Алексей Петрович просил о присоединении его команды к какому-нибудь из корпусов, но Кутузов не изъявил на то согласия, сказав, что имеет на него особые виды…
Пехотная колонна кончилась, показался казачий отряд, а за ним – артиллеристы. Отряд Ермолова опять отступал, опять не был назначен в дело. Но что это? К Алексею Петровичу что было мочи скакал Горский.
– Французы теснят наш арьергард! Нам велено идти с поспешностью им навстречу!..
Ермолов снял каску и размашисто перекрестился.
– Господи, спасибо тебе!.. В огонь, Харитоныч, в огонь!..,
Арьергард русских был стремительно атакован маршалом Мюратом у местечка Амштеттен. Нападение оказалось столь опасным, что Кутузов лично выехал к месту сражения. Несмотря на храбрость, с которой дрались Киевский и Малороссийский гренадерские и 6-й егерский полки, несмотря на все усилия князя Багратиона, французы теснили русских.
Кутузов отдал приказание отряду Милорадовича вместе с артиллерийским резервом Ермолова немедля выступить на помощь.
Пройдя со своей ротой густой еловый лесок, Ермолов увидел, что на дороге, ведущей к Амштеттену, в беспорядке скопились толпы отступающих. Все перемешалось, и рядом с красными погонами малороссийцев мелькали белые погоны киевцев и шинели без погон егерей. Артиллерия также была сбита со своих мест, и в потоке, увлекаемые общим движением, всплывали то орудие, то зарядный ящик, то фура, тащимая лошадьми. Приметив в стороне возвышенность, которая господствовала над местностью, подполковник крикнул Горскому:
– Разворачивай, Харитоныч, на том вон холме роту и боевые порядки! Авось дадим сейчас прикурить французам!..
Ощущение хмельной радости от долгожданной встречи с противником горячей волной затопило грудь. Он пришпорил лошадь и первым влетел на холм, откуда вся картина боя была как на ладони.
Шел мокрый снег, припорошивший поля и возвышенности. Он позволял яснее видеть людей. Дорога, забитая у леса отступающими, ближе к городку, красные крыши и белые домики которого казались отсюда игрушечными, была чиста. Там полем, отстреливаясь, отходил Багратион с несколькими сотнями храбрецов. Еще дальше с пологой горы тремя языками спускались к Амштеттену густые синие колонны французов. На гребне ее частыми белыми клубками возвещала о себе неприятельская батарея, ядра которой, шипя и свистя в свежем воздухе, били по дороге, усиливая беспорядок среди отступавших.
– Все готово, Харитоныч? – в нетерпении спросил Ермолов, не слезая с лошади.
– Все, батюшка Алексей Петрович! – отозвался Горский, размазывая по лицу жидкую грязь. – Вишь, недаром октябрь прозывается в народе грязник. Ни колеса, ни полоза грязник недолюбливает…
– Выжди, когда наши отойдут к лесу, и ударь по французу картечью! – приказал подполковник.
Отсюда, с холма, Ермолов видел и то, чего не могли видеть Мюрат и его воинство. С тыла к лесу подходили под начальством Милорадовича Апшеронский и Смоленский мушкетерские, 8-й егерский и Мариупольский гусарский полки.
Было очевидно, что противник полагал преследовать только разбитый им арьергард – с такой беспечной лихостью продвинулся он, оттесняя Багратиона, к опушке. Тем временем Милорадович, пропустив расстроенные части арьергарда, двумя линиями встретил неприятеля. Одновременно по команде Ермолова шесть орудий брызнули с холма картечью. Внезапность привела грозного противника в некоторую робость. Из леса вырвалась конница и, сверкая обнаженными саблями, стремительно врезалась в пехоту Мюрата. Ермолов увидел, как синие фигурки французов подались назад, а там и кинулись в беспорядочное бегство. Черные кивера с султанами из белых перьев повернули в сторону неприятельской батареи.
– Гусары! Это Шау! – крикнул Ермолов. – Взять на передки! Рысью – за мной!
Вот она, возможность конной артиллерии появляться в разных местах и неожиданно поражать врага! Подполковник на рысях повел батарейцев вослед за мариупольскими гусарами, уже поднимавшимися на гору.
В азарте боя Ермолов позабыл обо всем: он видел только вырастающий гребень горы, слышал визг гранатной картечи, обрушившейся на гусар Шау. Поле казалось бесконечным. Не оборачиваясь, уверенный в своих солдатах, Ермолов, надсаживая горло, кричал «ура!», которое тотчас застревало в морозном воздухе, оставалось позади. В каску ударила пуля, заставив подполковника на мгновение ткнуться лицом в гриву лошади. В тот же миг его нагнал на крепком маштачке Горский, тревожно заглядывая снизу. Ермолов показал ему взглядом: «Всё в порядке…» – и снова закричал «ура!», подымаясь по пологому скату туда, где в беспорядке рассыпались сражающиеся мариупольцы.
