Кондор отчаянно пытался вырваться, а его смущенные товарищи царственно парили в сказочных высотах, где даже у властелина мира закружится голова.
Шкура, как пончо, укрывала Фрике, а он наматывал на себя лассо, точно якорный канат воздушного шара.
— Надо действовать, нельзя упустить добычу. Есть же кол! Совсем позабыл про него. Птица не смогла его выдернуть… Так пусть посидит на веревочке, как майский жук на ниточке… А надоест — посмотрим.
После здравых рассуждений Фрике отмотал лассо так, чтобы кондор мог подниматься не более чем на десяток метров. Появилась возможность немного отдохнуть.
Попытки освободиться длились недолго; разбитая усталостью, обескураженная тщетностью усилий вырваться из силка, птица опустилась наземь. И хотя она била крыльями и распускала когти, гамен схватил ее, крепко связал, или, как он любил выражаться, «заковал в железо» и «спустил в ров со львами», иными словами, затащил в неглубокую пещеру под боковым уступом.
— Теперь остается словить тебе товарища. Возможно, это будет трудно. Птицы, похоже, встревожились. Тем не менее остается рассчитывать на их глупость.
Гамен разложил орудия ловли в прежнем порядке, вновь залез под шкуру и, с надеждой на успех, принялся внимательно наблюдать за происходящим.
Решительно, глупость кондоров превосходила все возможные пределы. Не прошло и четверти часа, как половина птиц, шумно размахивая крыльями, спустилась на приманку и занялась шкурой.
В плен же Фрике взял только одного, но этого было достаточно: само пленение оказалось столь же недолгим и нетрудным, как и первое. Второй .кондор тоже попал в пещеру.
— Что ж, мои херувимы, — обратился Фрике к остальным с прощальной речью, — если прилетите на ту сторону Кордильер, тогда, наверное, увидимся. Итак, до скорой встречи!
После этого наш друг бодро и весело спустился к индейцам, чтобы истолочь ежедневную порцию риса, маиса и проса.
Он объяснил, что спальные принадлежности оставил наверху, в этот день ел за четверых, а ночью спал блаженным сном.
Следующий день должен был все решить. Проснувшись, Фрике стал насвистывать веселые мелодии, что означало: на душе у него праздник.
Из ляжек покойного быка гамен выкроил два солидных куска по три фунта весом, связал их друг с другом волокнами алоэ и перекинул через плечо.
Затем, срезав три длинных, тонких и прочных побега бамбука (один длиной в семь метров, а два других — по три), Фрике отправился прежним путем в горы, предварительно объяснив индейцам, что собирается на рыбалку:
— Буду удить на леску! А вам, милые друзья, сборище негодяев, желаю счастливо оставаться, надеюсь никогда больше с вами не увидеться…
Фрике быстро добрался до площадки, влез в пещеру, убедился, что птицы на месте, и развернул шкуру.
— А теперь, матрос, за дело, и работать будем не покладая рук! День предстоит тяжелый…
Гамен. вынул нож и разрезал шкуру на полосы разной длины и ширины, из них он изготовил для каждого из кондоров прочную и надежную упряжь, такую по размеру, чтобы скрещенные ремни не стесняли движений.
Затем сшил нечто вроде глубокого кармана, к нему справа и слева приделал специальное кожаное приспособление, похожее на то, которое уланы приделывают к стремени, чтобы помещать туда древко копья.
После этого француз надежно закрепил карман посередине длинной (семиметровой) палки.
— Все в порядке… прекрасно! Теперь запрягу лошадок, а потом… в худшем случае, лучше сломать шею, чем до бесконечности оставаться среди кретинов, превративших меня в ручную мельницу.
Затем Фрике вывел «лошадку номер один» и пристроил ее на одном конце шеста.
Птица, онемевшая, от пут и, возможно, одуревшая от пребывания в замкнутом пространстве, без сопротивления позволила себя «запрячь». То же самое гамен проделал со вторым кондором.
Чтобы оценить опаснейший, требовавший невероятной отваги и энергии маневр, надо уяснить сущность придуманного храбрецом приспособления: шест с карманом, точнее, чем-то вроде гондолы посередине; на каждом конце несгибаемого шеста закреплена упряжь, не мешающая в помете.
Теперь Фрике потребуется залезть в гондолу, подняться в воздух и не просто лететь вместе с птицами, но управлять их полетом, в частности, подъемом и спуском.
Полагаясь, и не без оснований, на хищные инстинкты птиц и желание поесть, гамен привязал на конце каждой из меньших бамбуковых палочек по куску заранее приготовленной говядины, а другой конец закрепил при помощи приспособлений, позаимствованных у уланов. Затем юноша подтащил аэростат к самому краю площадки, откуда начинался обрыв, в один миг развязал кондоров, устроился в гондоле и стал помахивать кормом перед клювами птиц.
Те медленно выходили из летаргического состояния, и все же зрелище мяса в лиловых тонах пробуждало их к жизни. Они слабо замахали крыльями, вытянули шеи, однако все еще не решались взлететь. Так продолжалось свыше четверти часа.
— Вот лентяи! — пробормотал рездосадованный наездник. — Нет чтобы закусить удила!.. Ну, черти, смотрите!
Надоело мне тут с вами нянчиться. От сильных болезней — сильное лекарство! Раз!.. Два!.. Три!.. Пошел!..
Размахивая приманкой перед глазами кондоров, резким движением Фрике столкнул аппарат в пустоту!
Дебют юного парижанина в роли воздухоплавателя оказался плачевным. «Управляемое устройство тяжелее воздуха» повиновалось лишь силе земного тяготения, точно так же, как брусок свинца, вместо того чтобы парить в свободном полете, устремляется вниз.
Аппарат рухнул и завертелся вместе с обезумевшими птицами, удары крыльев которых предвещали неминуемую катастрофу.
Для аэронавта по профессии ничего не могло бы оказаться хуже. Говоря об аэронавтах по профессии, я имею в виду теоретиков, нашпигованных формулами, одержимых предвзятостью, изводящих гектары бумаги, изготовляющих несуразные машины, стремящихся раздавить дутым авторитетом и пустым тщеславием настоящих, скромных исследователей, готовых скорее расшибиться в лепешку, чем допустить этих людей испытывать свои системы.
Если угодно, небольшое отступление, пока наш друг летит вниз.
На последней кустарно-промышленной выставке я видел собственными глазами аэростат малых размеров, одно из тех гениальных изобретений, которые рождает современная цивилизация.
Автор его — механик, скромный ремесленник-самоучка. Фамилия его Дебейе. Это типичный парижанин, худой, энергичный, светловолосый, со стальным взглядом, трезвый, неутомимый, из расы пожирателей железа.
Дебейе, рабочий механического производства, изучил теоретическую механику, самостоятельно освоил математику, химию и физику. Занимался по ночам, несмотря на то, что тело, утомленное дневным трудом ради хлеба насущного, нуждалось в отдыхе и сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100