Разве не отец и мать носили их сначала под своим сердцем и трудились до кровавого пота, чтоб прокормить их, пока они не вырастут? А они это забывают!
И Хельге словно услышал речи отца, потому что вдруг пришло от него письмо с бумажкой, целых пятьдесят крон. И тут семья Бреде закутила во всю, купили мяса и рыбы для варева, и лампу с подвесками для парадной комнаты в гостинице.
День прошел, чего же больше? Жила и семья Бреде, жила, перебиваясь с хлеба на квас, но без больших трудов. Чего больше желать!..
– Вот так гости! – сказал Бреде, провожая Исаака и Елисея в комнату с висячей лампой. – Нет, что я вижу! Ведь ты, надеюсь, не уезжаешь, Исаак?
– Нет, я только к кузнецу, по делу.
– Так, значит, это Елисей опять собрался на юг, по городам?
Елисей привык к гостиницам, он располагается, как дома, вешает пальто и палку на стену и заказывает кофе; закуска у отца с собой в котомке.
Катерина приносит кофе.
– Нет, пожалуйста, не платите! – говорит Бреде. – Я так часто бывал в Селланро, и вы меня угощали, а у Елисея я и посейчас записан в книгах. Не бери ни одной эре, Катерина.
Но Елисей платит, вынимает кошелек и платит, а потом дает еще двадцать эре. Не безделица!
Исаак уходит к кузнецу, а Елисей остается.
Он говорит, что нужно, Катерине, только самое необходимое, не больше; разговаривать же предпочитает с ее отцом. Нет, Елисей не гоняется за девицами, его точно оттолкнуло от них когда-то, с тех пор он утратил к ним интерес, Может быть, в нем никогда и не было заложено любовного влечения, о котором стоило бы говорить, раз он живет, так, зря. Редкий экземпляр в деревне, господин с тонкими руками и женской страстью к франтовству, зонтикам, тросточкам и галошам. Испортили, что ли, подменили этого непонятного холостяка? И усы-то у него не хотят как следует расти. Но может быть и так, что поначалу он и был правильно устроен для продолжения рода, а потом попал в искусственную обстановку и превратится в кастрата? Или же он так усердно занимался в конторе в мелочной лавке, что вся его непосредственность исчезла? Может быть и так. Во всяком случае, он живет, добродушный и бесстрастный, немножко слабый, немножко апатичный, и уходит все дальше по своему ложному пути. Он мог бы завидовать любому человеку в деревне, но не способен даже на это.
Катерина привыкла шутить с гостями и поддразнивает Елисея, что, наверно, он опять едет на юг к своей душеньке.
– У меня другое на уме, – отвечает Елисей, – я еду по делам, завязывать сношения.
– Не приставай с глупостями к приличным гостям, Катерина! – останавливает ее отец.
О, Бреде Ольсен так вежлив с Елисеем, так почтителен, что прямо удивительно. Да ему и приходится быть таким, это очень умно, он должен в лавку в «Великом», он стоит сейчас перед своим кредитором. А Елисей? Ха, ему нравится эта вежливость, и он милостиво отвечает на нее: – Ваше благородие! – называет он Бреде в шутку и ломается. Рассказывает, что позабыл свой дождевой зонт:
– Мы как раз проезжали мимо Брейдаблика, и в эту минуту я и вспомнил про зонт.
Бреде спрашивает: – Ведь вы, наверное, пойдете к нашему торговцу вечерком на стаканчик пунша? Елисей отвечает:
– Да, будь я один. Но со мной отец.
Бреде настроен приятно и продолжает разговор:
– Послезавтра приезжает сюда один человек, который возвращается в Америку.
– Он приезжал домой на побывку?
– Да. Он из верхнего села. Уезжал бог знает на сколько лет, а теперь прожил зиму дома. Чемодан его привез сюда подводчик, вот это так чемодан!
– Я сам частенько подумываю об Америке, – откровенно говорит Елисей.
– Вы? – восклицает Бреде. – Да разве вам это нужно!
– Я, может быть, не остался бы там на вечные времена, не знаю. Но я уж много путешествовал, хотелось бы побывать и там.
– Разве что так. А они зарабатывают там пропасть денег, в этой Америке.
Вот, взять хоть этого парня, с которым я разговаривал: он устраивал эту зиму пиры за пирами у себя в селе, а когда приходит ко мне, то говорит: – Дай мне целый кофейник кофе и все, говорит, печенье, какое у тебя есть.
Хотите посмотреть его чемодан?
Пошли в коридор и осмотрели его чемодан. Чудо на земле, так и горит со всех сторон от металла и блях, с тремя пряжками, не считая замка.
– Не вскрыть отмычкой! – говорит Бреде, словно пробовал.