Что-то стряслось – это он уже понимал: неприятель приходил в себя, останавливался.
Среди мертвых тел, обхватив хобот вражеской пушки, висел контуженый Шау. Он был оглушен и обожжен близким выстрелом. Без отважного своего начальника гусары растерялись, иные уже поворачивали лошадей, готовясь показать тыл. Ермолов, потерявший каску, спрыгнул с лошади, размахивая саблей, которая казалась детской игрушкой в его лапище.
– Мариупольцы! – громовым голосом крикнул он. – Стой! Каждого, кто отступит, зарублю своей рукой! Отомстим за вашего командира!..
Десять артиллеристов во главе с Горским появились рядом с подполковником. Переколота прислуга французской батареи. Снизу уже подымались пушки конно-артиллерийской роты.
– Горский, – командовал Ермолов, – поворачивай французские орудия! Рота, к бою!..
Вскоре французские пехотинцы были остановлены, и подполковник перенес огонь на дорогу, идущую к Амштеттену, где скапливался неприятель.
Но уже выйдя из лесу, развернулись в боевые порядки гренадерские батальоны Апшеронского и Смоленского полков. Перед солдатами появилась фигура генерала в треуголке с белым плюмажем. Все оснеженное поле между русскими и французами было усеяно теперь телами павших. Генерал кричал что-то, размахивая сверкавшей в бликах прорвавшегося сквозь мглу солнца шпагой.
«Сам Милорадович! – догадался Ермолов. – Надо усилить канонаду!» Орудия гремели с короткими интервалами, поражая скопившегося у Амштеттена неприятеля.
Штыковая атака русских гренадер была стремительной. Как узнал потом Ермолов, Милорадович, находившийся в первой шеренге наступавших, запретил им заряжать ружья и приказал, как учил Суворов в Италии, действовать только штыками. Произошла самая упорная схватка, какой еще дотоле не бывало. Русские бились до истощения сил.
Французы наконец отступили в беспорядке по всему фронту. На высоте, где поставил свою батарею Ермолов, появился Милорадович. Человек исключительной храбрости, он высоко ценил ее и в других и теперь в самых лестных словах благодарил Ермолова за то, что ему удалось предупредить наступление неприятеля и занять господствующую высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Пехотная колонна кончилась, показался казачий отряд, а за ним – артиллеристы. Отряд Ермолова опять отступал, опять не был назначен в дело. Но что это? К Алексею Петровичу что было мочи скакал Горский.
– Французы теснят наш арьергард! Нам велено идти с поспешностью им навстречу!..
Ермолов снял каску и размашисто перекрестился.
– Господи, спасибо тебе!.. В огонь, Харитоныч, в огонь!..,
Арьергард русских был стремительно атакован маршалом Мюратом у местечка Амштеттен. Нападение оказалось столь опасным, что Кутузов лично выехал к месту сражения. Несмотря на храбрость, с которой дрались Киевский и Малороссийский гренадерские и 6-й егерский полки, несмотря на все усилия князя Багратиона, французы теснили русских.
Кутузов отдал приказание отряду Милорадовича вместе с артиллерийским резервом Ермолова немедля выступить на помощь.
Пройдя со своей ротой густой еловый лесок, Ермолов увидел, что на дороге, ведущей к Амштеттену, в беспорядке скопились толпы отступающих. Все перемешалось, и рядом с красными погонами малороссийцев мелькали белые погоны киевцев и шинели без погон егерей. Артиллерия также была сбита со своих мест, и в потоке, увлекаемые общим движением, всплывали то орудие, то зарядный ящик, то фура, тащимая лошадьми. Приметив в стороне возвышенность, которая господствовала над местностью, подполковник крикнул Горскому:
– Разворачивай, Харитоныч, на том вон холме роту и боевые порядки! Авось дадим сейчас прикурить французам!..
Ощущение хмельной радости от долгожданной встречи с противником горячей волной затопило грудь. Он пришпорил лошадь и первым влетел на холм, откуда вся картина боя была как на ладони.
Шел мокрый снег, припорошивший поля и возвышенности. Он позволял яснее видеть людей. Дорога, забитая у леса отступающими, ближе к городку, красные крыши и белые домики которого казались отсюда игрушечными, была чиста. Там полем, отстреливаясь, отходил Багратион с несколькими сотнями храбрецов. Еще дальше с пологой горы тремя языками спускались к Амштеттену густые синие колонны французов. На гребне ее частыми белыми клубками возвещала о себе неприятельская батарея, ядра которой, шипя и свистя в свежем воздухе, били по дороге, усиливая беспорядок среди отступавших.
