между рядами или найти местечко за сценой. Вариант, конечно, не идеальный, и я нисколько не обижусь, если вы откажетесь, но я точно знаю, что на этот спектакль билетов по брони не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Я имею в виду, что у нас забавный состав исполнителей. Когда мама с папой приезжают?
— Собирались к полудню.
— Ну вот и замечательно.
— Да. Очень любезно с их стороны, что они решили приехать.
Алекса с грустью подумала, а знает ли Кэт о том, что и Алекса тоже очень хотела приехать, но мать решительно пресекла радужные планы старшей дочери присоединиться к семье. Почувствовав, что снова начинает досадовать на отказ, обиженная Алекса поспешила обратиться к более приятным размышлениям об их с Кэт будущем.
— Ты уже решила, когда приедешь в Нью-Йорк?
— А когда тебе это будет удобно?
— Да в любое время! «Пенсильвания-авеню» запускается в производство очень скоро, так что к третьему июля мне надо быть в Мэриленде. Но я надеялась, что мы смогли бы в конце июня провести вместе недельку или около того. Я покажу тебе Манхэттен.
— О, это было бы великолепно!
— Ну вот и славно. Так когда тебя ждать?
— Последний экзамен у меня в восемь утра двадцать третьего числа, и курсовую работу по французскому языку мне выдадут после обеда, так что…
— Так что вечером этого дня или утром следующего ты можешь сесть на самолет. Я тебя встречу. Заметано?
— Да, договорились. Спасибо тебе.
Джеймс появился на кухне и, увидев, как Алекса нервно крутит телефонный провод, понял, что она беседует с младшей сестрой.
— Как там Кэт? — поинтересовался Джеймс, когда Алекса, положила телефонную трубку и улыбнулась ему.
— Прекрасно. Совершеннолетняя. Экзамены заканчиваются двадцать третьего июня, и Кэт сразу же приедет сюда.
— Отлично, — одобрил Джеймс, прикинув между делом, что конец июня будет идеальным временем для длительной командировки в Калифорнию, которую, ему необходимо совершить до августа.
— Похоже, ты собрался уходить.
— Каюсь. У меня весь день расписан. Так что сегодня я вряд ли приду на спектакль.
— Вот и чудесно! Лично я не могу себе представить, как можно высидеть столько представлений «Ромео и Джульетты».
— Я не «высидел»… мне это доставляет удовольствие. Но… не сегодня.
— Может быть, отложим наши планы на вечер? — предложила Алекса, чувствуя, как Джеймс устал, и зная, что он так до сих пор и не разобрался с материалами, собранными им в Токио.
— Отложить наше интимное празднование дня рождения Кэт? И не думай!
Спешившая на спектакль своей грациозной летящей походкой, Алекса вдруг резко остановилась. Среди театралов, надеявшихся достать в последний момент билет по брони на сегодняшнее представление «Ромео и Джульетты», стоял сенатор Роберт Макаллистер.
«Что ему здесь делать? Да как он смеет?» — возмутилась Алекса.
У нее не было ни капли сомнений в том, что Роберт считает ее артистическую карьеру бесполезным тривиальным занятием. Что ж, каждый имеет право на собственное мнение. Но не мог ли Макаллистер держать себя и свое мнение подальше от театра, имевшего в жизни Алексы столь огромное значение? Карьера была для нее делом чрезвычайно важным, как и эта пьеса Шекспира, и потому Алекса с невероятно болезненной остротой почувствовала, что Роберт тайком пытается проникнуть в ее личную жизнь.
«Что ж, мы живем в свободной стране, — тоскливо подумала Алекса. — И несмотря на то что мне ужасно не хочется, чтобы он здесь был, Роберт Макаллистер — ветеран войны, который может пользоваться правами свободных людей собираться там, где им вздумается, и наслаждаться величайшей трагедией в мире».
И все же Алексу не покидало ощущение, что свобода Роберта каким-то образом ущемляет ее права. Но пока она размышляла, действительно ли сенатор вправе смотреть и надменно оценивать ее работу, реальность, замечательная реальность подсказала ей нечто, от чего возмущение Алексы поутихло и губы ее тронула мягкая, довольная улыбка.
Роберт Макаллистер не может попасть в театр. Даже если бы его узнали и по какому-то негласному правилу пост сенатора позволил бы ему переместиться в очереди с седьмого места на первое, у Роберта ничего бы не вышло. Аншлаг! До конца месяца все билеты проданы! И если этот субботний дневной спектакль такой же типичный, как и все спектакли мая, надежды на «лишний билетик» не оставалось.
Глядя на человека, скромно стоявшего седьмым в очереди, она вдруг заметила, что Роберт вовсе не выглядел самонадеянным. Ей пришлось признаться себе, что в этот трогательно-беззащитный момент проклятый загадочный сенатор и в самом деле выглядел очень милым. Но Алекса тут же напомнила себе, что никакой трогательности и «беззащитности» не было, поскольку вся мимика, как бы выдающая гамму эмоций этого человека, заранее тщательно отрепетирована.
Алексу позабавила мысль о том, как поведет себя Роберт, когда узнает, что остался без билета на сегодняшний спектакль. Сменится ли вся эта напускная «беззащитность» досадой на потраченное в очереди столь драгоценное время важной политической персоны? Разумеется, трудно представить, будто сенатора и вправду расстроит то, что он не увидит игру Алексы. Не слишком ли великая жертва со стороны высокого чиновника — провести полдня в театре?
Ладно, не имеет значения. Сегодня на утреннем представлении Роберта среди зрителей не будет. Мысль об этом обрадовала Алексу и… заставила почувствовать себя виноватой. Ведь обещала же она Джеймсу, что будет «приятной» с его другом. И она сдержит слово! Надо только пройти в театр не через парадный, а запасной вход и никогда ни единой душе не рассказывать о том, что видела сенатора.
Но тут Роберт, словно почувствовав ее присутствие, оглянулся и посмотрел на Алексу, и та увидела во взгляде его темных глаз такую неуверенность…
«Наигранную неуверенность, — поспешила напомнить себе Алекса, — взгляд умного мужчины восьмидесятых годов, точно рассчитанный на то, чтобы привлечь женские голоса на выборах».
Взгляд этот только раздосадовал Алексу, поскольку теперь ей уже было не отвертеться. Она решительно подошла к Макаллистеру, заботясь о том, чтобы он не потерял свое бесполезное место в очереди.
— Добрый день, Роберт.
— Добрый день, Алекса.
— Вы без Хилари?
— Да, она отправилась по магазинам. — Роберт пристально смотрел в глаза, которые, как и в офисе Джеймса, отливали блеском прекрасно-бесчувственного льда; какое-то время Роберт задумчиво молчал, после чего негромко признался:
— А я хотел посмотреть вашу игру, но складывается впечатление, что у меня это вряд ли получится.
— Да нет же, Роберт. Я весьма польщена, — соврала Алекса. — У меня нет лишнего билета, но могу усадить вас в проходе между рядами или найти местечко за сценой. Вариант, конечно, не идеальный, и я нисколько не обижусь, если вы откажетесь, но я точно знаю, что на этот спектакль билетов по брони не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111