Они вернулись в комнату, но Елисей вдруг притих. Этот американец из верхнего села уничтожил его, он совершал свои путешествия, как самый важный чиновник; ясно было, что Бреде увлечен этим субъектом. Елисей спросил еще кофе и попробовал тоже разыграть богача, потребовал к кофе печенья и покормил им собаку, но чувствовал себя ничтожным и обескураженным. Что такое его чемодан перед тем чудом! Вон он стоит: черная клеенка, углы потерлись и побелели, ручной саквояж, – ей, ей, он купит себе великолепный чемодан, как только приедет на юг, вот посмотрите!
– Вы напрасно беспокоитесь кормить собаку, – сказал Бреде.
И Елисей опять почувствовал себя до некоторой степени человеком и закривлялся:
– Прямо колоссально, до чего жирна эта собака, – сказал он.
Одна мысль перегоняла у него другую, он прервал беседу с Бреде н вышел, пошел в сарай к лошади. Здесь он вскрыл конверт, лежавший у него в кармане.
Он просто сунул его тогда не посмотрев, сколько в нем денег; он уж раньше получал такие письма из дома, и в них всегда лежало несколько кредиток, пособие на поездку. Что-то в нем теперь? Большой лист серой бумаги, разрисованный маленькой Ревеккой для братца Елисея, потом записочка от матери. А еще что? Ничего? Больше ничего. Никаких денег.
Мать писала, что не решилась больше просить денег у отца, потому что сейчас от капитала, который они получили за медную гору, почти ничего не осталось, все пошло на покупку «Великого», а потом на товары и на поездки Елисея. Придется ему на этот раз справиться как-нибудь самому, потому что деньги, какие еще есть, должны пойти сестрам, а то они останутся совсем уж безо всего. Счастливого пути, и с любовью низкий поклон.
Никаких денег.
Своих денег на поездку на юг Елисею не хватало, он выскреб кассу в своей лавке и собрал не очень много. Ах, как же он сглупил, послав недавно своему поставщику в Бергене денежное письмо в уплату по нескольким счетам. Это могло бы подождать. Разумеется, он поступил очень легкомысленно: пустился в путь, не распечатав предварительно письма; он мог бы избавить себя от поездки в село со своим несчастным чемоданом. А вот теперь, извольте радоваться…
Отец возвращается от кузнеца, удачно покончив дело: Иенсину отпустят с ним завтра. Иенсина не упрямилась, не заставила себя упрашивать, она сразу поняла, что им в Селланро нужна работница на лето, и согласилась поехать.
Опять правильное поведение.
Пока отец рассказывает, Елисей сидит и думает о своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
И Хельге словно услышал речи отца, потому что вдруг пришло от него письмо с бумажкой, целых пятьдесят крон. И тут семья Бреде закутила во всю, купили мяса и рыбы для варева, и лампу с подвесками для парадной комнаты в гостинице.
День прошел, чего же больше? Жила и семья Бреде, жила, перебиваясь с хлеба на квас, но без больших трудов. Чего больше желать!..
– Вот так гости! – сказал Бреде, провожая Исаака и Елисея в комнату с висячей лампой. – Нет, что я вижу! Ведь ты, надеюсь, не уезжаешь, Исаак?
– Нет, я только к кузнецу, по делу.
– Так, значит, это Елисей опять собрался на юг, по городам?
Елисей привык к гостиницам, он располагается, как дома, вешает пальто и палку на стену и заказывает кофе; закуска у отца с собой в котомке.
Катерина приносит кофе.
– Нет, пожалуйста, не платите! – говорит Бреде. – Я так часто бывал в Селланро, и вы меня угощали, а у Елисея я и посейчас записан в книгах. Не бери ни одной эре, Катерина.
Но Елисей платит, вынимает кошелек и платит, а потом дает еще двадцать эре. Не безделица!
Исаак уходит к кузнецу, а Елисей остается.
Он говорит, что нужно, Катерине, только самое необходимое, не больше; разговаривать же предпочитает с ее отцом. Нет, Елисей не гоняется за девицами, его точно оттолкнуло от них когда-то, с тех пор он утратил к ним интерес, Может быть, в нем никогда и не было заложено любовного влечения, о котором стоило бы говорить, раз он живет, так, зря. Редкий экземпляр в деревне, господин с тонкими руками и женской страстью к франтовству, зонтикам, тросточкам и галошам. Испортили, что ли, подменили этого непонятного холостяка? И усы-то у него не хотят как следует расти. Но может быть и так, что поначалу он и был правильно устроен для продолжения рода, а потом попал в искусственную обстановку и превратится в кастрата? Или же он так усердно занимался в конторе в мелочной лавке, что вся его непосредственность исчезла? Может быть и так. Во всяком случае, он живет, добродушный и бесстрастный, немножко слабый, немножко апатичный, и уходит все дальше по своему ложному пути. Он мог бы завидовать любому человеку в деревне, но не способен даже на это.