– Все готово, Харитоныч? – в нетерпении спросил Ермолов, не слезая с лошади.
– Все, батюшка Алексей Петрович! – отозвался Горский, размазывая по лицу жидкую грязь. – Вишь, недаром октябрь прозывается в народе грязник. Ни колеса, ни полоза грязник недолюбливает…
– Выжди, когда наши отойдут к лесу, и ударь по французу картечью! – приказал подполковник.
Отсюда, с холма, Ермолов видел и то, чего не могли видеть Мюрат и его воинство. С тыла к лесу подходили под начальством Милорадовича Апшеронский и Смоленский мушкетерские, 8-й егерский и Мариупольский гусарский полки.
Было очевидно, что противник полагал преследовать только разбитый им арьергард – с такой беспечной лихостью продвинулся он, оттесняя Багратиона, к опушке. Тем временем Милорадович, пропустив расстроенные части арьергарда, двумя линиями встретил неприятеля. Одновременно по команде Ермолова шесть орудий брызнули с холма картечью. Внезапность привела грозного противника в некоторую робость. Из леса вырвалась конница и, сверкая обнаженными саблями, стремительно врезалась в пехоту Мюрата. Ермолов увидел, как синие фигурки французов подались назад, а там и кинулись в беспорядочное бегство. Черные кивера с султанами из белых перьев повернули в сторону неприятельской батареи.
– Гусары! Это Шау! – крикнул Ермолов. – Взять на передки! Рысью – за мной!
Вот она, возможность конной артиллерии появляться в разных местах и неожиданно поражать врага! Подполковник на рысях повел батарейцев вослед за мариупольскими гусарами, уже поднимавшимися на гору.
В азарте боя Ермолов позабыл обо всем: он видел только вырастающий гребень горы, слышал визг гранатной картечи, обрушившейся на гусар Шау. Поле казалось бесконечным. Не оборачиваясь, уверенный в своих солдатах, Ермолов, надсаживая горло, кричал «ура!», которое тотчас застревало в морозном воздухе, оставалось позади. В каску ударила пуля, заставив подполковника на мгновение ткнуться лицом в гриву лошади. В тот же миг его нагнал на крепком маштачке Горский, тревожно заглядывая снизу. Ермолов показал ему взглядом: «Всё в порядке…» – и снова закричал «ура!», подымаясь по пологому скату туда, где в беспорядке рассыпались сражающиеся мариупольцы.
Что-то стряслось – это он уже понимал: неприятель приходил в себя, останавливался.
Среди мертвых тел, обхватив хобот вражеской пушки, висел контуженый Шау. Он был оглушен и обожжен близким выстрелом. Без отважного своего начальника гусары растерялись, иные уже поворачивали лошадей, готовясь показать тыл. Ермолов, потерявший каску, спрыгнул с лошади, размахивая саблей, которая казалась детской игрушкой в его лапище.
– Мариупольцы! – громовым голосом крикнул он. – Стой! Каждого, кто отступит, зарублю своей рукой! Отомстим за вашего командира!..
Десять артиллеристов во главе с Горским появились рядом с подполковником. Переколота прислуга французской батареи. Снизу уже подымались пушки конно-артиллерийской роты.
– Горский, – командовал Ермолов, – поворачивай французские орудия! Рота, к бою!..
Вскоре французские пехотинцы были остановлены, и подполковник перенес огонь на дорогу, идущую к Амштеттену, где скапливался неприятель.
Но уже выйдя из лесу, развернулись в боевые порядки гренадерские батальоны Апшеронского и Смоленского полков. Перед солдатами появилась фигура генерала в треуголке с белым плюмажем. Все оснеженное поле между русскими и французами было усеяно теперь телами павших. Генерал кричал что-то, размахивая сверкавшей в бликах прорвавшегося сквозь мглу солнца шпагой.
«Сам Милорадович! – догадался Ермолов. – Надо усилить канонаду!» Орудия гремели с короткими интервалами, поражая скопившегося у Амштеттена неприятеля.
Штыковая атака русских гренадер была стремительной. Как узнал потом Ермолов, Милорадович, находившийся в первой шеренге наступавших, запретил им заряжать ружья и приказал, как учил Суворов в Италии, действовать только штыками. Произошла самая упорная схватка, какой еще дотоле не бывало. Русские бились до истощения сил.
Французы наконец отступили в беспорядке по всему фронту. На высоте, где поставил свою батарею Ермолов, появился Милорадович. Человек исключительной храбрости, он высоко ценил ее и в других и теперь в самых лестных словах благодарил Ермолова за то, что ему удалось предупредить наступление неприятеля и занять господствующую высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133