Катерина привыкла шутить с гостями и поддразнивает Елисея, что, наверно, он опять едет на юг к своей душеньке.
– У меня другое на уме, – отвечает Елисей, – я еду по делам, завязывать сношения.
– Не приставай с глупостями к приличным гостям, Катерина! – останавливает ее отец.
О, Бреде Ольсен так вежлив с Елисеем, так почтителен, что прямо удивительно. Да ему и приходится быть таким, это очень умно, он должен в лавку в «Великом», он стоит сейчас перед своим кредитором. А Елисей? Ха, ему нравится эта вежливость, и он милостиво отвечает на нее: – Ваше благородие! – называет он Бреде в шутку и ломается. Рассказывает, что позабыл свой дождевой зонт:
– Мы как раз проезжали мимо Брейдаблика, и в эту минуту я и вспомнил про зонт.
Бреде спрашивает: – Ведь вы, наверное, пойдете к нашему торговцу вечерком на стаканчик пунша? Елисей отвечает:
– Да, будь я один. Но со мной отец.
Бреде настроен приятно и продолжает разговор:
– Послезавтра приезжает сюда один человек, который возвращается в Америку.
– Он приезжал домой на побывку?
– Да. Он из верхнего села. Уезжал бог знает на сколько лет, а теперь прожил зиму дома. Чемодан его привез сюда подводчик, вот это так чемодан!
– Я сам частенько подумываю об Америке, – откровенно говорит Елисей.
– Вы? – восклицает Бреде. – Да разве вам это нужно!
– Я, может быть, не остался бы там на вечные времена, не знаю. Но я уж много путешествовал, хотелось бы побывать и там.
– Разве что так. А они зарабатывают там пропасть денег, в этой Америке.
Вот, взять хоть этого парня, с которым я разговаривал: он устраивал эту зиму пиры за пирами у себя в селе, а когда приходит ко мне, то говорит: – Дай мне целый кофейник кофе и все, говорит, печенье, какое у тебя есть.
Хотите посмотреть его чемодан?
Пошли в коридор и осмотрели его чемодан. Чудо на земле, так и горит со всех сторон от металла и блях, с тремя пряжками, не считая замка.
– Не вскрыть отмычкой! – говорит Бреде, словно пробовал.
Они вернулись в комнату, но Елисей вдруг притих. Этот американец из верхнего села уничтожил его, он совершал свои путешествия, как самый важный чиновник; ясно было, что Бреде увлечен этим субъектом. Елисей спросил еще кофе и попробовал тоже разыграть богача, потребовал к кофе печенья и покормил им собаку, но чувствовал себя ничтожным и обескураженным. Что такое его чемодан перед тем чудом! Вон он стоит: черная клеенка, углы потерлись и побелели, ручной саквояж, – ей, ей, он купит себе великолепный чемодан, как только приедет на юг, вот посмотрите!
– Вы напрасно беспокоитесь кормить собаку, – сказал Бреде.
И Елисей опять почувствовал себя до некоторой степени человеком и закривлялся:
– Прямо колоссально, до чего жирна эта собака, – сказал он.
Одна мысль перегоняла у него другую, он прервал беседу с Бреде н вышел, пошел в сарай к лошади. Здесь он вскрыл конверт, лежавший у него в кармане.
Он просто сунул его тогда не посмотрев, сколько в нем денег; он уж раньше получал такие письма из дома, и в них всегда лежало несколько кредиток, пособие на поездку. Что-то в нем теперь? Большой лист серой бумаги, разрисованный маленькой Ревеккой для братца Елисея, потом записочка от матери. А еще что? Ничего? Больше ничего. Никаких денег.
Мать писала, что не решилась больше просить денег у отца, потому что сейчас от капитала, который они получили за медную гору, почти ничего не осталось, все пошло на покупку «Великого», а потом на товары и на поездки Елисея. Придется ему на этот раз справиться как-нибудь самому, потому что деньги, какие еще есть, должны пойти сестрам, а то они останутся совсем уж безо всего. Счастливого пути, и с любовью низкий поклон.
Никаких денег.
Своих денег на поездку на юг Елисею не хватало, он выскреб кассу в своей лавке и собрал не очень много. Ах, как же он сглупил, послав недавно своему поставщику в Бергене денежное письмо в уплату по нескольким счетам. Это могло бы подождать. Разумеется, он поступил очень легкомысленно: пустился в путь, не распечатав предварительно письма; он мог бы избавить себя от поездки в село со своим несчастным чемоданом. А вот теперь, извольте радоваться…
Отец возвращается от кузнеца, удачно покончив дело: Иенсину отпустят с ним завтра. Иенсина не упрямилась, не заставила себя упрашивать, она сразу поняла, что им в Селланро нужна работница на лето, и согласилась поехать.
Опять правильное поведение.
Пока отец рассказывает, Елисей сидит и думает о своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97